Красная Шкапочка - Наследники Скорби

• Название: Наследники Скорби
• Автор: Красная Шкапочка
• Жанр: Фэнтези

Быть человеком или остаться зверем? То всяк для себя решает сам. Вот только за тебя выбор сделали другие. Им все равно, что ты не хочешь становиться свирепым чудовищем. Им все равно, что ты забудешь свою прежнюю жизнь. Им не жаль оставить тебя один на один с Жаждой. Жаждой, которой нет сильнее. Неутолимой. Свирепой. Жаждой крови. И можно ли не сойти с ума, если однажды заснувшая память очнется, и вдруг вспомнишь, как твои клыки сжимались на горле родного человека? Есть ли этому прощение? И можно ли найти слова, чтобы объяснить людям: ты такой же, как они. Просто… для того чтобы жить, тебе нужна их кровь.

---

Тамир не запомнил, как метал стрелы. Тело все делало само, тогда как рассудок словно окаменел.

Когда за воротами стихло, он спустился вниз и вышел на улицу, ноги казались деревянными, негнущимися.

Занимался рассвет. Дождь кончился и в сером сумраке колдун увидел Лесану — мокрую и уставшую. Она бродила по колено в грязи и добивала тех оборотней, кто еще шевелились. Тамир привалился плечом к столбу ворот.

— Все? Или убежал кто? — спросил он.

— Не похоже, что бы убежал… — она резким ударом вогнала клинок меча под лопатку еще шевелящемуся волколаку. — Ты чего так долго не стрелял? Я уж испугалась, он вырвется.

— Не помню. Устал.

— Устал? — она озабоченно посмотрела на колдуна.

— Да.

— С чего? Много Дара пролил?

— Не мало. Ладно… Ты пока тут… я пойду резы подновлю, да черту замкну вокруг тына. А то мало ли… Да и Влеса этого упокоить надо.

— Ступай, — кивнула она, отмахивая голову едва живому подранку.

Солнце уже поднялось, когда колдун возвратился. Лесана закончила к тому времени пинать и резать оборотней, а дождь залил прогоревшее кострище. Тамир стоял в воротах, пошатываясь, и смотрел на перепаханную могучими лапами грязь, на огромные мокрые туши, на лужи, окрашенные кровью. Все закончилось.

— Не впусте трудились, — услышал колдун голос справа от себя. С удивлением повернулся и встретился глазами…

— Стой, — сказал наузник вмиг онемевшими губами, протянул руку к мужчине и еще успел произнести: — Ардхаэр…

— Тамир! — Лесана не поняла, что случилось и зачем колдун тянет руку, словно обращаясь к кому-то, лишь увидела, как он стремительно и страшно бледнеет и оседает в раскисшую грязь. — Тамир!

Она бросилась, едва не оскользнувшись, но подхватить его не успела. А когда склонилась над бездыханным телом, увидела, как страшно обозначились черты, ввалились щеки и губы посинели.

— Тамир…

***

— Что скажешь? — мрачно спросил Зван.

Дивен поднял на вожака полный глухой боли взгляд:

— Не знаю. Нечего мне сказать.

— Трава примята там была, ты ж видел, — отозвался тем временем Ставр — коренастый молодой мужчина с шапкой льняных кудрей на голове. — Я и круг нашел обережный с кострищем. Был там Охотник. Вроде не врет Серый.

— Не врет Серый… — задумчиво повторил Зван. — Не врет… Да только что здесь Охотник делал? Ни дорог окрест, ни путей нахоженных.

— Не знаю, — глухо отозвался собеседник. — Мне самому волколаки не по сердцу, но…

— Дураками будем, если влезем в это, Зван, — подал голос, сидящий за столом Мирег. — Волки не умом живут, а нюхом и повадкой. Куда нам с ними?

— Куда нам с ними, — все так же задумчиво произнес вожак.

Все знали за ним эту особенность — в пору размышлений повторять сказанное собеседником.

Дивен сидел, угрюмо глядя под ноги. Душу затопило черное беспросветное отчаяние. Слада слегла. Радош плакал до синевы, чувствуя тоску матери. А он — отец — застыл от горя, будто сердце одеревенело. Первая дочь их умерла в полгода. Вторая, родившаяся следом, в три месяца. Юна была третьей. Цвета четвертой. И теперь единственной.

Стеха, Мленя, Желан… Маленькие застывшие тела, с торчащими из них древками стрел.

Он помнил, как нашел ее, лежащую в траве, мокрую от росы. Как смотрели в небо широко распахнутые глаза и не слепли от солнца. Он попытался взять ее на руки, но она оказалась такой тяжелой, что у него не хватило сил поднять. Он гладил ее по волосам, смотрел в тонкое белое лицо, и в этот миг из приоткрытого рта дочери выполз муравей.

Вот тогда Дивен, наконец, осознал, что это не сон, не горячечный бред — правда. И согнулся под грузом потери, забыв о том, что на него смотрят. Мужчина глухо рыдал, прижимая к груди свое дитя, и безуспешно пытался встать. Мирег стиснул его плечо.

— Будет…

Но он не мог успокоиться. Кое-как поднялся, а по лицу катились и катились слезы.

Кто сказал, будто в Лебяжьих Переходах безопасно, будто здесь можно укрыться и жить спокойно? Нигде не будет покоя тому, кто обречен на скитания. Нет такого места на земле.

— Дивен… — Зван шагнул к нему. — Давай, я ее понесу?

Он медленно покачал головой:

Пошел вперед, словно в каком-то полусне. А она лежала у него на руках такая маленькая и такая тяжелая, с застывшим личиком и приоткрытым ртом.

Когда добрались до Пещер, он уже смог совладать с собой. С собой, но не с горем, которое черной пустотой затопило душу.

Дивен был единственным из Осененных стаи, потерявшим в эту ночь ребенка. Родители Стени, Желана и Млени не могли выйти на дневной свет. Они еще жили надеждой, что Ярец окажется единственным погибшим, еще не знали страшной правды…

Серый шел следом за мужчинами. Именно его чуткий нюх помог им отыскать детей быстрее, нежели это могло случиться. Возле входа в Пещеры волколак перекинулся и сказал:

— Мне горька ваша потеря.

Дивен повернулся:

— Уйди.

Оборотень в ответ с пониманием кивнул.

Детей похоронили в овраге. Горе выпило силу, высушило души, но нельзя долго скорбеть и предаваться отчаянию — не выживет стая. И вот Осененные Лебяжьих Переходов собрались после погребальной тризны в доме Звана. Дивена звать не хотели, но он пошел сам. А теперь седел молча, будто окаменевший.

— Так что делать будем? — негромко спросил Новик. Он был в стае Звана уже много лет и за эти годы заслужил славу ровного нравом и мудрого суждениями мужчины.

— Я не верю Серому, — вдруг глухо отозвался Дивен. — Злобы в нем много. И рожа больно хитрая.

— Мне он тоже не по сердцу, — отозвался эхом Мирег. — Чего дети туда с его волчонком подались?

— Потому и подались, что дети, — ответил Ставр. — А то ты себя не помнишь…

— Я-то помню. Но они сроду из Пещер не бегали. А тут, как пришел этот псеныш, так и… Да еще вспомни, Серый на стены не кидался, когда паренек его к Хранителям отошел.

— Он ему не кровный был, — пояснил Ставр.

— То-то и оно, — лицо Дивена дрогнуло.

Зван помолчал, а потом произнес:

— Допрежь Охотников в этой стороне и впрямь не бывало. Вот что скажу. Веры Серому и у меня нет. Но и против него ничто не говорит. Я отвечу ему согласием. Пусть приводит стаю. Пещеры большие. А с бодливой коровы лучше глаз не спускать.

— Как бы беды не накликали, — сказал Новик. — Видел я их Осененных. Упаси Хранители темной ночью в лесу встретиться.

— Нет у нас выбора, — покачал головой Зван. — Он — зверина мстительная. Это я уже понял. Покажем со двора, точно беду приманим. Мы не зверье, нам с места ныне сняться — гибель верная. Надо глядеть за ним. Я не дам согласия охотиться вместе. Но к себе мы их пустим. Они ведь просят приютить стаю, а не вожаков. Поглядим, есть ли там кто в ясном разуме. Такие, как Серый, долго не живут.

Мужчины переглянулись.

Дивен медленно поднял голову:

— Если это он на детей Охотника вывел…

— Охолонись. Мы того наверняка не знаем. Нам теперь думать надо, как баб и ребятишек спасать, как выжить, как кормить их…

— Да? И как же? — вспылил Мирег. — Мы по тройке в седмицу уходим, чтобы стаю окормлять. А если эти тут приживутся, так и знай, приведут облаву! Где волки, там смерть! Пойдут рвать окрестные деревни, никакая Черта не убережет!

— Не пойдут, — с тихой грозой в голосе сказал Зван. — Чай, мы тут не девки красные. Сумеем за себя постоять. Серый в эти пещеры и на шаг не войдет, пока обо всем не условимся. Вожак слово нарушить не может, иначе собственная стая его же и загрызет.

Снова поднял голову Дивен:

— Узнаю, что он…

— Сам убью, коли узнаю, — Зван поднялся на ноги. — Глядите во все глаза. И ищите среди волков его тех, в ком людское осталось. В них нам, случись что, поддержка будет.

***

Тамир лежал на лавке, будто покойник — вытянувшись во весь рост, с восковым застывшим лицом. Однако грудь едва заметно поднималась и опускалась. Жив.

Сутки уже миновали, но колдун не открывал глаз и лучше ему не становилось. Лесана вспоминала, как безо всякого стыда раздевала его, стаскивая сырую грязную одежду, как протирала влажной тряпицей, пропуская через пальцы Дар. Сила просачивалась сквозь кожу, но та все одно оставалась холодной, как у лягушки.

И что делать девушка не знала. Прикладывалась ухом к едва вздымающейся груди, слушала слабо бьющееся сердце и понять не могла — то ли спит Тамир, то ли умирает. Он не метался в бреду, ничего не слышал. Только серебристые линии змеились по телу. Лесана обводила их пальцами, не понимая, что это.

— Мама, погляди…

— Что, доченька? Что глядеть? — Малада всматривалась, но… ничего не видела. — Отдохнула бы ты. Сама вся белая.

— Отдохну.

И девушка снова прикладывала узкие ладони к груди колдуна, и снова с пальцев струилось бледное сияние.