Марина Мареева - Принцесса на бобах

• Название: Принцесса на бобах
• Автор: Марина Мареева
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1998
• ISBN: 5-7027-0636-6

Эта история любви уже завоевала мысли и сердца миллионов. Фильм «Принцесса на бобах» стал лидером проката 1997 года.

Итак, «новый русский» Дима Пупков решает облагородить свою, мягко говоря, не слишком звучную фамилию и уж совсем непрезентабельную родословную женитьбой на бедной представительнице знатного рода Шереметевых…

Любовь и измены, блеск и нищета, привязанность и одиночество, ценности подлинные и мнимые, — все это «Принцесса на бобах» Марины Мареевой.

---

«Вот я почему чертей поминал-то, — догадался Костя. — Вот он — черт!»

— Как настоятель прихода сего, — забасил поп, взирая на Костю с отеческим расположением, — благодарю тебя, сын мой, за щедрый взнос, за благое деяние…

— Батюшка, какой взнос? — промямлил Костя, совсем сбитый с толку. — О чем вы?

— Денежный взнос, — гудел святой отец. — Деньги немалые… По крупицам, по йотам собирал! Похва-ально, сын мой! Похвально!

— Это ошибка, батюшка! — Костя старался не смотреть на Диму, возвышавшегося за креслом слуги Божьего. — Это ошибка, недоразумение. Я ничего не…

— Он тайно хотел, отец Феодосий, — перебил его Дима, склонясь к священнику.

— Тем ценнее пожертвование, — рек отец Феодосий, привстав с кресла и давая Косте понять, что аудиенция окончена.

Костя попятился к дверям, суетливо кланяясь, ненавидя себя самого за собственную униженность, за смятение, за эти плебейские поклоны.

Он выскочил из церкви, щурясь от солнечного света. Служба уже началась, торжественно и мерно били на звоннице колокола.

Костя выбежал из церковных ворот. У кромки тротуара стояла Димина машина, возле нее, позевывая, расхаживал мордоворот.

Костя оглянулся — Дима шел следом. Остановился возле нищенок, достал бумажник, зашуршал «зелеными». Старухи тянули к Диме темные сухие ладошки и с подобострастной надеждой заглядывали ему в глаза.

«И я сейчас кланялся так же, как они, — подумал Костя, глядя на рой нищенок, клубившийся возле Димы, возле доброго барина, оделяющего их заморской копеечкой. — И кланялся так же, и угодничал так же…»

— Твоя работа? — спросил он у Димы, когда тот наконец подошел к нему. Спросил в упор, зло и резко, сразу перейдя на «ты». — Твои штучки?

— Что вы имеете в виду? — уточнил Дима, оттенив свое холодновато-корректное «вы».

— Что я имею в виду? — Костя задохнулся от ярости. — Да весь этот спектакль! С попом и Щедрым взносом! Что ты нас окучиваешь, что ты к нам прилип? Отцепись от нас, сволочь! — заорал Костя, уже не сдерживаясь.

Мордоворот сделал было шаг в сторону патрона, но Дима остановил его взглядом.

— Хоть сюда-то не лезь, хоть в храме дай отдышаться! — орал Костя надсадно. — Нет, у тебя и тут все схвачено! А с Всевышним ты еще не закорешился?

— А что, идея! — хмыкнул Дима. — Надо телекс ему отбить. Туда дня три идет, больше?

— Ненавижу, — просипел Костя. — Ненавижу вас всех… Саранча…

— Ну да, — кивнул Дима насмешливо. — Куда как достойнее сесть бабе на горб. Она на десяти работах ломается, а он слюни пускает у аналоя. Богоборец!

— Ты-ы! — взвизгнул Костя. Самое страшное, что Дима был прав. Четырежды прав. И Костя понимал это. — Ты! — Он вцепился в отвороты Диминого плаща. — Да как ты смеешь, кто ты такой, чтобы…

Дима брезгливо, без особого усилия оттолкнул Костю от себя, щелкнул пальцами — так в кабаке подзывают официанта, и его шикарная машина послушно подкатила к хозяину. Мордоворот открыл дверцу.

Костя отвернулся.

Дверь в квартиру была распахнута настежь. Костя вошел в прихожую и прислушался. Кто-то расхаживал по комнатам: незнакомые мужские голоса, чужие шаги, грохот выдвигаемых и водворяемых на место ящиков письменного стола…

Теща выскочила в прихожую, увидела Костю и громко зашептала:

— Константин! У нас обыск!

— Охренели, что ли, мамаша? — спросил Костя. Впрочем, ладони у него тотчас повлажнели от пота. — Какой обыск?

Он осторожно заглянул в комнату. Два дюжих молодца, стоя спиной к нему, рылись в ящиках Костиного стола. Костя попятился назад, стараясь ступать неслышно.

— Это кто? — прошипел он, вернувшись в прихожую к теще. — Вы зачем их пустили? Может, это воры?

— Они сказали, что они от Пупкова, — зашептала старуха. — Я подумала: может, они еще чего принесли? В прошлый раз железную дорогу, теперь, думаю, может, еще чего… А они — за рукописью твоей, они твою рукопись ищут…

— Рукопись? — переспросил Костя дрогнувшим голосом.

Рукопись — это было святое. В промежутке между членством в Партии любителей пива и счастливым обретением себя на ниве служения Господу Костя успел накропать шестисотстраничный труд о судьбах русской демократии.

Труд сей не претендовал на объективность и точное следование исторической фактологии, но был написан взволнованно и страстно (по крайней мере, так казалось самому автору).

Поставив последнюю точку и смахнув предательскую слезу с увлажнившихся век, Костя сполз с полатей (он писал, лежа на пузе, обложившись подушками, поскольку вычитал где-то, что именно эта диспозиция и есть оптимальная поза творца), сгреб все шестьсот страниц в кучу, впихнул их в объемистую папку и отправился в многотрудный поход.

Он обошел едва ли не все московские редакции, встречая всюду один и тот же взгляд: устало-сочувственный, соболезнующе-понимающий. Так смотрит старая опытная сиделка из клиники для умалишенных на нового пациента. «Оставьте, мы прочтем», — говорили Косте труженики правки ровными мягкими голосами, окидывая Костю и его трактат наметанным взором и ставя Косте диагноз безошибочно и мгновенно, на глаз, не прибегая к клиническому обследованию. «Спасибо, это интересно, но…» — вздыхали они через месяц, возвращая автору его творение.

— Они их не читают, — пояснил однажды Косте такой же, как и он, многотерпеливый ходок по издательствам. — Мы же графоманы. Они нас за версту чуют. Профессиональный нюх. Они не открывают даже. Ты волосок между страниц не вкладываешь? Я кладу. Давай проверим… Во, смотри, между шестнадцатой и семнадцатой! Лежит! И на триста десятой — волос… Не. Не читают. Хана.

— …Мать, где она есть-то? — Один из молодцев вырос на пороге прихожей. — Мы там все перерыли. Где рукопись? А! — Он увидел Костю. — Хозяин! Здорово. Где рукопись твоя?

«Неужели посадят? — мелькнуло у Кости в голове. — Неужели и правда обыск?.. Может, ОНИ начинают закручивать гайки? Устроят показательный процесс… Ельцина я там крыл? Крыл. Чубайса крыл? Еще как… Кого я там только не крыл! Я там всех смешал с грязью…»

— Зачем вам? — спросил он дрожащим от волнения голосом. — Вы кто такие?

— Хозяин, ты нам писанину свою гони, — прикрикнул на Костю молодец. — Остальное — не твоя забота.

«Посадят!» — понял Костя. Перед его мысленным взором пронеслось стремительно: Бутырки, нары в сыром каземате, место у параши… Бледная Нина шепчет сквозь слезы: «Костя, у нас нет денег на адвоката!»… Статья в «Монд»… Ну, почему в «Монд»? Можно и в «Таймс»: «В России снова появились диссиденты»… Нью-Йорк, пикеты у посольства…

— Зачем вам его рукопись, скажите толком! — взвизгнула теща, вернув Костю на грешную землю.

— Дмитрий Андреевич хочет ее напечатать, — нехотя пояснил молодец, глядя на часы. — За свой счет. Он уже с издательством договорился.

Костя замер. В который раз за сегодняшний день он обмирал от неожиданности.

— А… А каким тиражом? — выдавил он наконец, массируя влажной ладонью левую сторону груди.

— Хорошим тиражом. — И молодец весело подмигнул Косте.

Нина возвращалась с ночной смены, слава Богу, не пехом: Коля, шофер ресторанного «рафика», ехал в Нинины края, предложил ей по-свойски: «Давай подброшу! Ты же спишь на ходу, бедолага…»

Теперь она дремала, сидя на заднем сиденье. Открыла глаза, огляделась сонно: за мутноватым стеклом «рафика» мелькали переулки Таганки.

— Коля, — внезапно решилась Нина, — останови у перекрестка. Я выйду.

— Зачем? — недоуменно спросил Коля. — Седьмой час утра! Че ты тут потеряла?

— Погулять хочу. Пройтись, подышать.

Коля пожал плечами и тормознул у перекрестка.

Нина выбралась из «рафика», махнула рукой — мол, спасибо, не жди, езжай.

«Что ты тут потеряла?» Потеряла. Не она ее отец. Ее род.

Нина пошла вперед медленно, подняв воротник плаща, придерживая его у горла. Пальцы тотчас озябли. Утренний воздух был холоден и свеж уже по-зимнему.

Снега не было еще и в помине, но пахло близким снегом, скорым морозцем… Крак! Нина вспорола каблуком тончайший ледок, затянувший лужу.

«Что ты тут потеряла?» Вон она стоит, ее потеря, — двухэтажный особняк шереметевский…

Нина подошла к воротам, коснулась ладонью холодной чугунной ограды. Ее дом. Дом ее предков. Ее… Как это называется? Вспомнила — «недвижимость». Смешное слово.

Мой дом. Нина вздохнула легко, бросила на особняк последний взгляд и пошла прочь, больше ни разу не оглянувшись.

Твой дом? Представь себе на минуту, что он — твой. Что его у тебя не отобрали. Что ты в нем полноправная хозяйка. Что не было никогда на свете этого картавого господина из Симбирска, ни его, ни его злосчастной «Искры» с ее пожароопасным эффектом, ни этой треклятой ВОСР. Никаких тебе исторических катаклизмов, никаких экспроприаторов с голодными веселыми глазами.