Вера Кудрявцева - Летний дождь

• Название: Летний дождь
• Автор: Вера Кудрявцева
• Издательство: Средне-Уральское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-7829-0012-3

В книгу вошли широко известные и полюбившиеся читателю произведения из книги «В лес по ягоды зимой», а также новые. Писателя глубоко волнует сложность человеческих отношений, особенно детей и взрослых, острые моменты решений, нравственного выбора.

---

— Не она ли тебя надоумила в лесу-то, перед соснами-березами выступать?

— Она. И книжки мне дает со стихами. И про Стрепетову дала мне один журнал прочитать. Ты, мол, на Стрепетову похожа. Артистка такая была. Душевная очень, всех жалела… И когда на сцену выходила, то в зале плакали даже… Ну, побежала я! А то дети мои проснутся, хватятся…

— Погоди, — неожиданно для себя попросила Нина Игнатьевна. — Прочитай еще про Гамлета.

— Ой! Я, когда близко, стесняюсь в образ входить. Вы отвернитесь, ладно?..

Я — Гамлет. Холодеет кровь,
когда плетет коварство сети.
И в сердце — первая любовь
жива — к единственной на свете.

Убежала — под горку-то будто на крыльях — Надя в село, к своим спящим детям.

Поплелась к коровам Нина Игнатьевна. Что нынче за день такой? Утром проспала. Пестик под крыльцо забился, не забыть бы… А тут эта… Стрепетова… со стихами.

Ноги будто свинцом налитые — не идут, не шагают.

Опустилась Нина Игнатьевна у сосны в мягкую зелень брусничника.

Ни с того ни с сего вспомнился ей разговор с Евгенией Петровной. Еще когда Нина училась в школе, была та уже завучем. А перед весной этой пришла Евгения Петровна к ней на урок. Посидела. Вызывает.

— Ну как, — спрашивает, — Ниночка, нравится тебе твой урок? Довольна ли сама-то?

— А вы нет? — поняла сразу старуху.

— Угадала. Ведь какая у тебя тема-то была! Птицы! Простор-то какой для мечты, для фантазии! А ты: «Чтобы птицы могли летать, им надо очень часто облегчаться. Как сядут где, так облегчаются, как сядут, так облегчаются. На проводах, на крышах.» Эх, Нина, Нина… Неужели о птицах и спеть-то тебе нечего… А какой была девочкой! Выйдите, бывало, с Зиминым Сашей на сцену (вы все вели вечера-то, помнишь ли?), любо-дорого было на вас поглядеть. Куда все делось?

— Нечего! — повалилась Нина Игнатьевна головой в траву, заплакала навзрыд, не таясь ни перед лесом, ни перед собой.

…и в сердце первая любовь
жива к единственной на свете…—

очнулась и заговорила голосом Нади ее душа…

А вечером, управившись со скотиной, опять толкла в чугунной ступке плохо поддающиеся тяжелому пестику обломки кирпича.

Тук да тук! Тук да тук!

1987

Мужские голоса

Муравей муравью — друг…

Этот двор в полукружье многоэтажного дома ничем на первый взгляд не отличался от остальных в улице, в квартале да и во всем, наверно, городе.

Краешек полянки; два-три дерева; огороженная кое-как от прохожих, но открытая жителям всех этажей, начиная со второго, свалка; собаки, на поводках и бездомные; кошки, крадущиеся в траве от подъезда к подъезду.

Но не отличался этот двор от других только на первый взгляд. На самом же деле была в нем одна особинка: вот уже много месяцев покорно, безропотно, будто на привязи, стоял под окнами одной из квартир новенький «Жигуль» ярко-лимонного цвета. И каждое утро в каждой квартире, из чьих окон была видна машина, начиналось с разговоров о ней. Одним «Жигули» эти стали поводом для посильного остроумия, другим — символом однообразия и скуки жизни, третьим — предметом, о который можно было разрядить запас накопившегося раздражения.

— А она все стоит! — восклицал кто-нибудь то в одной, то в другой комнате, кухне, спальне, едва проснувшись и взглянув в окно.

— Как она гармонирует с осенней травой! — вздыхала мечтательно какая-нибудь молодящаяся пенсионерка, работающая на полставки и вкусившая радости неторопливой жизни. Не отрываясь от окна, она рассеянно опускала бигуди в кастрюлю, где уже варились рожки, и восклицала; — И отчего это так долго не желтеет нынче тополь?

— А куда ему торопиться? — хмыкал недовольно в ответ, треща электробритвой, супруг, которому до безмятежных дней было ой-ё-ё как далеко.

— Ну? — бодрый после зарядки, свежий после душа, входил в комнату невысокий, подвижный пожилой человек, разговаривая, как с равным, с белогривым пуделем. — Мы уже готовы?

Пудель проворно соскакивал с круглой табуретки, нетерпеливо притопывал у двери, пока хозяин надевал куртку.

— Идем-идем — проверим: все ли у нее дома, у этой лимонной красавицы! — говорил одно и то же каждое утро хозяин и хохотал заразительно: казался себе остроумным.

Жил-был, правда, в доме один человек, для которого с некоторых пор «Жигулей» этих не существовало. Правда, именно с некоторых. С тех самых, как на окне комнаты, где он ютился вместе с бабушкой, поселилась яркокрылая бабочка.

Звали этого человека Саша. Он только-только начал учиться во втором классе и поэтому никак не мог вместить в короткое утро все свои доурочные, дошкольные дела.

Рядом с ним, через стенку, но в другом подъезде, каждое утро нервничала его учительница Наталья Юрьевна. Она тоже только-только в первый раз начала учить второклассников и поэтому тоже никак не успевала вместить все свои дела ни в вечер, ни в ночь, ни в утро.

Вот и сейчас, когда начинается этот рассказ, яростно треплет она ребрами обеих ладоней густые свои, длинные, черные, «как ночь» (по словам молодого физика), волосы и так же яростно взглядывает то и дело на левый бок новеньких этих «Жигулей»!

— Стоит!

— Раньше так лен трепали, — ужасается мама, жалея дочкины волосы. — Ну что ты делаешь!

— Ах, не до эт-но-гра-фии мне! — собрала наконец дочь в пучок потрескивающие волосы. — Сварила бы ты мне лучше кофейку, мамуля! Господи! Да долго она еще будет здесь торчать! Как бельмо! Одно и то же! Одно и то же! Это невыносимо!

Мать виновато смотрела на дочь, собирала ее сумку.

Обжигаясь кофе, Наталья Юрьевна взглянула на часы, вскочила:

— Опять опаздываю!

Она подхватила сумку, накинула плащ. Не удержалась — выговорила матери:

— Проработать в школе всю жизнь и затолкать туда свою дочь! Как ты могла! Как ты могла! — и увидела страдание в глазах матери, рванулась к ней: — Мамочка, прости!

— Это ты меня прости, Наташа, — зашептала мать. — Я так любила свою работу… Во сне вижу, как вхожу к ним в класс… Думала: и ты полюбишь, заменишь меня… потерпи… отработаешь год, тебе же обещали… Ты еще такая юная… можно начать все сначала…

— Сначала, — хмыкнула было дочь, но спохватилась, замолчала, сдерживая слезы. — Мне правда — так трудно, так трудно. Если бы в старших классах… литературу… А с этими… Я не знаю, как с ними разговаривать… О чем… Они меня не слышат… И эти тетради… Я же не чувствую математику… Вот опять не успела…

— Я проверю, Наташа, я проверю, — успокаивала дочку мама.

— Может, ты и на уроки вместо меня…

— Это безжалостно, — побледнела мать, побрела к дивану.

Наташе показалось: не дойдет, упадет. Кинулась к ней:

— Мамочка, прости!

Накапала дрожащими руками лекарство, подала торопливо, обняла.

— Иди, дочка, иди — опоздаешь. Отлежусь. Если опоздаешь, скажи: у мамы был приступ. Иди, иди…

Наташа, глотая слезы, смотрела в окно. «Вот если сдвинется этот раскрасавец „Жигуль“ с места, то и у меня все будет… в общем, все будет…»

— А может, еще полюбишь, ведь вначале всем бывает трудно. Представь: со второго класса и до десятого доведешь… На твоих глазах из малышей взрослые, умные, красивые вырастут…

«…все будет нормально», — оторвалась дочь от окна, накрыла маму пледом, поцеловала, захлопнула дверь.

О-о! Чего только не вмещало это слово «нормально». Надежду, что научится же она когда-нибудь быстро, не загромождая весь вечер до полуночи, проверять эти надоевшие тетради по математике; надежду, что физик, с которым они одновременно пришли в школу и с которым она почему-то без конца сталкивается то в школьной библиотеке, то в столовой, то просто в коридорах, что физик… что физик… А что физик? Надежду, что сосед и ученик Саша Сергеев перестанет подкарауливать ее у подъезда и мучить на уроках глупыми вопросами…

Вот тут Наталья Юрьевна ошибалась. Сосед ее и ученик Саша и не думал подкарауливать свою учительницу. Просто, несмотря на то, что просыпался он в доме самый первый, он, как и его учительница, никак не мог выскочить из дверей квартиры раньше, чем за пять минут до звонка. Такой у него установился ритм жизни. И он очень был доволен, что ритм его жизни совпадал с ритмом жизни их новенькой учительницы Натальи Юрьевны.

Итак, Саша Сергеев просыпался самый первый не только в квартире, но и во всем доме, из окон которого были видны ярко-лимонные «Жигули».

И в это утро он открыл глаза, но встал не сразу, а, затаив дыхание, прислушался сторожко. Прислушался и скоро начал различать даже сквозь шум ранних машин и трамваев едва уловимое шуршание. Значит, и бабочка проснулась и карабкается по переплетам окна — гулять отправилась.