Марина Мареева - Принцесса на бобах

• Название: Принцесса на бобах
• Автор: Марина Мареева
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1998
• ISBN: 5-7027-0636-6

Эта история любви уже завоевала мысли и сердца миллионов. Фильм «Принцесса на бобах» стал лидером проката 1997 года.

Итак, «новый русский» Дима Пупков решает облагородить свою, мягко говоря, не слишком звучную фамилию и уж совсем непрезентабельную родословную женитьбой на бедной представительнице знатного рода Шереметевых…

Любовь и измены, блеск и нищета, привязанность и одиночество, ценности подлинные и мнимые, — все это «Принцесса на бобах» Марины Мареевой.

---

Дима ногой толкнул дверь и вышел. Все. Больше он сюда не сунется. После такой-то оплеухи — вряд ли.

— Стоишь? — окликнула Нину Рая-Патиссон. — Подсматриваешь? Дура ты, дура… — Патиссон сгребла со столика пустые подносы. — Такой мужик к тебе подъезжает, а ты!.. Че ты его динамишь-то, я тебя не пойму? Раз послала — думаешь, он по новой придет? Не надейся. На черта ты ему сдалась, ты посмотри на себя, посмотри!

Патиссон протерла полотенчиком поднос, норовисто эдак, в сердцах, и поднесла к Нининому лицу — гляди на себя, любуйся!

Нина хмуро взглянула на свое отражение.

— То-то, — произнесла Патиссон наставительно. — За четвертый десяток перешагнула, а гонору — как у топ-модели. Мы с тобой, Нинок, уже не топ-модель. Мы — стоп-модель. Приехали. Конечная остановка. Вагон идет в депо.

Дима вышел из ресторана. Охранник открыл перед ним дверцу машины. Дима казался невозмутимым, но охранник-то знал, нутром чуял: хозяин — в бешенстве. Такое с ним случалось не часто. Охранник переглянулся с шофером и сел рядом с ним.

Дима молчал, молчали и его служивые, не решаясь спросить, куда теперь ехать и ехать ли куда-нибудь вообще. Тишину нарушал развязный тенорок ди-джея радио «Максимум», привычно убалтывающего ночную паству.

— Заткни его! — рявкнул Дима.

Владик вздрогнул.

— Ты чего нервный такой? — усмехнулся Дима. — Пугливый стал! Тоже мне, трепетная лань. Смотри — уволю!

Владик нахохлился, но смолчал, только вырубил радио.

Дима откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Плохо она его знает… Если захлопнуть дверь перед Диминым носом, он в эту дверь стучать не будет. Он ее вышибет ударом плеча. Благо, силушки не занимать.

И силы, и упорства, и упрямства. Мы — Пупковы, ваша светлость. Народец крепкий, хваткий, необидчивый. Коли чего захотим — добудем. Не нахрапом, силой — так смекалкой да хитростью. Если дверь не выломаем — значит, с черного хода зайдем. Врасплох застанем, когда вы нас и не ждали.

Дима нашарил мобильный телефон и набрал нужный номер.

— Лева! — сказал он властно. — Ты мне к завтрашнему утру справочку сооруди. Разузнай-ка про родственников нашей графини… Всю подноготную. Как? Это твое дело — как. Ты у нас смекалистый. Муженек, дщерь, маман… Где служат, какие там у кого проблемки-заморочки… Понял? Действуй.

* * *

Был дивный осенний день — безветренный, солнечный.

Костя неспешно шел московским бульваром, подставляя лицо сентябрьскому ласковому солнышку. Кленовые листья шуршали под ногами, прошумел промчавшийся мимо трамвай.

Костя покосился на трамвай и беззвучно выругался. Благостного настроения как не бывало. Любезная сердцу всякого москвича, бессмертная хозяйка Бульварного кольца, юркая белка в его колесе, краснобокая «Аннушка» была теперь разрисована рекламой памперсов.

Костя воспринял этот факт как личное оскорбление. Ни в чем не знают меры, сукины дети! Ладно бы, лепили «Аннушке» на бока рекламу какого-нибудь безобидного «вимбильдана» или добропорядочно-нейтрального «Кодака»! Нет, они уже до памперсов добрались, нечестивцы! Так и до «тампаксов» — рукой подать… Костя представил себе страдалицу «Аннушку», оскверненную рекламой дамских прокладок, и снова чертыхнулся в сердцах.

И тут же пристыдил себя. Он шел в церковь, спешил к обедне. Церковь была уже совсем рядом, она стояла у изножия бульвара, а он, Костя, примерный прихожанин, истовый в вере, усердный в молитве, осмелился богохульствовать, поминая чертей в полушаге от храма!

Костя перекрестился трижды, отгоняя от себя тень искусителя. Войдя в ворота, он щедро одарил милостыней юродивых. Деньги на подаяние ему регулярно выдавала жена. На подаяние и на карманные расходы. Костя обычно шутил, принимая из Нининых рук ежедневную мзду: «Так… Это — милостыня юродивым… А это — милостыня мне. Поделим по-братски!»

Он давно свыкся с положением приживалы в собственной семье, с незавидной ролью нахлебника при жене-кормилице. Разумеется, смутные угрызения совести посещали его изредка, но Костя гнал их взашей, твердя мысленно: «Я попробовал работать. Я сделал все, что мог. Не вышло. С меня взятки гладки».

Эта скотская новая жизнь напоминала ему огромный шумный людный рынок. Вселенское торжище. Все поделились на торгашей, покупателей и воров-карманников. Торгаша из Кости не вышло. Покупать Косте не на что. И карманника из него не получится — воровать не умеет. Все. Здесь ему места не было. Костя ехал с ярмарки…

Но нужно же было чем-то заполнить жизнь! Он не желал коптить небо. Он должен был, обязан был найти для себя нечто, способное сделать его существование осмысленным. С полгода он метался в поисках этой высокой цели.

Для начала Костя вступил в ряды какой-то ультрарадикальной партии, но бежал оттуда тотчас, с ужасом сообщив жене, что они там все «голубые» или «красно-коричневые». «Слава Богу, — вздохнула Нина с усталым облегчением. — Я все равно не смогла бы оплачивать такие членские взносы…»

Костя выцыганил у нее полтинник и вступил в аполитичную и гетеросексуальную Партию любителей пива, но вскоре покинул и ее. «Боишься спиться?» — поинтересовалась жена. «Там скучно, — пояснил Костя. — И потом, я пиво не люблю. У меня от него изжога».

Жизненная цель и истинное призвание были обретены Костей внезапно. Однажды, спасаясь от проливного майского дождя, Костя забрел в церковь. Слоняясь там в потемках, пережидая ливень, Костя подошел к церковному календарю… Боже всемилостивый! Оказывается, Костя вошел под эти своды в день своих именин.

— Это знак, — прочувствованно говорил он в тот же день Нине. — Пойми, это рука провидения! Я грешил, я жил бесцельно, бессмысленно, полжизни насаждал идеологию безбожников. Антихристов!

— Это ты о чем? — спросила Нина, торопливо собирая сумку, готовясь к ночной смене. — О научном коммунизме, что ли?

— Вот именно! Я должен отмолить грехи. Твои и мои. Ты, дорогая моя, тоже ереси служила…

Так они и жили теперь. Жизненные задачи были распределены раз и навсегда. Нина мыла подъезды, мерзла на осеннем ветру у газетного лотка, гремела тарелками в посудомоечной, а Костя отмаливал их общие грехи. Костина миссия была высока и многотрудна, Нина решала задачи житейские, земные. Костя отвечал за величие духа, Нина — за презренный быт.

Итак, Костя вошел в церковные ворота. Раздал подаяние. Замер у входа в храм, содрал с головы кепчонку, перекрестился истово и ступил наконец под священные своды.

До начала службы оставалось еще около получаса. Костя купил три свечи у церковной служительницы, стоявшей у свечного ящика, и неодобрительно покосился на пергидрольную блондинку, подошедшую к ящику следом за ним. «Платком бы голову покрыла, прежде чем в храм войти, — подумал он раздраженно. — Тоже мне прихожанка! Ни черта не… Свят, свят, свят, что это я чертей поминаю сегодня?»

Блондинка между тем протянула служительнице деньги, глянула на нее и ахнула, узнав.

Костя отошел в сторону, сжимая свечи в ладони. Конечно, узнала. Как не узнать! Служительница, стоявшая за свечным ящиком, была в прошлом известной актрисой. Свою судьбу бывшая лицедейка выстроила размашисто и ярко: бурная молодость, зрелость, проведенная в творческих метаниях и любовных испытаниях, и вот теперь шикарный финальный аккорд: монашеский черный плат, свечной ящик, скорбно поджатые губы.

«Перетрахала пол-Москвы, — бурчал про себя Костя, ставя свечку у иконы, — выпила цистерну водки, теперь грехи замаливает. Тоже роль играет. Блудодейка!»

Костя поднял глаза на икону. Подумал, прежде чем перекреститься: «Да ты и сам хорош! Свечу ставишь — и богохульствуешь… Что это с тобой сегодня, Константин Петрович?»

— Вас батюшка к себе просят, — прошелестел кто-то за его плечом.

Костя оглянулся. Церковный служка стоял перед ним и мягко, елейно улыбался.

— Меня? — переспросил Костя потрясенно. — Батюшка?

Служка кивнул, жестом приказав Косте следовать за ним.

В маленькой светлой комнатке со сводчатым низким потолком, возле узкого окна сидел в кресле благообразный молодой попик. Он радушно улыбнулся вошедшему в комнатку Косте.

Тот, вконец одурев от всех неожиданностей, поднес было руку ко лбу («Господи! Что же я делаю-то? Креститься собрался, будто он не поп, а икона!»), сцепил за спиной мокрые от пота руки и неловко поклонился.

Выпрямившись, он увидел Диму. Костя узнал его тотчас, хотя и не видел ни разу, каким-то седьмым чувством узнал. Он, мерзавец! Костя был в этом уверен.

Дима торчал за креслом, в котором восседал священник. Костя оглядел соискателя Нининой руки… Хорош. Холеная рожа, веселые глаза. Стоит, положив руку на резную спинку кресла, улыбается победно. Хозяин жизни, властитель судеб.

«Вот я почему чертей поминал-то, — догадался Костя. — Вот он — черт!»