Джеймс Джонс - Не страшись урагана любви

• Название: Не страшись урагана любви
• Автор: Джеймс Джонс
• Издательство: Локид
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-87952-038-2

Герой романа — драматург Рон Грант, находящийся в зените славы, — оказался запутанным в сложный любовный треугольник. И он пытается бежать от всех жизненных проблем в таинственный и опасный подводный мир. Суровым испытаниям подвергается и пламенная любовь к Лаки, девушке сколь красивой, столь и неординарной. Честность, мужественность, любовь, чувственность, дружба — все оказывается не таким простым, как казалось вначале. Любовь спасена, но теперь к ней примешивается и чувство неизбывной горечи.

---

Это была первая из двух новых секретарш в офисе продюсеров, та, с которой он еще не был, поскольку сначала она отбивалась от него, а потом уехала на январские каникулы. Это свидание было назначено до ее отъезда, и сейчас Грант искренне сожалел об этом.

— Так что жаль, — пробубнил он, — но у меня свидание…

— О, неважно, — легко сказал милый голос. Пауза. — О'кей, заходите. Я ведь сейчас ничего не делаю.

Как и предыдущая ремарка, эта тоже могла быть эгоистичной шуткой, со скрытым смыслом, маленькой насмешкой. Но вскоре он узнал, что Лаки — невероятно! — никогда не делала таких вещей. Она всегда прямо, просто и точно говорила то, что хотела сказать, и никогда не играла на чувствах людей, настолько никогда не бывала двусмысленной, что почти полностью отвергала чувства.

Она встретила его у двери, оглядела и сказала просто, но твердо:

— Вы как страх Господень!

— Ну да, я немного не в себе, — ухмыльнулся Грант. — Какая-то пьяная задница из друзей позвонила и разбудила в полдевятого. — Он нервно осознал, что только что впервые солгал Лаки о любовнице.

— Ну, я еще лежала, когда вы позвонили, — улыбаясь, призналась она, ясно поняв, что он лжет, но почему и она должна лгать?

Ему было все равно. Черт, даже его продюсеры не знали точно о Кэрол Эбернати, хотя могли думать все, что им заблагорассудится. Но он не собирался говорить о ней с какой-то девушкой, которую только что подцепил.

Конечно, это не самое благоприятное в мире начало, но Грант чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы перенести этот шторм, потому что по пути из Нью-Вестона с ним случилось нечто приятное.

Он решил прогуляться пешком. Каких-то пятнадцать маленьких кварталов.

И во время прогулки он снова влюбился в Нью-Йорк, вот что с ним случилось. Он позвонил Лаки около одиннадцати и к тому времени, когда оделся, спрыснулся дезодорантом и подушился — мало ли что могло случиться, — был почти полдень. Когда он вышел на улицу, выглянуло солнце, было холодно, но не так сильно, как часто бывало здесь зимой. Девушки без шапок кутались в воротники пальто, а молодые парни в шапочках и пальто с узкими плечами выскакивали из своих офисов на долгий обед, и Гранту неожиданно захотелось заорать. Он миновал Рэндом Хаус, где знал кое-кого, и подумал, что надо будет им позвонить. Он любил этих остроумных, острых кошечек и цыплят с Мэдисон Авеню, хотя ненавидел и осуждал почти все, что они делали ради своего пропитания, впрочем, он неоднократно слышал от них, они сами это ненавидели. Они занимались этим только ради жизни и любви в этом городе. И кто мог осудить их? Этот город был Целью Номер Один как для пропаганды, так и для ядерного оружия всего этого засранного мира. Это чувство, выплескиваясь в усмешке губ и улыбке глаз, оставалось с ним на всей дороге по Мэдисон к Парку, по пути вчерашнего его дебоша. Он заметил, что все мусорные урны уже стояли на своих местах.

На самом деле он не знал, это ли овладевшее им состояние было причиной хорошего настроения, или тонкий запах, струившийся из-под гладко выбритых подмышек Лаки. Может быть, и то, и другое вместе взятое. У нее была способность как-то спокойно, без нажима заставить мужчину чувствовать себя более мужчиной, более мужчиной даже, чем он обычно сам о себе думал. Как бы там ни было, он был мужчиной, полным жизненных сил, сверхчувственным, почти всемогущим, нежным и, благодаря этому, способным сегодня великолепно все устроить. Он естественно и чудесно лгал о себе, о жизни, о работе, обо всем, в чем не было уныния, страха и отчаяния, а сегодня таким было все.

Позднее он должен был с нервным содроганием вспомнить, что если бы тот день был другим, иным, то все остальное тоже могло быть иным, а он мог никогда по-настоящему не узнать ее.

Ее пьеса не была чем-то исключительным, и он с грубоватой честностью сказал об этом. Потом выяснилось, что она переписывает ее, чтобы отделать диалоги под Хемингуэя; он читал и переписанное. Когда он попросил первый вариант, оказалось, что он лучше, но все равно недостаточно хорош, он так и сказал. Было несколько прекрасных идей и две значительных сцены в первом акте. Стыдно сказать, но он не смог дочитать. Большей частью из-за стиля и той крайней степени самосознания, к которому так склонны дилетанты и которое проникало повсюду. Но он не мог по-настоящему думать обо всем этом или волноваться из-за пьесы. Настолько он был увлечен и восхищен ею и тем, что она просто рядом с ним.

Позднее он заметил, что пока они говорили, она спокойно и без обиды собрала бумаги и унесла.

Его снова потрясла ее красота, она смела его, как яростный летний шторм. В момент, когда он вошел, на ней был тесный пушистый белый свитер поверх чудесных грудок и тесные коричневые брюки, четко обрисовывающие попку и все остальное. Нельзя было поверить, что бывает такая невероятно круглая, с узкой талией и высокими бедрами попка. Большей частью он почти не сознавал, что говорит, но, кажется, все шло нормально. Наконец, они пошли к П.Дж. Кларку пообедать бутербродами и пивом, и именно там это произошло.

Грант дружил со всеми официантами и другими парнями, работавшими у Кларка, а также с хозяином Дэнни, потому что и здесь он частенько околачивался и по-холостяцки выпивал, и все они приветствовали его. Но это не могло помочь. Еще две-три пары сидело за столиками в мрачной задней комнате, все были поглощены самими собой, а это как-то сближало, делало взаимоотношения более точными, чем дома или на улице. Иногда такое случается. Во всяком случае, за бутербродами и двумя высокими пивными кружками (Грант добавил сюда и большую чашку перца чили) они неожиданно почувствовали симпатию друг к другу — связанная пара рядом с другими парами, — и оба сочли, что это им нравится.

Грант был так разговорчив, что едва не пропустил свидания на коктейле, и вынужден был оставить ее у Кларка и взять такси. Он говорил о себе с такой свежестью, какая приходит только с новой девушкой. Все, что он так долго хотел рассказать о себе кому-нибудь и что раньше было невероятно трудно, получалось само собой. Он говорил о своей жизни, о новой пьесе, о предыдущих пьесах, вообще о работе, о современниках и их работах. Он говорил даже о своих стремлениях, а когда упоминал о Кэрол Эбернати и Ханте, рассказывая о своем образе жизни, то всегда называл ее приемной матерью, «Что это за женщина Кэрол Эбернати? — как-то спросила Лаки, озорно сверкнув глазами. — Вы ее любовник?» — «Вы шутите? — сказал он. — Она уже в возрасте, почти как мать. На самом деле».

Но все остальное было чистой правдой. И теплые глаза Лаки следили за каждым жестом его взволнованных признаний и становились все теплее. Когда он в какой-то момент положил свою руку на ее, чтобы подчеркнуть какую-то фразу, а затем убрал ее, она свою не отодвинула. Два дня тому назад он не смог бы так разговаривать пи с одной девушкой. Он бы краснел и кашлял.

Позднее он удивлялся этому неожиданному хлещущему потоку честности и свежести. Как будто все было спрятано за какой-то плотиной и ждало ключа, чтобы открыть шлюзовые ворота и выплеснуть все наружу. Так что, в конце концов, он вовсе не потерял способности быть свежим и подлинным. Он решил, что это должно, обязано быть, серьезной связью с новой девушкой не одноразового пользования, и в то же время это должны быть взаимоотношения, когда ни один из них не связан, не влюблен в другого. Иначе это поза, игра с обеих сторон, лишенная подлинной свежести и делающая их банальными и бесплодными. Это тоже у него бывало. Но тогда… Что за черт? Он все еще не понимал, что происходит. Он не собирался жениться на этой девушке, Лаки Виденди.

Именно Лаки заставила его вспомнить о времени, упомянув о коктейле. На улице было только одно такси, и она заставила его взять машину. Она прекрасно доберется сама. Уносясь от нее, стоявшей там со своими красивыми широкими плечами, Грант едва смог перенести это. Если б это была какая-то другая женщина, а не секретарша продюсера, славная малышка, он бы вернулся. Но все, что он мог сделать, это высунуть голову в окно и, размахивая рукой, прокричать: «Я позвоню завтра! Я позвоню завтра!» — и смотреть, обернувшись, на девушку, стоявшую там, влюбленную в него. Или вскоре так будет. Это читалось у нее на лице. Какое у нее тело и какая в ней сладость!

Полуденное чудо оставалось с ним остаток дня и вечер, освещая все дивным светом. Каким-то особым, странным образом, еще до того, как это даже началось, он предчувствовал, что это будет любовь Кларка Гейбла и Кэрол Ломбард, о которой он всегда мечтал. Он будет здесь еще две-три недели до отъезда в Индианаполис и на Ямайку, и он собирался так провести с ней время, как немногие девушки в этом городе даже могут мечтать. А после этого, ну… она останется здесь, и каждый раз, когда он будет приезжать сюда, он будет ее находить и начинать все с того момента, когда они расстались. Может, он сумеет приезжать чаще, чем в последние несколько лет?