Джеймс Джонс - Не страшись урагана любви

• Название: Не страшись урагана любви
• Автор: Джеймс Джонс
• Издательство: Локид
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-87952-038-2

Герой романа — драматург Рон Грант, находящийся в зените славы, — оказался запутанным в сложный любовный треугольник. И он пытается бежать от всех жизненных проблем в таинственный и опасный подводный мир. Суровым испытаниям подвергается и пламенная любовь к Лаки, девушке сколь красивой, столь и неординарной. Честность, мужественность, любовь, чувственность, дружба — все оказывается не таким простым, как казалось вначале. Любовь спасена, но теперь к ней примешивается и чувство неизбывной горечи.

---

Это недалеко отсюда, добавил Бонхэм, и именно благодаря дыре он и нашел эти пушки, когда искал здесь акулу. Грант с самого начала операции не видел акул и с горечью думал: «И именно теперь он мне об этом рассказывает!»

Так и прошли все девять дней их работы, пока не пришел воздушный фронт из Флориды и не принес плохой погоды, вынудившей их бросить погружения. В первый день они подняли две пушки, еще две — во второй, на пятую ушло три дня, три дня — на шестую, а на девятый день им повезло, и они подняли седьмую. Она лежала наклонно, из песка торчала только часть винграна, и они думали, что будет очень трудно, но как выяснилось, она приросла к кораллу лишь жерлом, и стоило лишь нажать, как она отломалась. Затем, утром десятого дня (они начали работу над восьмой, сильно приросшей пушкой), когда они поднялись после первого погружения и отдыхали, в поле их зрения с северо-запада вошло красивое парусное судно и понеслось к ним с надутыми от свежеющего ветра парусами, а вдали уже начал прорисовываться штормовой фронт, направляющийся к гавани Га-Бей.

— Господи! — воскликнул Бонхэм, когда судно подошло поближе, и возбужденно вскочил. — Ведь это Орлоффски и его яхта! Какого черта он делал на западе?

Это и в самом деле был Орлоффски. Судно подошло, красиво развернулось, и они увидели на борту двух человек. Орлоффски стоял у руля, а другой прислонился к мачте. Орлоффски счастливо ухмыльнулся и помахал рукой. Но затем Бонхэм запрыгнул на лебедку, распростер руки и заревел. Узнав его, Орлоффски удивленно подпрыгнул за штурвалом и снова помахал, теперь восхищенно и с чувством, затем энергично показал свободной рукой на порт. И лоснящаяся яхта прошла мимо них к гавани.

— Пошли! — сказал Бонхэм, спрыгивая с лебедки. — Сворачиваемся! Сегодня большой день!

Во второй половине дня они не ныряли, и Грант больше не увидел останков кораблекрушения. Знай он это, он бы более внимательно осмотрел их, чтобы запомнить и прочувствовать все. Он очень сблизился с Бонхэмом за эти десять дней, как почти все мужчины на потенциально опасной работе, как почти все ученики, которыми интересуются и которых любят учить учителя; его уважение, любовь и преклонение еще больше выросли. Он хотел, чтобы Лаки не так его не любила.

В гавани на яхте спустили паруса и поставили в укрытом месте залива, а не в Яхт-клубе. Орлоффски и его друг (который поплыл ради самого плавания под парусами и случая осмотреть Ямайку) вычищали яхту, когда они подплыли к ним на лодке. Оба они рвались на берег с маленького корабля. Это и в самом деле был Орлоффски, и впервые за все время их знакомства Грант ощутил нечто вроде симпатии к нему. Тот весь пылал от возбуждения после плавания и перспективы попасть, наконец-то, на берег, а потому был в прекрасном настроении и очень разговорчив.

В Майами, получив известие об ухудшении погоды, он должен был решить, плыть ли через Багамские острова или дожидаться погоды в Майами. Если бы он выбрал последнее, то ему пришлось бы болтаться по Майами около двух недель, а может, и больше. Новый фронт, формирующийся над Алеутскими островами, должен был прийти в Мексику через три-пять дней, так что у немо была в запасе неделя. В первую же ночь он пересек Гольфстрим и пошел классическим путем: через пролив Провидения на юго-восток, оставляя справа по боргу Элеутеры и Кэт-Айленд, далее на юг через Крукт-Айленд, затем снова на юго-восток к Мэттьютауну, где они немного задержались, чтобы пополнить запас: воды и продуктов, оттуда в пролив Виндуорд. Они вышли из Мэттьютауна в 3.30 утра и, как он подсчитал, за первые двадцать четыре часа пути прошли 180 морских миль. Когда он замерил координаты в десять утра, то решил, что они всего в шестидесяти милях от Ганадо-Бей. Это была ошибка. Когда показалась Ямайка, выяснилось, что они проскочили на запад до Дискавери-Бей. Именно поэтому они шли с запада, когда повстречали Бонхэма.

— Эти чертовы пассаты, парень! Они действительно несут. Но остальное — прекрасно! Та погодка придет тока завтра-послезавтра!

— Завтра, — уточнил Бонхэм.

— Ну и ладно, — сказал Орлоффски, — надеюсь, не; буду видеть свою «Лейзи Джейн» хотя бы пару недель.

Вполне понятно, что он гордился собой. Позднее Бонхэм пояснил Гранту, что гордиться особенно нечем, что он не очень подходит для роли мореплавателя в таком путешествии. А в навигации он просто полная задница, стоит только вспомнить перекрученный заход с запада.

— Ну, рад тебя видеть, сучий ты сын! — Орлоффски врезал Бонхэму по плечу.

— Рад тебя видеть, скотина! — ответил Бонхэм и вмазал ему в живот. — Ты так и не научишься защищаться, а?

Потом Бонхэм рассказал, что Грант вложил деньги и вошел в компанию.

— Да? Потрясающе, — сказал Орлоффски. — Канешна, даю пять процентов с моей доли. Как моя старушка?

— Просто прекрасно, — ответил Бонхэм, — а что?

— А ничего, пущай готовится к жуткому траханью, вот что, — сказал Орлоффски. — Я и бабы-то не видал после Майами. Скока тут простоит такая погода?

Бонхэм скосил глаза на запад и ответил:

— Пять дней.

Холодный фронт, приходящий с севера, обычно стоит пять-семь дней, пояснил он, и приносит с собой холодные дожди, шквалы, а сильный ветер поднимает такие волны, что и речи быть не может ни о рыбалке, ни о подводном плавании. Все они посмотрели на запад с тем благоговейным уважением, которое испытывают все те, кто хоть раз видел разгневанное море.

На этот раз холодная погода простояла ровно шесть дней, но когда она сместилась на юго-восток и можно было возобновить погружения, Гранта уже не было там, как не было и Лаки.

27

Когда он позднее обдумывал все это, а так случилось, что приходилось делать это многократно, он, наконец, пришел к заключению, что именно его близость, его физическое присутствие на вилле, когда погода не позволяла нырять, вызвала перелом событий и взрыв Кэрол Эбернати. Что, конечно, в свою очередь вынудило его все-таки рассказать Лаки о своей старой (старой?) связи с Кэрол. Любой может — а это легко сделать — заявить, что с самого начала нельзя было избежать этого разговора, что такой ход событий, развитие их взаимных судеб уже содержались в зародыше с того самого момента, когда он позвонил Лаки на следующий день после их первого катастрофического свидания. Особенно если вы фаталист.

Но Грант склонен был думать, что если бы не шторм, не движущийся на юг холодный фронт, прекративший погружения и вынудивший его болтаться по имению на виду у всех, то могло бы ничего и не быть. Ведь после того первого дня Кэрол Эбернати не причиняла беспокойств все те дни, когда он уходил с Бонхэмом. А может, так просто хотелось думать. Он не знал, как считает Лаки, поскольку после случившегося исчезло ощущение единой личности, двойного зрения одной души, и он теперь не знал, что она думает и чувствует.

Они вообще редко видели Кэрол и других обитателей виллы. Чаще, конечно, чем когда он нырял, но не намного. Первые два дня шторма он лежал и бездельничал, немного плавал в безопасном бассейне и пытался хоть отчасти пополнить запасы храбрости, которые были исчерпаны до дна. У Эвелин был быстросохнущий корт, и они с Лаки в перерывах между ливнями, хлеставшими по буйной тропической листве, играли несколько партий в теннис — зрелище довольно комическое, поскольку оба играли плохо. Однажды зашли посмотреть Кэрол, Хант и Эвелин. Она и Хант вообще не играли в теннис, а Эвелин не играла несколько лет. Тогда все было совершенно очаровательно. Два первых вечера они ужинали по приглашению Эвелин в большом доме. Лаки так была счастлива, что он не ныряет, что всюду ощущалась праздничная атмосфера. Не было оснований думать, что случится нечто, что помешает поднять оставшиеся пушки, а потом улететь в Нью-Йорк. Шторм просто затянет дело на несколько дней, вот и все. А у Гранта была личная причина считать, что все будет хорошо.

В одно утро, когда они еще ныряли, он, как обычно, вышел из Коттеджа около семи тридцати утра и обнаружил, что его ждет Кэрол в конце террасы, которую он пересекал по пути в гараж. Он очень тщательно старался, чтобы не сталкиваться с нею наедине, и вот она рано встала, чтобы встретиться с ним там, где, как она знала, он должен пройти. Он помахал ей рукой, ухмыльнулся и специально не замедлил шага.

— Рон! — позвала она. — Я хочу поговорить с тобой.

— Да? О чем? — Он позволил себе явно продемонстрировать свое нежелание, когда останавливался и разворачивался, и на лице появилось очень холодное выражение. Он и ощущал в себе холод.

— О некоторых вещах, — сказала Кэрол Эбернати. — Есть у тебя пять минут? Одна из вещей, о которых я хочу сказать, касается твоей девушки.

— Тебе нечего сказать мне о Лаки такого, что меня заинтересовало бы.

— О, кое-что все же есть. Я наводила о ней справки. В Сиракузах у меня есть друзья, и когда ты улетел с нею в Кингстон, я им написала. Это было до вашего брака, — добавила она, как бы поясняя, что после брака она бы этого не сделала. — Они знают ее и ее семью очень давно и хорошо, так вот они написали ужасные вещи. Я думаю, тебе их следует знать. Во-первых, эта ее итальянская семья — сплошные хулиганы и гангстеры еще со времен сухого закона.