Сергей Нечаев - Сальери

• Название: Сальери
• Автор: Сергей Нечаев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-235-03654-3

Антонио Сальери (1750-1825) известен всем, но главным образом в связи с безвременной кончиной Вольфганга Амадея Моцарта. Благодаря пушкинской трагедии Сальери в России считают завистником, коварно отравившим своего гениального конкурента. На самом деле он был замечательным композитором, музыкантом и педагогом, оставившим после себя огромное музыкальное наследие. В свое время он был невероятно популярен, успешен и занимал самые высокие музыкальные должности при австрийском дворе. Среди его учеников достаточно назвать имена Бетховена, Шуберта и Листа. Окружающие любили его за отзывчивость, доброту и веселый нрав, и у него не было ни малейшего повода завидовать Моцарту, а тем более желать его смерти. В этом можно убедиться, изучая биографию Сальери не по слухам и художественным произведениям, а по документам его эпохи. Книга писателя и историка Сергея Нечаева является попыткой исторической реабилитации незаурядного человека и талантливого композитора, который совсем не заслуживает того, чтобы остаться в памяти потомков «отравителем» Моцарта.

---

Результат этой работы, в том числе и чисто финансовый, оказался впечатляющим. В течение десятилетий «Тарар» оставался самым кассовым спектаклем в Парижской опере. Только в первые девять месяцев опера была представлена более тридцати раз, принеся более четверти всей выручки театру за целый год.

Фредерик Грандель не скрывает своего восхищения:

«Тридцать три спектакля было сыграно в 1787 году! Зрители, всё еще столь же многочисленные, “слушали в полной тишине и с таким самозабвением, которого нам еще не доводилось наблюдать ни в одном театре”, отмечает Гримм. Когда в 1790 году представления “Тарара” возобновились, Бомарше переписал пятый акт, сделав его еще более современным»{125}.

В данном случае Фредерик Грандель ведет речь о том, что после продолжительного успеха опера «Тарар» была возобновлена в 1790 году в связи с праздником Федерации, собравшим в Париже огромное количество делегатов со всех уголков Франции. Бомарше прибавил к своему тексту почти целый акт под названием «Коронация Тарара», который никогда не был напечатан и носил на себе отпечаток времени: тогда во Франции везде была одна политика, даже в опере.

Премьера этой новой версии «Тарара» имела место 3 августа 1790 года, и она числилась в репертуаре до 10 августа 1792 года, когда монархия во Франции пала. Постановки возобновились в сентябре 1795-го, потом еще раз в 1802 году, уже после смерти Бомарше. В то время генерал Бонапарт активно шел к абсолютной власти в стране, и полководец Тарар, выдвинутый на престол народом, «должен был кого-то напоминать публике»{126}.

Кстати сказать, во время представления «Тарара» 3 августа 1790 года «публика обнаружила столь разнородное отношение к спектаклю, что для восстановления порядка в зрительном зале пришлось потребовать солдат»{127}.

В своем письме Сальери от 15 августа 1790 года Бомарше написал:

«Теперь, мой дорогой Сальери, я могу сделать отчет о вашем большом успехе: “Тарар” был сыгран лишь 3-го числа сего месяца; опера была поставлена изумительно тщательно; публика отведала ее, как величественное произведение со стороны музыканта. Вы у нас теперь стоите во главе! Опера в течение года давала от 500 до 600 ливров, а теперь дала 6540 ливров в первый день “Тарара”, 5400 ливров — во второй и т. д. Исполнители, следуя моему принципу рассматривать пение как один из элементов игры, в первый раз были поставлены в один ряд с великими театральными талантами, а публика кричала: вот это музыка! Ни одной неправильной ноты, всё идет, как в большом драматическом действии! Какая радость для меня, мой друг, видеть, что вам отдали в этот раз должное и что все хором теперь называют вас достойным последователем Глюка.

Я заметил комитету, что это повторение “Тарара” должно рассматриваться не как вторая постановка, а как продолжение первой; и что ваши 200 ливров за представление должны быть вам выданы, а не 120 ливров, как обычно; но я пока не получил их ответа.

Мой друг, сможете ли вы вернуться сюда, чтобы поработать для нашего театра? Честно скажите мне об этом, так как многие интересуются: каждый хочет представить вам свою поэму. Если вам надо что-то закончить, делайте это у меня; ваша квартира всегда будет ждать вас. Приветствую вас, мой добрый друг; всегда любите преданного вам и пр».{128}.

Биограф Сальери Адольф Жюльен уточняет:

«Чтобы убедиться в успешности “Тарара”, достаточно посмотреть на таблицу сборов по этой опере за 1787-1788 гг. <…> За десять месяцев “Тарар” давался 33 раза и принес 12 1717 ливров, что составило более четверти общих сборов за весь год, которые составили 444 654 ливра»{129}.

Для сравнения: опера «Алсиндор» Николя Дезеда, сыгранная впервые 17 апреля 1787 года, за 12 месяцев имела 16 постановок и принесла всего 48 168 ливров{130}.

Еще раз подчеркнем — «Тарар» был, пожалуй, одной из самых успешных работ Сальери.

Бомарше восхищенно говорил о том, какой Сальери великий композитор, гордость школы самого Глюка. И вдруг (вспомним слова А. С. Пушкина) — «там есть один мотив». Всего один мотив, достойный внимания! Если бы это не было фантазией поэта, Сальери вполне мог бы услышать в словах Моцарта злую насмешку. К счастью, на самом деле ничего подобного не было и быть не могло.

Л. В. Кириллина пишет об этой работе Сальери так:

«По стилю это уже не глюковская опера, а скорее предтеча “большой” французской оперы начала XIX века. Для Глюка здесь, в отличие от более строгих “Данаид”, слишком много пышной зрелищности и самодовлеющих характеристических деталей. И что, быть может, самое важное — в “Тараре” сочетается возвышенное и приземленное, трагическое и комическое. Вряд ли стоит выводить эти качества из обычаев итальянской барочной оперы, где наряду с высокородными господами вели свою интригу плутоватые слуги, потешавшие публику пародированием серьезных материй. Скорее, Сальери мог ориентироваться на то взаимопроникновение героического и бытового, которое стало типичным для французской комической оперы “сентименталистского” направления. <…>

“Тарар” Сальери оказался в такой исторической точке, с которой открывались широкие виды как в прошлое, в барочный XVII и XVIII века, так и в будущее — в век XIX. Широкое международное признание обеих версий произведения, как “Тарара”, так и “Аксура”, свидетельствовало не только о достоинствах музыки, но и о том, что данное жанровое и стилистическое направление воспринималось как чрезвычайно актуальное и перспективное.

Это направление, как мы видим, было уже не вполне глюковским и, разумеется, совсем не моцартовским. <…> Будучи блистательной вершиной в развитии оперного театра как такового, оперы Моцарта по сути своей лежали вне магистральной тенденции его развития: в них не было именно того, что оказалось востребованным широкой публикой XIX века. <…>

У Сальери же, как у композитора гораздо более “массового” и “кассового”, качества, востребованные широкой публикой конца XVIII — начала XIX века, явно или потенциально присутствовали, притом что в чистой конъюнктурности его заподозрить трудно: все-таки он был художником, а не ремесленником, изготовлявшим чистый “ширпотреб”.

В “Тараре” большое впечатление на слушателя наших дней производит сильный героический стиль, иногда прямо предвосхищающий Бетховена — что, впрочем, неудивительно, ибо Бетховен данную оперу просто не мог не знать»{131}.

* * *

Но вернемся в 1787 год. Сальери вернулся в Вену в июле, и там его вскоре ожидала большая потеря: 15 ноября того же года скончался великий Кристоф Виллибальд Глюк. В июне 1779 года его поразила тяжелая болезнь, обернувшаяся частичным параличом. Осенью того же года Глюк вернулся в Вену, которую больше не покидал. Предчувствуя скорый уход, в 1782 году он написал «Из глубины» (De profundis) — небольшое сочинение для четырехголосного хора и оркестра на текст 129-го псалма Давида. Его 17 ноября 1787 года на похоронах композитора исполнили под руководством Сальери.

Считается, что Глюк оставил наследство в 600 тысяч ливров, и это наглядно свидетельствует о том, что композиторы в те времена неплохо зарабатывали. Впрочем, не все композиторы, а только самые успешные среди них.

Борис Кушнер констатирует:

«Закончилась эпоха в истории оперного искусства. Сальери потерял близкого друга, учителя и покровителя. О характере их отношений говорит следующий выразительный эпизод. Сочиняя по заказу из Парижа кантату Le Jugement dernier, Сальери дошел до места, где должен был говорить Иисус. Композитор хотел поручить эту партию высокому тенору, но перед окончательным решением пришел посоветоваться к Глюку Старый мастер одобрил выбор и полусерьезно, полушутя добавил: “Скоро я смогу совершенно точно сообщить вам из иного мира, в каком ключе говорит Спаситель”. Через четыре дня его не стало»{132}.

ОПЕРА «АКСУР, ЦАРЬ ОРМУЗА»

После парижского успеха «Тарара» Сальери по праву мог рассчитывать на постоянный поток заказов от местной оперы. Он уже готовился унаследовать мантию маэстро Глюка, однако приближавшаяся Великая французская революция спутала композитору все карты. С мечтами о продолжении карьеры одновременно во Франции и Австрии пришлось расстаться, поэтому Сальери вернулся в Вену — и, как выяснилось чуть позже, поступил правильно.

В 1788 году Сальери написал героико-комическую оперу «Хублай, великий хан татарский» (Cublai, gran Kan de’ Tartari) на либретто Джованни Баттиста Каста. Эта опера доставила ему большие неприятности при дворе. Дело в том, что автор либретто после посещения Санкт-Петербурга создал эпопею в стихах под названием «Татарская поэма». В ней он описал интриги русского двора, жестокость правления Екатерины Великой, едко обличил «татарские» дворцовые нравы.

Поселившись в Вене, Касти попросил у императора Иосифа II согласия на издание своей поэмы, но тот запретил публикацию — в те годы австрийская и русская армии вместе сражались с турками. Тогда Касти договорился с Сальери и переработал поэму, изменив сюжет и превратив ее в оперное либретто. Теперь произведение стало пародией на Петра I и эпоху его правления, где было всё — от беспробудного пьянства до невиданной жестокости. Есть там и сцена со стрижкой боярских бород. Не желая конфликтовать с Екатериной II, император вынужден был запретить и это представление[38].