Мария Чегодаева - Заповедный мир Митуричей-Хлебниковых

• Название: Заповедный мир Митуричей-Хлебниковых
• Автор: Мария Чегодаева
• Издательство: Аграф
• Жанр: Искусство и Дизайн
• Год: 2004
• ISBN: 5-7784-0272-4

Книга посвящена замечательным художникам: Петру Васильевичу Митуричу, его жене и сестре великого поэта Велимира Хлебникова Вере Владимировне Хлебниковой и их сыну Маю Петровичу Митуричу-Хлебникову. Основу книги составили многочисленные документы, как опубликованные ранее, так и находящиеся в семейном архиве (воспоминания, письма).

На фоне исторической реальности России того времени автор стремится создать максимально полную картину жизни и творчества художников от начала XX века до 1956 года (даты смерти П. В. Митурича). Кроме того, в книге представлен тщательный анализ их живописных и графических работ.

---

Нам так мало надо: свобода, небо, тепло и скромная сытость.

И это все было. Мало того, у нас был еще сынок, тут где-то близко в долине, и много еще летних дней впереди… как было хорошо. „О, если бы вечно так было“, хотя бы не для нас лично, для художников будущего. И чтобы такое счастье доставляло общество за их труды по искусству, а не „халтуру“, как это было у нас»[320].

Петр Васильевич не считал искусством заказную работу. Говорил о ней в своих записках не иначе, как о заработке, позволявшем в летнюю пору всецело предаться подлинному творчеству — «для себя». Называл «халтурой» иллюстрации, которые и он, и Вера делали для журналов и детских книг, плакаты, декоративные росписи, хотя многие из них, такие как «Ход сельди» для Политехнического музея, панно для ВСХВ, книжка В. Бианки «Первая охота» были сделаны без всяких «скидок» и отнюдь не заслуживали слова «халтура».

«Первая охота» В. Бианки была издана в 1928 году издательством «Молодая гвардия». На титульном листе значилось: «Рис. П. Митурича, краски Хлебниковой-Митурич». Как и в других совместно сделанных работах (в плакатах 1930 года, в иллюстрациях к либретто оперы «Дума про Опанаса», 1935), композицию и рисунок разрабатывал П. Митурич, цветовое решение Вера Хлебникова. В «Первой охоте» привлекательно и то, и другое: и созданный Петром Васильевичем «образ» героя — неуклюжего толстого щенка, попавшего в незнакомый ему чудесный мир трав, листьев, насекомых, птиц, нарисованных необыкновенно живо, подробно, с великолепным знанием всех повадок и поз животных; и найденный Верой Владимировной гармоничный оливково-охристый с коричневым колорит. В цветовую гамму включался и шрифт, напечатанный рядом с рисунками и вписанный в единую с ними композицию.

И все же самый перечень книг, сделанных Петром Митуричем в 1920–30-е годы и единолично, и в соавторстве с Верой, говорит о том, что в подавляющем своем большинстве они отнюдь не были душевной потребностью художников. Только две ранние книжки Митурича — «Рояль в детской» и «Сказ грамотным детям» — явились чем-то личным, близким — их авторами были композитор А. Лурье и Н. Пунин, друзья, единомышленники.

Все же другие, особенно книги 30-х годов — Д. Климов. «Октябрята», 1930; «В питомнике Мичурина», 1931; Б. Горбатов. «Мое поколение», 1934 и др. — были, безусловно, никак не личным выбором Митурича. Некоторые, прежде всего книги о природе — такие, как «Первая охота» В. Бианки и его же «На великом морском пути», как по-мальчишески романтичные «Индейцы в Скалистых горах» Д. Шульца (1939), делались с удовольствием, с изобретательной выдумкой. Митурич со свойственной ему безупречной точностью нарисовал тушью, пером и охотников на бизона, и несущихся вскачь всадников-индейцев с копьями — лошадей он, бывший «баталист», рисовал безупречно, и всю увлекательную индейскую этнографию — вигвамы, томагавки, пироги… «Индейцы в Скалистых горах», два томика в желтых коленкоровых переплетах «Сын племени Навахов» и «Ошибка Одинокого Бизона» были наиболее «солидной» книжной работой Митурича. Другие книжки, главным образом тонкие брошюрки в бумажных переплетах, исполнялись честно, профессионально, но не более того.

Трудно сказать, насколько интересна была для Веры и Петра работа над иллюстрациями к либретто оперы по мотивам поэмы Эдуарда Багрицкого «Дума про Опанаса» (1935), но от общения с Багрицким остался превосходный рисунок 1933 года — карандашный портрет поэта, сделанный Петром Митуричем в присущей ему строго реалистичной, доходящей почти до буквализма манере. Низко поставленная на плечах, слегка опущенная голова с крупными мясистыми чертами лица, с падающей на лоб прядью густых волос и пристальным напряженным взглядом умных острых глаз под тонкими, чуть нахмуренными бровями… Форма головы, полных щек, тонко изогнутых губ вылеплена легкой серой патиной смазанных серых штрихов, лишь кое-где — на волосах, на воротнике расстегнутой рубашки — более резких, четких. И как всегда в подобных рисунках Митурича — мастерство, доставляющее такую радость своей властью над натурой, что не возникает и мысли о каком-либо «натурализме».

Будучи вынужденными зарабатывать на жизнь искусством, содержать на свои художественные заработки семью, и Петр Васильевич, и Вера, подобно всем советским художникам, не могли не попадать в зависимость от договоров и заказов, а официальные заказы в советской стране на девять десятых были политического, пропагандистского характера. И подобно многим художникам и 20-х, и 30-х, и даже 60–80-х годов, они резко различали в своем творчестве, в своей душе то, что делалось «по велению сердца» — для себя и для искусства, и то, что делалось вынужденно, для заработка.

Да, сейчас нас может покоробить сведение о том, что в 1919 году Вера Хлебникова работала в Астрахани карикатуристом в газете «Коммунист», что Петр Васильевич получил и взял договор на серию литографий «На родине Сталина» и самым добросовестным образом его исполнил; что в монографии о творчестве Веры Хлебниковой мы натыкаемся на плакаты (сделанные в соавторстве с Петром Митуричем), выполненные по заказу Государственного издательства, решившего разработать жанр «советской народной картинки»: «Братский союз народов. День Конституции», «Чапаев».

Надо сразу же понять и сказать: оба они, и Петр Васильевич, и Вера Владимировна, были абсолютно честны в своих взглядах и настроениях. Как почти вся интеллигенция 30-х годов, они верили в революцию, верили в Ленина.

«…Ленин, будучи гуманистом, глубоко и по существу интересовался достижениями физики и естествознания и ориентировался в их философии…»[321] — противопоставлял Митурич Ленина мелким начетчикам и критиканам, не принимавшим ни его теорий искусства, ни научных разработок.

Конечно, на отношение Митурича к революции проецировалось отношение к ней Хлебникова, его возвышенный «не от мира сего» революционный идеализм, сочетающийся с обостренным ощущением реальности.

Как и Александр Блок, Хлебников с поразительной зоркостью и силой видел и переводил на язык поэзии жестокие контрасты революции. В поэме 1921 года «Ночной обыск» с доходящей до натурализма конкретностью изображен не обыск — дикий погром, учиненный красным патрулем, грабеж, насилие, расстрел без суда дворянского юноши:

— Штаны долой
И все долой! И поворачивайся, не спи —
Заснуть успеешь.
Сейчас заснешь не просыпаясь!
— Прощай, мама,
Потуши свечу у меня на столе.
— Годок, унеси барахло. Готовься! Раз! Два!
— Прощай, дурак! Спасибо
За твой выстрел.
— А так!.. За народное благо,
Трах-тах-тах
Трах!

Мурашки пробегают по коже от этого «диалога» и от поистине символического финала поэмы — пока «патруль» пьянствует, старуха-мать поджигает дом…

— Старуха! Ведьма хитрая!
— Ты подожгла.
Горим! Спасите! Дым!
— А я доволен и спокоен.
Стою, кручу усы и все как надо.
Спаситель! Ты дурак.
— Дает! Старшой, дает!
В приклады!
Дверь железная!
Стреляться?
Задыхаться?
Старуха (показываясь):
Как хотите!

Под поэмой стоит дата: «7–11 ноября 1921». Четвертая годовщина революции…

«Он был эстетом — слишком эстетом: преступления как такового, мне кажется, для него не было», — писала о Велимире сестра Вера. Писала о нем — том, какого знала до революции, до того как он пустился в свои отчаянные скитания по взметнувшейся на дыбы, полыхающей стране. В поэмах 1920–1921 годов встает картина русского бунта, «бессмысленного и беспощадного», пострашнее той, что нарисована Иваном Буниным в его «Окаянных днях». Как вяжется это с романтикой народного восстания, поэтически-песенными образами Разина, Пугачева, которыми до конца своих дней жил Хлебников?

В феврале 1922 года было напечатано в «Известиях» его «Не шалить» — последняя прижизненная публикация:

Эй молодчики-купчики,
Ветерок в голове!
В пугачевском тулупчике
Я иду по Москве.
Не затем высока
Воля правды у нас,
В соболях-рысаках
Чтоб катались, глумясь.
Не затем у врага
Кровь лилась по дешевке,
Чтоб несли жемчуга
Руки каждой торговки.
Не зубами скрипеть
Ночью долгою —
Буду плыть, буду петь
Доном-Волгою!
Я пошлю вперед
Вечевые уструги
Кто со мною — в полет?
А со мной — мои други![322]

Февраль, 1922

Но в те же дни — зимой 1922-го — Хлебников написал «Отказ»:

Мне гораздо приятнее
Смотреть на звезды,
Чем подписывать
Смертный приговор.
Мне гораздо приятнее
Слушать голос цветов,
Шепчущих: «Это он!» —
Склоняя головку,
Когда я прохожу по саду,
Чем видеть ружья
Стражи, убивающей
Тех, кто хочет
Меня убить.
Вот почему я никогда,
Нет, никогда не буду Правителем![323]

Январь, апрель 1922

Сложны, трудны для понимания последующих поколений настроения передовой русской интеллигенции 1920–30-х годов…