Вера Кудрявцева - Летний дождь

• Название: Летний дождь
• Автор: Вера Кудрявцева
• Издательство: Средне-Уральское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-7829-0012-3

В книгу вошли широко известные и полюбившиеся читателю произведения из книги «В лес по ягоды зимой», а также новые. Писателя глубоко волнует сложность человеческих отношений, особенно детей и взрослых, острые моменты решений, нравственного выбора.

---

— А куда ж я тебя везу-то? — будто не понимая, смешком ответила она.

Засветились на солнце веселые окна беленого стандартного домика.

— Приехали, спасибо тебе! — зашагал он к воротам. И опять будто ничего не сказал не нужного ей. Раз, мол, не нужно это тебе, считай — ничего не говорил.

«Вот бы кто оплакал меня, вот бы кто хватался за голову, убиваясь по мне, — подумала Екатерина Сергеевна, подъезжая к знакомому беленому домику. — Эх, жизнь! Все перепутано…»

За тяжелыми плотными воротами надсадно залаяла собака. Екатерина Сергеевна увидела кнопку звонка в калитке, позвонила — собака залаяла злее.

— Катя? — отшатнулся, увидев ее, Николай. — С матерью? Катя, что с матерью? — И побелел даже.

— Да ты что, Коля? Жива, жива наша бабушка Настасья, приболела только что-то, успокойся — лица на тебе нет. Заскочила к вам попутно сказать, что приболела, может, попроведать надумаешь…

— Кто там? — спросил из распахнутого в сад окна женский голос.

— Катя!

— Какая Катя? A-а! Ну, так заходите, чего через порог-то разговаривать!

Комната была просторная, чистая и богато, будто напоказ, обставленная.

— Сколько же это мы не виделись-то? — чтобы не молчать, сказала Екатерина Сергеевна.

Николай нервно затягивался папироской, смотрел на нее молча.

В спальне жена его Тамара торопливо натягивала перед трюмо белокурый, вышедший уже из моды парик. Вдернула золотые массивные серьги. Только после этого вышла она к гостье, заулыбалась заученно:

— Вот довелось и познакомиться нам — здравствуйте! Сейчас я чайку!

— Не беспокойтесь — я на минутку: мне еще ой-е-ей киселя хлебать! — И видела: нервничает жена Николая. А она, Екатерина Сергеевна, словно со стороны, словно на сцену, смотрит.

«Чаю бы вообще не мешало, — думала, разглядывая дорогую посуду в дорогом серванте… — Однако она что-то не торопится угощать меня… оставить вдвоем с ним боится, чудачка?..»

— Хороший у вас дом, — вслух похвалила. — Светлый, просторный.

— Это еще отец мой строил! — вспыхнула радостью Тамара. — Ох, он у нас работящий был! Так я вас все же без чая не отпущу. — Загремела на кухне посудой.

— Ну, как живешь, Катя? — насмелился, спросил Николай.

«Лысеть начал. А ведь моложе меня года, однако, на три…»

— Плохо мы живем, Коля; дожди вот совсем залили, вся работа стоит.

— Ой, а у нас нынче — благодать! — вошла с чайником Тамара. — У нас водосборник сделан — так нынче водой хоть залейся. Моемся в бане только дождевой — красота такая! Всегда бы так…

Екатерина Сергеевна сдвинула брови: что она у тебя, дура? — с сердитым недоумением посмотрела на Николая.

Тот смутился, давай рюмки из серванта доставать, чашки.

И потом, заметила Екатерина Сергеевна, с таким аппетитом опрокидывал рюмку за рюмкой.

— Ну, хоть пригуби за встречу! — наливал и ей.

— Что ты, Коля: на колесах я, нельзя мне…

А Тамара не отставала от мужа — разрумянилась.

Захмелев, Николай достал откуда-то из-за дивана балалайку. Екатерина Сергеевна узнала ее — отца Николаева был это любимый инструмент.

Любовь все знают хорошо,
Она изменчива бывает…

— Как выпьет, так за балалайку эту и заноет, заноет! — поморщилась досадливо Тамара. — Хоть бы действительно песни какие хорошие знал, а то все ерунду какую-то гундосит!

— Это не еррунда! — хлопнул Николай пятерней по струнам. — Отца-матери моих песня! Понятно?

И, глядя на Катю осоловелыми влюбленными глазами, запел:

Любовь все знают хорошо,
Она изменчива бывает,
Во многих случаях она
У многих жизни отымает…

Слушала Екатерина Сергеевна, смотрела на лысеющую потную голову Николая: не верилось, что с ней это было. Садились они всей семьей у стола, вечерами зимними больше. Свекровушка Настасья с работой непременно — вязала или пряла, свекор с балалайкой, Катя с грудным Вадиком на руках, а Николай поближе к ней, так, чтобы касаться ее, трогать, ласкать потихоньку от родителей.

Любовь все знают хорошо,—

дребезжащим, но с чувством, голоском начинала мать.

Она изменчива бывает,—

торжественно подхватывали мужчины.

Во многих случаях она
У многих жизни отымает,—

вплетала и Катя свой тоскующий голос. И не было в те вечера счастливее человека, чем Николай. «Так, видно, памятью о том счастье и жив», — жалела его Екатерина Сергеевна, глядя, как старательно перебирает он огрубевшими, прокопченными куревом пальцами струны балалайки.

А ей тогда казалось: про нее песня, у нее отнята жизнь. За эту возможность, видно, выразить себя в песне и любила те вечера. А его, Николая, нет. Так и не смогла. Прижмет он ее, бывало, ручищами обовьет, она слышит, как бухает в нем, оглушает ее его сердце. А в ней — тишина. Аж зубами заскрипит, отвернется. Плакал даже.

Повестка в армию пришла, как избавление весть эту оба приняли. Из армии он не вернулся к ней. Она и не ждала. Со стариками, правда, роднилась, помогала по возможности.

— Ну, пора мне, — оборвала песню Екатерина Сергеевна.

— Ой, что же это я? Хоть варенья в гостинец пошлю, погодите, — вскочила Тамара, кинулась в погреб.

Одни они остались. Николай, воспользовавшись отсутствием жены, подмигнул Екатерине Сергеевне, наклонился и, торопясь, вытянул из-под резинки носка пятерку.

— Во-от! У нас тоже для матери гостинец найдется! Передай, Катя, скажи — от сына. Помнит, скажи… Он все-о помнит, — всхлипнул пьяненько и воровато оглянулся: не видит ли жена.

— Вот, — подала Тамара пол-литровую баночку. — Пускай мамаша попробует моего клубничного варенья.

У нас ее нынче народилось, клубники-то, — собирать не успевали! Свой ведь шофер, — кивнула на мужа, — торфу навозил, землица как пух…

Назад ехала — уже солнце на вечер.

«Любовь все знают хорошо… — думала не то печально, не то с издевкой. — Нет уж, не надо мне такой любви… пятерки-рубли в носки припрятывает… Эх, Коля, Коля…»

И вдруг осенило ее: потому и не смогла его полюбить— такая ему нужна была, росточком с Тамару, чтоб свой дом, своя клубника, а до остального и дела нет! Дождевой водицей, вишь, мыться ей глянется!..

А она, Екатерина Сергеевна, тем вот счастлива, что ни на минуту в этот бездельный поневоле день о ненастье не забывала, о пшенице, все ниже и ниже к земле никнущей. О том, что ждут от нее механизаторы, может, придумает она, их главный инженер, как обмануть проклятую непогодь. И она придумает! Все книжки-журналы переворошит, ночь спать не будет!

А любовь… была у нее любовь. Всем бы так и каждому! И счастье изведала до восторга и страданий до отчаяния. Трудилось ее сердце, не ленилось.

Вспомнилось ей вдруг, как одно время, студенткой она тогда была, заочницей, увлекались они тестами, жизнь, судьбу человека объясняющими. И был один, уж очень, говорили, правдивый. А и дело-то простое: надо было фигуры геометрические дорисовать так, чтобы можно было узнать в них предметы какие-нибудь.

И была среди всех фигур точка. Некоторые и не намечали ее вовсе. А она, Катя, прямо с нее и начала. Из точечки быстрехонько деревце выросло. От деревца проторила она тропинки к одному дому, к другому. Скоро целая деревня выстроилась с деревцем посередине, с озерцом да речкой.

— Ну, Катерина, — разгадали ей ее рисунок, — С любви все у тебя начнется, с любви начнется, любовью и кончится. И все, что будет тобою в жизни достигнуто, все это ею, любовью, будет сотворено. А жить ты будешь в деревне, да не для себя, а все для людей, все для людей…

«А ведь так оно все и есть, правильный тот тест…»

Только-только школу она закончила, едва семнадцать ей исполнилось, как появился в их селе Олег, новый заведующий клубом. Артист! В культпросветучилище побывал, хоть и не доучился.

Это люди поняли, что забулдыга, он в первую-то голову, да враль, да бабник. Катиному сердцу откуда было это знать. Да и сейчас не хочет Екатерина Сергеевна про плохое помнить. А видит его таким, каким в жизнь ее навсегда вошел: лицо будто весенними березами освещено, голос в самую душу льется. Как он пел! Пел для всех, а для нее одной еще и стихи читал.

Теперь уж и глаз его не помнит, а стихи-то с ней, душа-то, им разбуженная, в ней. И Вадик, кровинка его, книгочеем вырос. Несмотря на годы свои зеленые, поняла она скоро: непростой ее Олег, да перед жизнью слабый. Она станет его опорой, силой его. Потому и искала его в ту зиму, не для себя старалась, для него. Пропал. Как сквозь землю провалился. Про сына так и не знает. Он от нее скрылся.

А любовь к нему еще долго держала ее на своих крыльях. На трактор тогда села. Мол, прославлюсь, он про меня услышит, вернется. Прославилась. По телевидению, по радио начнут с ней журналисты разговаривать, как, мол, да что помогло вам в работе. А она в ответ стихи им читает, и все больше его любимые. А и знал-то он их десяток-другой. У нее теперь — посмотрел бы — ставить уж томики некуда, все стены в полках.