Мария Амор - Пальмы в долине Иордана

• Название: Пальмы в долине Иордана
• Автор: Мария Амор
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010

Действие повести Марии Амор, бывшей израильтянки, ныне проживающей в США, — «Пальмы в долине Иордана» приходится на конец 1970-х — начало 1980-х годов.

Обстоятельства, в основном любовные, побуждают молодую репатриантку — москвичку Сашу перебраться, из Иерусалима в кибуц. В результате читатель получает возможность наблюдать кибуцную жизнь незамутненным

взором человека со стороны. Мягко говоря, своеобразие кибуцных порядков и обычаев, политический догматизм и идеологическая зашоренность кибуцников описаны с беззлобным юмором и даже определенной симпатией. И хотя «нет ничего на свете изнурительнее работы в поле на сорокаградусной жаре», героине на первых порах кажется, что жизнь в коллективе стала ее жизнью, и хочется, чтобы здесь ее приняли как равную и зауважали. Однако человек — не общественное животное, а личность, индивидуальность. И там, где общее собрание решает, рожать женщине или делать аборт, покупать семье цветной телевизор или удовлетвориться черно-белым, индивидуальность бунтует. Не прибавляет энтузиазма также существование в условиях либо «раскаленного сухого зноя, либо влажной парилки» и осознание убыточности кибуцного хозяйства, ненужности тяжкого коллективного труда. Но главное огорчение — это бесславная гибель романтической идеи, которой посвятили жизнь многие достойные люди, и невозможность внести в ее возрождение свой собственный вклад.

---

Четыре конца покрывала над женихом и невестой держат два брата Рони и Ури с Алоном. Под толстой рифленой подошвой ботинка беспомощно хрустит стакан. Я прижимаю к груди брачный договор, счастливая тем, что Рони вписал туда миллион лир — не потому что когда-нибудь будет в них нужда, а потому что так дорого оценил свое счастье!

Начинается торжественный ужин за празднично убранными столами. Белые скатерти, цветы, пластмассовые стаканчики — все это делает родную столовку неузнаваемой!

Ицик произносит речь, в которой выражает твердую уверенность во многих последующих свадьбах и блестящем будущем Итава. Ребята разыгрывают капустник, в котором Рони шутливо объявляется предателем мужского братства холостяков Итава. Но потом вытаскивают меня в середину круга и громогласно оправдывают отступника. Шекспиру они конкуренции не составят, но всем приятно и смешно. После танго новобрачных, во время которого Рони на ухо отсчитывает мне такт, все до полуночи танцуют танцы попроще. Шоши веселится так, как будто это ее наконец-то взяли замуж.

Невозможно представить себе лучшей свадьбы — в своем доме, со всеми своими друзьями, и со своим любимым!

И дальше все будет только лучше и лучше — сначала свадебное путешествие в Эйлат, четыре дня в красивом трехзвездочном отеле “Кейсар”, а по возвращении — замечательная безоблачная жизнь! Видит Бог, это счастье никто мне на блюдечке не принес, все было нелегко и непросто, но я смогла!

От волнения хочется плакать.

Немедленно по возвращении из Эйлата меня ожидает тяжкая новость: Кушниры решили оставить Итав.

— Ребенок не может расти совершенно один, — говорит Тали заученно, чувствуется, что это не сейчас пришло ей в голову. — Мы надеялись, что сюда придут другие семьи, что здесь будет детский садик, школа, но мы уже два года совершенно одни!

Мне хочется закричать “Как же одни? А я? А все мы?” Но это не поможет, и я молчу.

— И куда вы? В Нааран? — спрашивает Рони, упорно глядя в пол.

— Да нет, — смущенно отвечает Амос. — С кибуцным экспериментом для нас покончено.

— Но мы очень, очень рады, что прожили эти два года здесь, — поспешно добавляет Тали. — Мы приобрели бесценный жизненный опыт…

— И что вы теперь с ним будете делать?

— Я думаю, — замялся Амос, — мы еще точно не решили, но нам предложили работать вожатыми в сельскохозяйственной школе…

Стало ясно, что решение они приняли давно, что уже успели подыскать новый жизненный вариант. И хотя это понятно и разумно, но все-таки отдает предательством. Конечно, были до сих пор и другие, кто не приживался и уходил, но Тали и Амос и Эсти — они же из первых! Мы же с ними с самого начала пути! Эсти — она же росла у нас на глазах, нет в кибуце ни одной девушки, которая бы не дежурила у ее кроватки ночами! Она же — дочь полка!

Тали начинает плакать. Я не выдерживаю, подсаживаюсь, глажу ее по руке:

— Талька, ты не думай, я понимаю, как вам нелегко все бросить… Конечно, Эсти одной скучно…

Тали громко всхлипывает, Амос вздыхает, обнимает ее за плечи и уводит, всем своим видом показывая, как тяжко дается им это решение.

— Конечно, зубы залечили и теперь уходят! — возмущался на следующий день Эльдад. — Я счета видел! Одна Талька семнадцать пломб поставила! Не считая моста и трех коронок!

— Ну ладно тебе! — мрачно махнул рукой Рони. — Тебя послушать, так они с полковой кассой убегают.

— Именно! Один их ребенок чего нам стоил? Посчитай — сколько ее возили, за садик Наарану платили, из-за нее девчонки дежурили…

Упреки в адрес Эсти мне слышать невыносимо:

— Оставь! Дети — это тебе не доходная статья хозяйства!

Но я тоже чувствую, что этот уход значит больше, чем просто исчезновение подруги и милой, всеми любимой девочки. Как будто их разочарование доказывает всю бесперспективность эксперимента под названием Итав.

Так же, по-видимому, восприняли это и остальные “ветераны”. Вдруг, словно очнувшись от прекрасного сна, огляделись вокруг и отдали себе отчет в неисчислимых сложностях и сомнительных выгодах пребывания здесь, у черта на куличках… Каждым овладел страх, что другие уже где-то, а он — нигде… Никому не хочется остаться тем последним, которому предстоит выключить свет.

— Для кого мы здесь вкалываем? — то и дело говорит Эльдад. — Мы хотим построить свое будущее, а тут — пропасть долгов, черная дыра!

— Здесь невозможно растить детей! — поддакивает все еще незамужняя, но далеко загадывающая Рина.

— Здесь нет для меня девчонки, — покусывая травинку и поглядывая в мою сторону, говорит Ури.

— У меня аллергия на солнце! — запальчиво заявляет Дов, озабоченно рассматривая родинку на груди.

— А на воду и на воздух у тебя нет аллергии? — не выдерживаю я.

— Нет, ты что? Я серьезно! Смотри, — он начинает сдирать с себя рубаху, — вот полюбуйся! Я, когда приехал сюда, у меня ни единой родинки не было, а теперь?!

— Говорят, такая смерть — самая мучительная, — сострадаю я, обозрев бесконечное множество темных пятен на волосатой груди.

— Сюда заходит один автобус в день!..

— У меня все приятели — кто в Индии кайфует, кто в Таиланде гуляет, кто по Эквадору путешествует… Меня кореш давно в Гоа зазывает…

Через две недели Тали и Амос погрузили на грузовик свои пожитки и уехали, пообещав навещать. Я смотрела вслед машине, и на душе была тоска, как будто меня забыли. Осиротевший детский домик заперли, и показалось, что из кибуца улетучилась душа. Стало ясно, что этот уход означает конец счастливых времен.

Так оно и есть. В один из вечеров нас удостаивает своим посещением Ицик. Он сообщает, что на данном этапе Объединенный кибуц принял решение не селить семейные пары в Итаве, а оставить здесь только одинокую молодежь.

— Почему? Какая разница? — я испуганно смотрю на Рони. А вдруг он пожалеет, что женился… Вдруг скажет: “Ну, раз так, то…”

— Мы пришли к выводу, что здесь пока нет необходимых условий для семей, для детей. Мы зазываем людей уже почти три года, но, несмотря на тяжелое экономическое положение, семьи с детьми сюда не идут. Если и находятся желающие жить в Бике, то — в более благополучных Нааране и Гильгале. А есть еще и мошавы вроде Аргамана или Гитита, с их частными хозяйствами, и городские поселения, вроде Эфраима, где коттедж для молодой семьи стоит гроши… Так что решено пока опираться на молодежь. Холостяки приходят и уходят, но это меньше дестабилизирует остальных… Абсорбция семьи в кибуце требует гораздо большего вклада, и нет смысла тратить деньги впустую.

— Но у нас нет никаких детей… — мне так не хочется быть виноватой в нашем изгнании. Я боюсь, что Рони, душу вложивший в Итав, будет убит сообщением, но он перебивает меня и говорит:

— Ицик прав, Саш. Сегодня детей нет, а завтра они могут быть. А что нам предлагают? — спрашивает он деловито.

Такой он — Рони, во всем видит лучшую сторону, новые перспективы и возможности. Пока я приживаюсь и привязываюсь к старому месту, он уже ищет что-то новое.

— Есть несколько кибуцев, заинтересованных в вас, с вашим опытом проживания в Гиват-Хаиме и в Итаве. В течение нескольких дней с вами свяжутся представители их приемных комиссий.

— А на каких условиях нас примут в другой кибуц?… — Рони начинает уточнять детали, и становится ясно, что решение оставить Итав им принято. Впереди — новая жизнь.

После ухода Ицика я спрашиваю Рони:

— А ты хочешь уйти в другое место?

Он пожимает плечами:

— Наверное. Ицик прав — здесь мы и вправду в тупике. Люди не идут к нам! Мы не оказались ни для кого привлекательными… Это кайфовое место, и молодежи здесь хорошо, но мы свое сделали… — Он уже говорит так, как будто сам уже не часть этой молодежи, а принадлежит к руководству, и добавляет: — В большом кибуце я могу сам расти, заниматься многими интересными вещами, а тут что?

Рони понравился кибуц Гадот, и мне тоже. Он похож на Гиват-Хаим, только немного меньше, и не в прибрежной части страны, а на севере, в Верхней Галилее, у подножья Голан. Дорога в него пролегает через Тверию, под эвкалиптами вдоль берега Кинерета, а затем петлями поднимается на луга Верхней Галилеи, и сверху открывается изумительный вид на голубую арфу Тивериадского озера, утопающего в зелени холмов… За Рош-Пиной, на перекрестке Маханаим, дорога сворачивает к кибуцу.

Гадот значит “Берега”, берега Иордана, разумеется. Кибуц мирно лежит в зеленой долине реки, поросшей туями и эвкалиптами. До шестьдесят седьмого года Гадот подвергался постоянным обстрелам с сирийских позиций на Голанах, откуда вся долина видна, как на ладони. Про трагическую судьбу кибуца даже песня была сложена, в которой рассказывалось о девочке из Гадота: малышка вышла из бомбоубежища и увидела, что в кибуце больше нет домов… В песне говорилось, что до тех пор, пока не повернутся вспять воды Иордана, ничто больше не будет грозить мирной жизни людей в долине. Гостей возят на гору, где превращена в монумент бывшая сирийская позиция.