Борис Олевский - Начало жизни

• Название: Начало жизни
• Автор: Борис Олевский
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1967

---

Но Буля не отпускает Сролика. Из белого Сролик становится красным. Рот у него открыт, и каждое мгновенье судорожно сжимается его горло, точно он глотает.

— Пропусти! — толкает меня Назимик и хватает Сролика за плечо. — Ты долго будешь здесь стоять?

— Не тронь! — кричит Сролик. — Я сам…

— Пошел! — кричит Ицик и отпускает его.

— Отойди! — Сролика не узнать. — Отойди, говорю! — Он изворачивается, отбивается ногами.

Поднимается кутерьма. К ним отовсюду бегут. Врываюсь и я в толпу. Бью направо и налево.

В это время Сролика притискивают к окну, раздается звон, и на пол летят осколки выбитого стекла. От неожиданности все рассыпаются в стороны.

— Контрик! — хрипит Ицик и хочет его поймать.

Но Сролика уже нет, он уже умчался.

Я пускаюсь следом за ним. Чувствую себя виноватым и хочу ему сказать что-нибудь хорошее. Но, добежав до его дома, я никак не осмелюсь войти. Долго хожу вокруг да около, затем пробираюсь в сени. Слышу, как Сролик плачет и кричит на отца. Потихоньку выхожу обратно, но в дверях сталкиваюсь с Зямой. Он предлагает мне войти первым.

Набравшись духу, я вхожу и застаю Сролика сидящим в кухне, на железной кроватке. Голову он уткнул в руки и, кажется, плачет. Я вошел так, что он не услышал скрипа, лишь качнулось пламя в маленькой лампе. Отец его, Вениамин, даже не обернулся ко мне. Он стоит у низенького окошка и все трет пальцем запотевшее стекло.

— Добрый вечер, — говорю я тихо.

Сролик мгновенно оборачивается и, утерев рукою глаза, вскакивает.

— Чего тебе здесь нужно? — кричит он и, схватившись за голову, кидается снова на кровать и зарывается в подушки.

— Боже мой, боже мой! — Отец мечется из угла в угол. — Он меня в могилу сведет… Ну вот, Ошер! — Он останавливается и протягивает ко мне руки. Его рыжеватая, точно выщипанная бороденка трясется. — Ведь вы уже взрослый! — начинает он вдруг говорить мне «вы». — Скажите, разве я хотел быть торговцем? Ведь царь Николай, будь, проклято его имя, не давал нам ничем другим заниматься!.. Закрыть лавчонку? — спрашивает он и сам себе отвечает: — Пожалуйста! Но чем же мне тогда жить? Ну, скажите! — Он идет вслед за мной и тянет ко мне руки.

Сролик садится на постели и большими глазами смотрит, как отец шагает следом за мной. И когда Вениамин снова повторяет: «Ну, прошу вас, Ошер, посоветуйте, как мне быть!» — Сролик кричит исступленно:

— Папа, не клянчи! — Его худые поднятые руки трясутся. — Не плачь перед ним!

Он подбегает к отцу и обнимает его. В это время входят Зяма, и Буля, и другие парни из ячейки.

Сролик смотрит на пришедших сначала удивленно, потом хочет улыбнуться, но начинает плакать. Однако я чувствую, что это уже слезы не от обиды, это совсем иные слезы.

ГОЛДА

Сегодня я встал чуть свет. В школе занятий нет, но я решил побежать к Голде и сообщить ей обо всем, что было со Сроликом: как он разбил окно, а Назимик приказал устроить над ним товарищеский суд.

Дедушка уже сидел на завалинке. Базарная площадь была пуста, только возле стоянки извозчиков возились воробьи. Задрав кверху бороду, дедушка зачем-то вглядывался в сиявшие на солнце три креста над церковью.

— Куда это тебя так рано подняло? — спросил дедушка. — Постой-ка!

Но я даже не обернулся к нему и сразу кинулся бежать.

Пока я домчался до Голды, я весь взмок. Она живет на окраине, у Лейбы Троковичера.

Я вынужден был переждать на крылечке, отдышаться, чтобы войти к ней тихо, спокойно. Ей не нравится, что я постоянно ношусь как бешеный. Голда учит меня многому. Например, она все время наставляет меня стучаться, перед тем как войти к кому-нибудь в дом. У нас это не принято, и поэтому мне странно.

Но на этот раз я уже готов был постучать. Задержался только потому, что услышал за дверью разговор. Не успел я, однако, опомниться, как произошло что-то неожиданное, и у меня искры из глаз посыпались: растворилась дверь и стукнула меня по лбу. Из комнаты Голды вышел начальник милиции Рябов.

А Голда меня вовсе перепугала.

— Дорогой мой… Ошерка!.. — подбежала она ко мне, прикрыв предварительно за собою дверь. — Ты что-то сказал?

Но я ничего не говорил. Глаз не могу поднять от боли, гляжу на пол. Вижу босые ноги Голды в комнатных туфлях и край цветастого халата.

— Разбил… Сролик разбил… — говорю я, с трудом поднимая голову.

Но Голда даже не слышит, что я говорю, не замечает синяка у меня на лбу.

— Ошерка! — говорит она и стягивает одной рукой халат, а другой подбирает рассыпавшиеся волосы. — Ошерка!.. — повторяет она и улыбается почему-то. А глаза у нее красные и полны слез. — Зайди попозже. Я себя плохо чувствую… Вот видишь — Рябов пришел меня звать… Я его позвала… Пришел по поводу деревьев, что Троковичер хотел… Чуть не вырубил…

— Ладно, зайду!

И Голда сразу выпроваживает меня.

Я мгновенно делаю поворот и молнией слетаю со ступенек крыльца. По дороге чуть не придушил курицу Троковичера.

— Чтоб вам пропасть! — визжит хозяин. — Чуть свет явились!

Троковичер, стоя в одном исподнем среди двора, крошит курам хлеб и кричит: «Тю-тю-тю!»

Скверно у меня на душе. Я еще больше ненавижу его теперь из-за деревьев, которые он собирался вырубить. Из-за них Голда только что плакала.

— Мы еще вам покажем! — кричу я на весь двор так, что даже Голда высовывает голову из-за двери. — Мы вам покажем, как вырубать деревья!

— Какие деревья? — спрашивает он и прет прямо на меня. — Пропади ты пропадом!

Видно, он вздумал расправиться со мной. Но я его не боюсь, я плюю на него. Пусть только пальцем тронет!

В этот день я к Голде не зашел. Назавтра я обнаружил у нее на двери замок. В школе ее тоже не было. Оказывается, вчера вечером Голда уехала на несколько дней в город. Говорят, она себя неважно чувствовала и поехала к доктору.

Назимик уже несколько раз заходил в школу. Он обвинил учителей в том, что они воспитывают «контриков» и хулиганов, пугал меня, что больше не пустит в ячейку. Но я не из трусливых.

Если бы не это разбитое стекло, ничего не было бы. А тут преподаватель Муни пригласил меня и Зяму в учительскую, бранил за то, что мы допустили этот скандал, и предложил собрать товарищеский суд.

Я сразу заявил, что болен, и указал на шишку, которую набил мне Рябов. И Зяма отказался, так как после занятий он работает на мельнице. Зато очень обрадовался Юзя. Он тоже член товарищеского суда. Отец его — присяжный поверенный, и Юзе обидно, почему председателем суда выбрали меня, а не его. Он вечно клянчит, чтобы я ему дал попредседательствовать, а я назло не уступаю ему. Вот теперь-то он рад! Он тут же помчался и объявил всем классам, что завтра вечером состоится товарищеский суд.

На следующий день вечером в школе было полным-полно.

Юзя стал медленно читать обвинительный акт:

— «Несмотря на то что учащиеся рабочей школы обязаны вести себя примерно и не бить стекла, ученик рабочей школы Сролик Иоффе все же бил стекла…»

— Всего одно стекло!.. — раздались голоса из зала.

— Не важно… Все же бил стекла в помещении ячейки… «И, принимая во внимание…» — Голос у Юзи вновь становится торжественным и важным.

Собравшиеся пялят на него глаза, глядят ему прямо в рот.

— «…и, принимая во внимание, что Сролик бил стекла…»

Но в эту торжественную минуту раскрывается дверь, и в класс входит Голда. Все оборачиваются, поднимается шум.

Юзя свирепеет.

— Комендант! — кричит он и ударяет кулаком по столу. — Кто там вошел? Вывести его! — Затем продолжает чтение обвинительного акта: — «…и так как он выбил стекло, мы постановляем судить его и вынести соответствующее наказание. Посему…»

— Да не глотай ты слова! — говорит подошедшая Голда.

Юзя пытается состроить улыбку.

— Ребята, кажется, у вас собрание? — хмурится Голда. Она глядит сначала на Юзю, потом на Сролика. — Что случилось?

— Он выбил стекло…

— В помещении комсомольской ячейки…

— …потому что Ицик хотел его выгнать, — отвечают со всех сторон.

— Вот как? — улыбается Голда. — Как же это с тобой случилось, Сролик?

Она улыбалась и говорила со Сроликом очень ласково. Все были ошеломлены. Даже Сролик поднял на нее удивленные глаза. А потом все стали кричать, что Сролик не виновен. Тем временем Юзя потихоньку смылся.

— Дети, — предложила Голда, — не надо шуметь. Давайте отложим суд… Еще раз обдумаем… А пока идите по домам!

Услышав это, я тотчас позвал Матильду. И наша немая уборщица, в красных чулках, постукивав деревяшками, тотчас вбежала и стала гнать детей домой и тушить лампы.

В опустевшем классе остались лишь я да Голда. По-видимому, она только недавно сошла с поезда и устала. Тонкая ее косынка сползла и открыла белый пробор посередине головы и немного всклокоченные волосы.