Юзеф Крашевский - Дневник Серафины

• Название: Дневник Серафины
• Автор: Юзеф Крашевский
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1987

Действие романа происходит в Галиции, той части древней Речи Посполитой, которая оказалась в границах Австрии. Обращаясь к традиционным моральным ценностям, в которых автор видит барьер на пути зла, веря в человека, в нем самом он ищет силы, способные исправлять несправедливый мир. Роман написан в форме дневника главного героя. Основная мысль — счастье человека зависит от него самого — его порядочности и трудолюбия, создания семьи не по расчету, а по любви. Серафина нарушает эти заповеди, что оборачивается насилием над естественностью человеческих отношений. Серафина не только душевно страдает от этого, ей за это мстит и карает сама жизнь. Эти неизменные кары судьбы, преследующие героиню как рок — предупреждение писателя, отражение его веры в необходимость человечности для человеческих отношений.

---

— Восемнадцать лет и уже такая кокетка…

Мама строго посмотрела на меня.

— Мама, неужели ты веришь этому?

— Я думаю, виной всему твоя неопытность и наивность, — сказала мама. — Не сомневаюсь: ничего дурного у тебя не было на уме, но, дитя мое, ты раз и навсегда должна запомнить: женский взгляд — опасное оружие и пользоваться им надо осторожно.

— Она совершеннейший бесенок! — воскликнула тетя. — Ее надо поскорей выдать замуж, иначе… посмотришь, что будет…

— Тетечка, миленькая, дорогая! — встав на колени и обнимая ее, говорила я. — Ведь ротмистр немножко… лысый… Как же может он мне нравиться? А ты говоришь, я с ним заигрывала…

— То-то лысый! — сердито оборвала меня тетя. — Однако шушукаться с ним и глазки строить тебе это не помешало.

Я поклялась ей никогда больше даже не смотреть в его сторону, и она меня простила.

Положение было довольно щекотливое, но забавное, и я почувствовала уверенность в своих силах. Мама закусила губы, я видела, что она не сердится.

Пожелав маме с тетей спокойной ночи, я удалилась.

Тетя осталась у мамы.

В смежную с маминой спальней гардеробную ведет дверь — совсем тонкая, — и Пильская, когда ей нужно, подслушивает оттуда. И вот, вбежав на цыпочках в комнатушку Пильской, я обняла ее, расцеловала и, растолковав, что у мамы с тетей непременно будет разговор обо мне, прокралась в темную гардеробную и приложила ухо к двери.

Они в самом деле заговорили обо мне. Сначала послышался тетин голос.

— Ты ведь знаешь, — начала она, — женщины в нашем роду очень рано созревают. Пора подумать о будущем Серафины. В этом злополучном пансионе она просветилась сверх всякой меры. Из ее слов и по глазам видно, что она жаждет блистать в свете, развлекаться, ей не терпится, что называется, наслаждаться жизнью. Надо ее замуж выдать, и чем скорей, тем лучше. Ты говорила, у ее отца матримониальные планы… Смотри, как бы он не — опередил тебя…

У меня бешено колотилось сердце. На минуту водворилось молчание. Слышно было, как мама вздохнула.

— Не стану скрывать от тебя… — после небольшой паузы сказала она. — Серафина ничего еще не знает. Во Львов я ездила с целью забрать ее из пансиона, хотя ей этого не сказала. Зачем будоражить девочку прежде времени? Так вот, наш добрый гений — дорогой, неоценимый барон… он любит Серафину, как родную дочь…

Тетя кашлянула. Наступило минутное молчание.

— Ты, верно, слыхала о молодом владельце Гербуртова, Заборова и многих угодий, — продолжала мама.

— Слышала мельком. — Тетя понизила голос. — Но он, говорят, не в своем уме…

— Неправда! Злоязычный поклеп! — перебила ее мама. — Выглядит он, правда, по причине слабого здоровья не очень авантажно. В детстве у него был небольшой горбик, но в заграничной лечебнице ему спину выпрямили, и теперь он ничем не отличается от прочих молодых людей. Осанка правильная, наружность приятная, хотя он бледноват немного. Умом он не блещет и для своих двадцати с лишним лет чересчур простодушен, но у него хорошие манеры, несколько миллионов капитала, имя знатное, и для такой егозы, как Серафина, он самый подходящий муж.

Барон уже переговорил с его дядей. Тот спешно хочет его женить, чтобы род не прекратился. Наши глупые барышни не оценили его, потому и отвергают… Им писаных красавцев подавай, а он, как я уже говорила тебе, очень наивен… Барон уговорился с его дядей, что они приедут в Карлсбад. И там как бы случайно познакомятся с Серафиной. Юноша, несмотря на слабое здоровье, d'une complexion tres amoureuse[36] и, конечно, не устоит перед Серафиной. А я велю ей быть благоразумной. Я считаю это дело решенным.

Тетя молчала.

— Ну что ты об этом думаешь?

— Не знаю, что и сказать тебе. Вряд ли он понравится Серафине. По слухам, наружность у него несколько… необычная. На один глаз он слеп, а другим едва видит.

— Это тоже вранье! — перебила мама. — Он попросту близорук, как и многие другие, вдобавок у него слабое здоровье и цвет лица неважный. Зато он добрый, славный юноша. И по-французски говорит очень бегло… Конечно, в обществе он не блистает… не светский лев. Но на что нам львы? — прибавила она. — Чтобы терзать нас… Краснобаи, вроде моего, с которым невозможно жить вместе, или умники, как твой, который шпионит за тобой и житья тебе не дает.

— Серафина молода и красива, а этот урод…

Они засмеялись и перешли на шепот. Должно быть, мама убедила тетю, потому что та больше не возражала.

Я собралась уже уходить — у меня голова шла кругом от всего услышанного, — но тут опять послышался тетин голос:

— За откровенность отплачу тебе тем же. Новость эту привез ротмистр, но мне не хотелось тебя огорчать. Противный волокита, голову готова дать на отсечение, он уже заранее, на всякий случай заигрывает с Серафиной… Ох, уж эти мужчины!.. Веришь ли, я узнала, он изменяет мне с актеркой во Львове. Знаю и все-таки не могу плюнуть ему в физиономию и расстаться с ним!

— Прости, ты хотела сообщить новость…

— Да, это было, так сказать, лирическое отступление, — со вздохом заметила тетя. — Так вот, во Львове ходят слухи, будто отец Серафины сватает ее шестидесятилетнему генералу фон Штален. Ты, наверно, о нем слыхала: богач, пользуется большим влиянием при дворе, словом, человек известный. Надо тебе заметить, генерал не спутницу жизни себе ищет, а молодую, красивую особу, умеющую вести себя в обществе, для представительства, для карьеры. При дворе с помощью женщины многого можно достигнуть… Понимаешь?..

— Негодяй! — вскричала мама. — Это вполне в его духе. Готов родную дочь продать… В его представлении, тут нет ничего предосудительного, напротив, он считает, что таким образом она получит доступ в высший свет, удостоится монаршей милости! Но я не позволю ему compter sans son hote[37]. В Карлсбаде мы обручим Серафину.

— Ротмистр говорит: генерал с отцом Серафины тоже собираются в Карлсбад. Видишь ли, мне случалось встречать генерала в обществе, конечно, каков он a huis clos[38], судить не берусь, но на людях — нарумяненный, набеленный, напомаженный, в парике, в корсете, со вставными зубами и подложенной ватой грудью он выглядит не старше пятидесяти лет. К тому же он остроумен, любезен, умеет обходиться с женщинами. Такой понравится Серафине скорей, чем придурковатый Оскар.

— А я на что? — заметила мама.

Они заговорили тише. Потрясенная открывшейся мне тайной, не помня себя от возмущения, я бросилась к себе в комнату и упала на кровать, — от волнения у меня сердце чуть не выскочило из груди.

8 мая

Вчера у меня так дрожали руки, что я едва могла писать. Всю ночь не смыкала я глаз, думая, как быть. Поистине само провидение, ангел-хранитель надоумили меня подслушать под дверью и узнать заранее, какая мне уготована участь.

Утром я вышла в гостиную, стараясь казаться спокойной, но мне это не удалось. Тетя нашла, что у меня печальный и томный вид, и приписала это вчерашнему скандалу! Господи, до ротмистра ли мне, когда я стою перед выбором между шестидесятилетним стариком и молокососом-идиотом. Что он идиот, сомнений нет! Из маминых слов следует, будто это доброе, болезненное создание, но она из великодушия выставляет его в выгодном свете. Людская молва гласит о нем иное. Хорошенькое дело, иметь мужа-калеку, вызывающего отвращение…

Старый муж, конечно, тоже не подарок судьбы, но старость — его печаль, а не моя. Какое мне дело до этого? Он представит меня ко двору, введет в высшее общество, и передо мной откроется достойное поприще. Это я пожимаю! А идиот, которого придется прятать от посторонних глаз, пока он не отправится на тот свет…

Только этого недоставало! Плакать хочется, волнение теснит грудь… Я зла на весь мир!

После обеда я вышла в сад. Там уже прогуливалась мисс Дженни, и мне велено было к ней присоединиться. Но, признаться, я сделала все возможное, чтобы избежать этой встречи.

Гляжу, за забором, в поле — сиятельный управляющий с землемерным прибором. Медная трубка, не то линейка, так поглотила его внимание, что он и не заметил бы меня, если бы я не кашлянула. Тогда он повернул голову в мою сторону и поклонился. Думаю, он рад был бы убежать, да тренога удерживала его на месте. Тогда я решила помучить его.

— Добрый вечер!

— Добрый вечер, — сказал он и замолчал, опять приставив глаз не то к трубке, не то к линейке.

— Что это вы делаете? — спрашиваю.

— Поле замеряю, — говорит.

— Наверно, скучное занятие?

— Напротив, интересное.

— Этим заниматься вам нравится больше, чем бывать в обществе?

— Во всяком случае, не меньше.

Снова наступило молчание. Он что-то чертил на бумаге, а я продолжала стоять. Он поднял голову, я улыбнулась, тогда на лице его изобразился испуг, и он стал похож на черепаху, готовую спрятаться под панцирь.

Честно говоря, я вела себя как горничная, которая любезничает с конторщиком. При воспоминании об этой сцене мне становится стыдно.