Дафна дю Морье - Извилистые тропы

• Название: Извилистые тропы
• Автор: Дафна дю Морье
• Издательство: ACT
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-085157-7

Фрэнсис Бэкон — уникальная фигура даже для «золотого века» Англии. Его блестящий, вдохновенный ум и отношение к науке вызывают восхищение. А знаменитый афоризм Бэкона «Знание — сила» пережил века. Юрист и историк, гениальный философ, политик и государственный деятель… Кажется, список талантов Фрэнсиса Бэкона бесконечен. Впрочем, то же можно сказать и о его многочисленных завистниках, недоброжелателях. Придворные интриги, личные симпатии и неприязнь, дружба и предательство — это ли не сюжет для романа! Произведение великолепной Дафны Дюморье впервые выходит на русском языке.

Возрастные ограничения: 16+

---

Но надеждам короля не суждено было сбыться. Созданная Коуком следственная комиссия обнаружила, что еще до роковой клизмы с мышьяком предпринималось несколько попыток отравить сэра Томаса Оувербери, причем отравить его пытались едой из кухни Тауэра, а еду готовила некая миссис Тернер, с которой была лично знакома графиня Сомерсет.

Миссис Тернер арестовали. Арестовали также Ричарда Уэстона и коменданта Тауэра сэра Джервейса Элуиза. Граф Сомерсет струсил и выдал себя, послав констебля в дом миссис Тернер забрать у нее письма, дабы их уничтожить. Узнав об этом вызывающем презрении к закону, следственная комиссия приказала взять графа под стражу.

Теперь уже не осталось надежды, что дело удастся как-то замять, лорд верховный судья Коук был намерен поставить на место зарвавшегося графа и его графиню (которая, кстати сказать, была беременна), а не только покарать мелкую сошку, которая была осуждена за соучастие в убийстве.

С мелкой сошкой разделались в первую очередь. Все исполнители дали признательные показания: помощник надзирателя сознался в том, что дал яд; миссис Тернер в том, что этот яд прислала; аптекарь в том, что продал его миссис Тернер; комендант Тауэра сэр Джервейс Элуиз в том, что потворствовал отравлению. В начале ноября всех их повесили.

До этого момента генеральный прокурор его величества сэр Фрэнсис Бэкон не принимал участия в разбирательстве, дело вел лорд верховный судья Коук. Фрэнсис вмешался после казни надзирателя Уэстона, когда двое друзей графа Сомерсета были арестованы за незаконный допрос несчастного на эшафоте в попытке добиться от него окончательной правды. Это было беспрецедентное преступление, и двое пособников Сомерсета, сэр Джон Уэнтуорт и сэр Джон Холлис, предстали перед Звездной палатой и были обвинены генеральным прокурором в чинении препятствий правосудию. «Что до проступков этих двух джентльменов, да позволят мне лорды высокочтимые судьи сказать, что это преступление гораздо более тяжкое и опасное, чем можно себе представить. Мне превосходно известно, что у нас нет испанской инквизиции, нет тайного суда, и мы не затыкаем людям рты перед смертью, в свой последний час они могут свободно высказать все, что хотят. Но их высказывания должны быть продиктованы их собственной доброй волей, а не вымогаться в ходе допроса. Задаваемые вопросы должны способствовать более полному выявлению собственной или чужой вины, но недопустимо устраивать противозаконный допрос и добиваться изменения показаний в res judicata (деле, уже решенном)».

Уэнтуорт и Холлис были осуждены Звездной палатой, однако впоследствии им было даровано помилование; Фрэнсис же высказал его величеству свое собственное непредвзятое мнение относительно улик, свидетельствующих о причастности графа Сомерсета к отравлению, уже после празднования Нового года, 16 января. Графа тем временем лишили всех постов и привилегий и заключили в Тауэр, а графиня 9 декабря разрешилась девочкой.

«Я говорил Вашему Величеству, — писал Фрэнсис 22 декабря, — и повторяю снова, что доказательства, на которых основано обвинение, предъявляемое милорду Сомерсету — причем это обвинение в отравлении, тягчайшем из преступлений, — выстроены четко и стройно, доказательственная база не содержит внутренних противоречий. Вашему Величеству известно, какая огромная разница между расследованием, которое ведет какой-нибудь суд в Миддлсексе или в Лондоне, и расследованием, за которое взялись пэры в Звездной палате; их, возможно, будет волновать не столько данное преступление, которое они считают таким же омерзительным, как и простые люди, сколько то, что может за ним последовать…»

«…Я со всем смирением осмелюсь напомнить Вам о двух вещах. Первое, я не сомневаюсь, что Ваше Величество мудро назначит такого судью, который будет в состоянии правильно оценить доказательства и не даст увести себя в сторону, ибо в моей власти заявить об этом, но не в моей власти пресечь. Второе, это что особое внимание должно быть уделено упорядочению и выявлению истинного значения доказательств и их взаимосвязи, а не только их выстраиванию с определенным уклоном. Если Вашему Величеству будет благоугодно самому отдать соответствующие распоряжения, то ничего лучшего нельзя и желать; если же нет, я смиренно молю Вас попросить милорда канцлера, чтобы он вместе с милордом верховным судьей совещался со мной и с моими помощниками, которым я поручу работу, по упорядочению и логическому выстраиванию доказательств, нам очень важно его мнение, равно как и мнение верховного судьи, чьи постоянные разъезды, которые я всячески одобряю, а также его plerophoria, иначе говоря, излишняя самоуверенность, постоянно подвергают риску исход дела, предоставляя его воле случая».

Фрэнсис хорошо знал, что plerophoria лорда верховного судьи Коука не раз приводила в прошлом во время процессов над знатными лицами к жарким спорам и препирательствам из-за предметов, не имеющих никакого отношения к делу, — например, его личная ненависть к сэру Уолтеру Рэли, которая проявилась в 1603 году во время суда над ним в Уинчестере, и злобные выпады против второго графа Эссекса, когда он еще занимал пост генерального прокурора, возмутили не только тех, кто присутствовал в Вестминстерском дворце, но и простой народ. Если граф Сомерсет и в самом деле причастен к отравлению сэра Томаса Оувербери, значит, его преступление должно быть доказано во время суда над ним; генеральный прокурор должным образом выполнит свой долг обвинителя, но ни в коем случае не станет чернить ни самого подсудимого, ни тех, с кем он связан, что могло бы бросить тень на его величество и даже на всю королевскую власть.

Слушание дела, назначенное на конец января или начало февраля, было неожиданно отложено лордом верховным судьей Коуком, который объявил, что получил свежие доказательства в конфиденциальном письме из Испании и что сначала необходимо эти доказательства рассмотреть и допросить некоторых лиц. При этом он дал понять, что новые доказательства могут повлечь за собой обвинение графа Сомерсета в еще более тяжком преступлении — в государственной измене.

Государственную измену вряд ли можно было трактовать как «уведение в сторону». Вызвали из Испании сэра Джона Дигби, английского посла, который прислал донесение, и он примчался в Лондон со скоростью почтового курьера, чтобы рассказать обо всем в подробностях. В обязанности генерального прокурора входило допросить двух лиц, которых посол назвал в своем письме как замешанных в деле: сэра Роберта Коттона, который выполнял поручения графа Сомерсета при испанском дворе, и сэра Уильяма Монсона, состоявшего на службе у испанской короны.

Фрэнсис подробнейшим образом сообщал королю о ходе допросов и вообще обо всем, что имело отношение к предстоящему процессу, но отметим важное обстоятельство: прежде чем известить о чем бы то ни было его величество, он теперь обращался письменно или лично к новому фавориту сэру Джорджу Вильерсу, который в прошлом году был возведен в рыцарское достоинство.

Фрэнсис никогда не был в близких отношениях с Робертом Карром, графом Сомерсетом. И никогда ему не писал, он обращался непосредственно к его величеству. Сейчас все изменилось. Джордж Вильерс был гораздо более доступен, чем Сомерсет, а Фрэнсис знал по собственному долгому опыту, что бывший фаворит, признают ли его виновным в приписываемом ему преступлении или оправдают, никогда больше не будет иметь прежнего влияния на короля. Восходила звезда сэра Джорджа Вильерса — вернее, уже взошла; к нему не только прислушивался король, но и всячески поддерживала королева, которая нежно называла его своим «сторожевым песиком» и писала ему записочки, начинавшиеся словами «Мой милый песик» и наполненные пожеланиями счастья. Такой приятный молодой человек, умеющий нравиться всем независимо от положения в обществе, может в ближайшем будущем оказаться полезным союзником.

В феврале, когда лорд-канцлер заболел и какое-то время опасались, что он не поправится, Фрэнсис счел это обстоятельство уместным поводом поблагодарить Джорджа Вильерса за высказанное его величеству мнение, что, если произойдет худшее, освободившийся пост мог бы занять генеральный прокурор.

«Сэр, письмо, которое принес мне от Вас мистер Шют, родило во мне великую веру и спокойствие, и отныне я буду связывать все свои надежды только с Вашей прекрасной, щедро одаренной достоинствами особой. Когда об этом предмете со мной заводят речь знатные и облеченные властью персоны, предлагают мне свои услуги и поддержку, я могу лишь любезно поблагодарить их. Но все это не более чем безделки. Моя жизнь принадлежит Вам, тому, чья жизнь для меня дороже, чем моя собственная. Я, как тот самый камень бирюзы из перстня, буду счастлив разбиться на множество осколков, лишь бы отвести от Вас легчайшую тень. Да хранит Вас Господь вечно.