Константин Базили - Сирия и Палестина под турецким правительством в историческом и политическом отношениях

• Название: Сирия и Палестина под турецким правительством в историческом и политическом отношениях
• Автор: Константин Базили
• Жанр: Политика
• Год: 2007
• ISBN: 978-965-7382-09-7

Константин Михайлович Базили, популярный в русских литературных кругах 30-х годов XIX в. автор «Очерков Константинополя», видный дипломат, друг Н. В. Гоголя, пожалуй, меньше всего известен своими трудами о Сирии (вслед за автором мы употребляем здесь историческое понятие «Сирия», имея в виду современные территории Ливана и Сирии). А между тем работы Базили о Сирии оставили значительный след в науке. Его книга «Сирия и Палестина под турецким правительством» была одним из первых в мировой литературе трудов по Новой истории Сирии, Ливана и Палестины. Заимствуя материал из арабских рукописных хроник, европейских путешествий, используя собственные наблюдения, Базили сумел для того времени полно и обстоятельно осветить историю Сирии XVI–XVIII вв., талантливо обрисовать события 30–40-х годов XIX в., сложных и бурных лет сирийской истории, и дать им анализ более глубокий, чем это сделал кто-либо из зарубежных историков прошлого столетия.

Составитель: И. М. Смилянская

---

В этой борьбе эмир одолел при содействии Джаззара, между тем как паши дамасский и тараблюсский покровительствовали противной партии. Казнями и убийствами эмир утвердил, наконец, свое владычество в горах, а конфискациями и пенями ослабил шейхов и насытил ненасытного Джаззара. В эту эпоху могущественное семейство друзов Абу Накид подверглось опале. Все его члены были умерщвлены, за исключением двух малолетних детей, укрытых матерью в Дамаске. Искони семейство это славилось своими злодеяниями, а когда впоследствии увидим новый ряд ужасов, ознаменовавших в наше время возвращение шейхов Абу Накидов, спасшихся в детских летах от ножа эмира, то поневоле станем верить, подобно жителям этих гор, что природные наклонности к добру или к злу переходят с кровью из поколения в поколение.

Заботы другого рода отвлекли от ливанских дел внимание Джаззара. Бонапарт по быстром завоевании Египта предпринял свой чудный поход в Сирию (1799 г.)[143]. Султанским хатти шерифом[144] все правоверные призывались к защите древней колыбели ислама от нашествия гяуров. В этом манифесте объявлялось народу, что французы, отрекшись от всякой веры, поправ все, что было священного в религии и в государственных постановлениях их отечества, шли войной на ислам с тем, чтобы истребить всех правоверных, за исключением жен и детей, а жен и детей осквернить безбожеством. Объявлялось также о союзе Порты с Англией противу общего врага.

Можно было ожидать, что воинственные племена Сирии встрепенутся на сей торжественный призыв к чувству народному и религиозному и ополчатся массами, как и во времена крестовых походов, о коих хранится здесь живое воспоминание. Но вспомним, что народ в Египте был утомлен чудовищным игом мамлюков, вся Аравия и вся великая пустыня кипели войной ваххабитов, а в Сирии паши турецкие около века уже бесчинствовали, грабили произвольно жителей равнины и изнуряли междоусобиями горцев. Все это делало народ равнодушным к призыву падишаха. Бонапарт между тем отвечал на проклятия, коими громил его нацию халиф Востока, умной веротерпимостью в Египте. Чтобы омыться от всякого пятна крестовых воспоминаний и убедить мусульман в том, что он не имел враждебных видов на их религию, сам принимал в Каире наружный вид мухаммеданина и исполнял обряды исламизма. Порта обманулась в своих ожиданиях, война с французами не была войной народной, все ее бремя должны были нести сама Порта и ее паши.

А каково готовились к обороне эти наместники султана? Джаззар происками и золотом своим в столице уже дважды бывал облечен Дамасским пашалыком[145]; незадолго до нашествия французов, быв изгнан из Дамаска восстанием народным, он теперь в самую критическую эпоху не переставал ссориться и даже вести войну с дамасским пашой, то призывал к бунту подвластные ему племени, то грабил дамасские и тараблюсские округа, то занимал горы Набулусские, подведомые дамасскому паше, и не позволял ему сбирать оттуда подати. Между тем он хвалился у Порты, что он один в состоянии выгнать французов из Египта, и уже вперед просил себе в награду Дамасский пашалык. Все же приготовления его к войне состояли в том, чтобы укрепить Яффу, насильственно вооружить ее жителей и вместе с гарнизоном насчитать там тысяч десять плохого войска; окончить и кое-как исправить начатые Дахиром укрепления Акки, созвать в этот город своих отчаянных босняков, албанцев, курдов, магрибинов, которых ватаги периодически опустошали пашалык, и отложить до времени гонения на эмира Бешира, которого место было уже сторговано сыновьями повешенного им эмира Юсефа.

Яффа, перед которой останавливались по нескольку недель или месяцев обычные нашествия из Египта, была взята штурмом в третий день по появлении французского войска у ее стен[146]. Племена Палестинских гор и воинственного Набулуса, которые могли бы если не сражаться в поле с французами, то по крайней мере беспокоить их фланги, остались равнодушными зрителями их шествия вдоль берега до Акки. Бонапарт не занял Иерусалима, потому что в Сирии он искал только военных позиций. В этом отношении Иерусалим представлял ту невыгоду, что в случае восстания горцев легко могла быть отрезана обратная дорога в Египет.

Акка была обложена. Английский коммодор Сидней Смит[147] пособлял Джаззару с моря и наряжал в крепость своих артиллеристов в подмогу к плохим артиллеристам Джаззара, который за своими стенами упорно отстреливался от осадных работ французов и слышать не хотел о переговорах. Окрестные племена с бесстрастным любопытством глядели на войну или даже благоприятствовали французам, если не по сочувствию к ним, то по ненависти к Джаззару. Мутуалии сафедские, которые всех более испытали неистовства тирана, явились даже в лагерь французов под начальством шейха Салиха, одного из внуков Дахира, известного более по своему поэтическому таланту, чем по воинственным доблестям. Другие шейхи, более способные, не спаслись от преследований Джаззара. Без шейхов племена сирийские, по своему внутреннему устройству, не могут двигаться, а потому племя мутуалиев при всей своей готовности присоединиться к кому бы то ни было, чтобы избавиться от своего тирана, было как бы разбито параличом и не могло оказать значительного пособия французам.

Французы во главе с Наполеоном вторгаются в Акку. Литография Мота, XVIII в.

Джаззар звал к себе горцев ливанских с эмиром Беширом, но эмир медлил явиться, а отвечал, что в горах у него совершенное безначалие, — это отчасти было справедливо, — что интриги сыновей эмира Юсефа не давали ему отдыха, что народ не платил податей, а о походе и слышать не хотел. Бонапарт со своей стороны писал красноречивые грамоты к горцам и к эмиру, зазывая их к себе с обещанием освободить Сирию от ее тирана. Молодой полковник Себастиани[148] поднес эмиру ружье в подарок от генерала и вел безуспешно с ним переговоры. Эмир не решался действовать. Он ждал, чем кончится осада Акки, чтобы потом предложить победителю свои услуги. В одном из своих писем Бонапарт упрекал эмира в том, что он медлил ответом. Письмо это было перехвачено Джаззаром и заставило его хвалить эмира за верность; но горцы не решались идти на помощь к осажденному. Между тем беглые из Египта мамлюки с толпой, наскоро набранной дамасским пашой, спускались по Антиливанской долине, чтобы атаковать осаждавших. Это был тот 20-тысячный корпус, если только можно назвать корпусом подобный сброд, который был разбит французами в равнине Эздрелонской, в виду Фавора, именем коего названа эта битва в поэтической реляции Бонапарта[149].

Наполеон посещает чумной госпиталь в Яффе. Художник А. — Ж. Гро, 1804 г.

Эмир ливанский снабжал провизией турок, а в то же время доставлял французам в лагерь ливанское вино. Впрочем, нельзя поставить в вину эмиру Беширу его двуличие и нерешимость. Правда, его влияние упрочилось с того времени, как он, истребивши дом Абу Накидов, заключил тесный союз с Джумблатами в лице даровитого шейха Бешира, главы Джумблатова дома. Но дух партий, дух раздора, вражды семейной, измены и корысти успели уже в один век управления Шихабов бросить столь глубокие корни в утробу племен ливанских, что всякое политическое влияние на судьбы Сирии было ими утрачено. Их жизнь истощалась в кознях и междоусобиях. Политика пашей, благоприятствовавших этому направлению ливанских племен, оправдывалась опытом, осуждая на бездействие горские племена в такую минуту, когда от них зависела судьба Сирии. В самом деле, если бы племена ливанские, подобно мутуалиям, могли единодушно действовать в эпоху осады Акки в пользу французов, Бонапарт в несколько недель завладел бы всем краем до Халеба, и упорная защита Акки не имела бы решительного результата.

Религиозное чувство было совершенно непричастно тогдашним делам Сирии. Марониты, усердные католики, искони сочувствовали французам, но в эту эпоху духовенство маронитское и духовенство римское, поселенное на Ливане, успели заблаговременно изобразить Бонапартово войско самыми отвратительными красками и учили детей арабской грамоте по переводу составленных римскими миссионерами описаний французской революции. Притом же марониты хотя представляли несравненное большинство горского народонаселения, однако при феодальном образовании Ливана никакого политического значения еще не имели, состоя под управлением шейхов и эмиров — друзов или мусульман. Друзы ненавидели французов и готовились в случае взятия ими Акки отступить в гористый Хауран и в лабиринт Леджи[150] к своим единоверцам.

Эмир Бешир хотя и верил еще в это время в Мухаммеда, однако он был готов заключить союз даже с поклонниками огня и с иезидами, поклонниками дьявола, чтобы только избавиться от Джаззара; но он хорошо постиг, что если бы только он объявил себя за французов, то сыновья эмира Юсефа тотчас подняли бы на него народ, и открылась бы на Ливане новая междоусобная война, которой первым результатом, при влиянии соседственных пашей Дамаска и Тараблюса, было бы свержение и казнь эмира.