Майкл Боккачино - Шарлотта Маркхэм и Дом-Сумеречье

• Название: Шарлотта Маркхэм и Дом-Сумеречье
• Автор: Майкл Боккачино
• Издательство: Аст
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-083854-7

Дом-Сумеречье. Дом, где воскресают мертвые — и разбиваются сердца живых. Здесь остановилось время. Здесь хозяин поместья — таинственный собиратель диковинок мистер Уотли, коллекционирующий в разноцветных флакончиках человеческие смерти. Сюда есть доступ лишь тем, кому ведомо незримое — или тем, кто недавно пережил утрату близкого человека. Однажды завеса непознанного приоткрывается для двух маленьких мальчиков, похоронивших любимую мать, и их молодой гувернантки, обладающей даром видеть рядом с умирающими загадочного «человека в черном». Так просто войти в Дом-Сумеречье. Но есть ли способ вернуться?..

---

— Я бы сказала ему, что люблю его, что всегда буду любить. И не важно, что сулит будущее.

Генри глубоко вздохнул, погрузившись в свои мысли.

— Когда Лили заболела, я не отходил от нее ни днем ни ночью, а она таяла с каждым часом. Я думал, что если буду рядом, и физически, и мысленно, может статься, ей передастся от меня хоть малая толика силы. Но этого не случилось. Я ничего не мог поделать, лишь беспомощно глядел, как она угасает. Она умерла у меня на руках. Я почувствовал, как это случилось, как прервалось ее дыхание. Тогда я поцеловал ее. Наверное, я надеялся, что смогу вернуть ее из-за грани, пока тело еще не остыло.

Я взяла его руку в свою.

— Не знаю, смогу ли посмотреть ей в лицо, — промолвил Генри.

— Сможете. И посмотрите.

— Но что я скажу?

На этот вопрос у меня ответа не было. Так мы и лежали в темноте, переплетя пальцы, и вскорости я забылась мирным, без сновидений, сном.

Поутру клирик-горбун принес нам смену одежды, взамен тех обгоревших лохмотьев, что были на нас по прибытии. Мы по-быстрому окунулись в последний раз в заводь, смыв с волос и кожи мерцающие пылинки, оделись в нечто, больше всего смахивающее на униформу прислуги, и хозяин повел нас вверх по лестнице ко входу в подземный храм.

Снаружи по-прежнему слышалось хриплое дыхание из проделанных в земле ям. Я обернулась к клирику.

— А что это за колодцы?

— Тюрьма для политзаключенных.

Я с отвращением передернулась.

— Против этого и поднят мятеж? — спросил Генри.

— Это мятеж в действии. Во времена, подобные нашим, понятия о добре и зле становятся весьма неоднозначны.

Клирик провел нас вниз по склону холма позади храма к пустынному побережью: о берег бились тепловатые волны, а в дальнем конце пристани притулился покосившийся лодочный сарай. Наш провожатый нырнул внутрь и вышел наружу, таща за собою по воде на грязной веревке небольшую гребную шлюпку.

— Давайте, садитесь! — пригласил он. Генри влез в шлюпку первым, а затем помог подняться на борт мне. Горбун оттолкнулся от причала, неуклюже протопал через всю лодку, едва ее не опрокинув, и уселся на носу. И оглянулся на Генри. — Весла! — бросил он.

Бывший владелец Эвертона взялся за весла — и лодка понеслась по темной воде, через море зелено-черных островков с грядами холмов и голыми деревьями, что царапали небо когтистыми ветвями. Я откинулась назад и глядела вверх, на звезды на бархате неба. Все было недвижно среди деревьев и холмов пустынного побережья — его бесприютная нагота лишь усиливала тревогу, что снедала меня, пока Генри увозил нас на веслах по воде. Наши судьбы переплелись неразрывно, мы же слепо следовали за пределы нашей истории, прочь от владельца усадьбы и гувернантки. Двое в ночи искали двух потерявшихся детей — а возможно, и самих себя.

На горизонте показалась земля, темная и холодная в лунном свете; над угольно-черными берегами тянулась тонкая струйка дыма. Над шаткой грудой булыжника и растрескавшимися стенами вращался фонарь полуразрушенного маяка.

По мере нашего приближения скалистое взморье сменилось пустынным берегом, застроенным убогими лачугами: жалкий городишко с прогнившими стенами и разбитыми окнами притулился на краю разрушенной гавани. Тем не менее в нем кто-то жил. Дым, что мы заметили с моря, поднимался над трубой хижины в дальнем конце проулка, а в окнах мерцал многообещающий отсвет огня.

Днище заскребло по песку, Генри спрыгнул в воду и вытащил шлюпку на берег. Протянул руку, помог мне перелезть через борт. Горбун-клирик выбрался на сушу вслед за нами и повел нас от взморья по дороге, мощенной неровным, в выбоинах, булыжником. Мы молча дошли по узкому проулку до дома и постучали в дверь.

Навстречу нам вышла женщина: статная, пышная, рыжекудрая, с молочно-белой кожей. Горбун шепнул ей что-то на ухо, и она приветственно распахнула объятия.

— Добро пожаловать. Пожалуйста, заходите. — Она усадила нас у очага.

Маленькую, тесную комнатушку уже убрали в преддверии Рождества. Хилая елочка в углу казалась серой даже в свете очага; на ветках тут и там лепились жалкие украшения. Рядом с нами, неотрывно глядя в огонь, сидели и другие гости: ветхие, изможденные старики.

Над углями висел котел; его бурлящее содержимое скрывала бурая вязкая пена. Женщина принесла нам три грубо вырезанные деревянные миски. Сняла со стены половник, погрузила его в варево. Шапка пены растворилась; видно было, как под поверхностью что-то шевелится.

— Спасибо, не надо. Мы сыты, — солгала я, хотя умирала с голоду. А вот клирик жадно уничтожил целую миску бурого варева. Прочие гости даже не подняли глаз от огня. Женщина села за стол у двери и принялась чистить морковь. Над головой у нее висела клетка с каким-то зверьком; хозяйка просунула сквозь прутья одну морковинку, и тот принялся глодать подачку, а из пасти его стекала белая студенистая пена. Обитатель клетки смахивал на хорька, но так заляпался слюной от головы и до хвоста, что превратился в непонятный комок из зубов и шерсти. Я просунула руку под локоть Генри.

— Нынче ночью неладно, — проговорила женщина, не отрываясь от работы.

— О чем вы? — спросил Генри.

— Тот, кто заберет вас, запаздывает. А он всегда приходит вовремя. — Она улыбнулась, скормила зверьку еще кусок морковки. Мы пододвинулись к очагу, поближе к прочим гостям, отрешенно смотрящим в огонь. Я представляла себе, будто пламя — это стены дома, а внутри целая семья угольев сжигает свои маленькие яркие жизни, чтобы его сберечь. В грезы мои ворвался голос Генри:

— Я по-прежнему не представляю, каков наш план.

— Ты сбежишь вместе с детьми, а я разберусь с мистером Уотли.

— Одна?

— Это вряд ли. — Я повернулась к нему и сделала большие глаза, давая понять: молчи! Но мимика моя успеха не имела.

— Сколько можно говорить загадками?

Я наклонилась к самому его уху и раздраженно зашептала:

— Опыта общения с подпольем у меня немного, но я бы предположила, что здесь и у стен есть уши.

И обвела рукой прочих гостей: все они пребывали в ступоре, кроме одного. Тот внезапно вскочил на ноги и пинком опрокинул стул.

— А ну, полегче там! — прикрикнула на него рыжеволосая женщина.

Но вместо того чтобы снова сесть на место, незнакомец запрокинул голову, кожа его пошла складками, точно воск плавился. Вот от тела отслоился лоскут — и тонкий кусок плоти взвился в воздух и прилепился к потолку.

— Нет… — выдохнула одно-единственное слово наша хозяйка.

Тело незнакомца взорвалось с мокрым хлюпающим треском, из алой мясистой оболочки изверглись жилистые щупальца и внедрились в стены и в потолок, зашарили по комнате, ища добычу. Стоило им дотронуться до кого-то из гостей, и их плоть становилась плотью чудовища, вливалась в неуклонно расширяющуюся массу и всасывалась ею. Жертв не было: ни мертвых, ни раненых; всех поглощали целиком.

Одно из щупалец потянулось к моей ноге, но горбатый клирик кинулся ему навстречу. Отросток вошел ему в спину, обвился кругом, стремительно разбухая. Я даже закричать не успела: Генри вытолкнул меня за дверь, и вместе мы побежали в ночь, оглянувшись только раз. На наших глазах хижина затрещала и рухнула; штукатурку и камень — все вобрало в себя стремительно растущее чудовище.

Городишко ожил: всюду звенели крики. Куда ни глянь, хлопали двери; чьи-то голоса выкликали родных и близких; на улицу выбегали странные твари и существа в человеческом обличье; все рыдали, вопили, сталкивались друг с другом. Мимо нас пробежал юноша, сжимая в руке стеклянную бутыль с черной как смоль жидкостью, заткнутую тряпицей. Он поджег тряпку и швырнул снаряд в чудище, засевшее в разрушенной хижине, но промахнулся: бутыль упала у основания бывшей стены. Я подумала: не сработало! Но тут с устрашающим грохотом земля раскололась надвое; там, где еще секунду назад была твердая почва, разверзалась пропасть. Тварь отчаянно пыталась удержаться на краю, но нет: слишком уж тяжела и объемиста она сделалась, и сорвалась во мрак; толпа зрителей радостно загомонила, но провал по-прежнему стремительно расширялся. Он заглатывал дома и целые улицы; края разлома отслаивались и осыпались вниз, в пустоту.

Мы с Генри последовали за толпой в лес на окраине города и некоторое время пробирались между деревьев, пока хаос не остался далеко позади. Убедившись, что местные жители отстали и нежелательного внимания мы не привлечем, мы обессиленно привалились друг к другу.

— Ты в порядке? — спросил Генри.

— Он спас меня, — потрясенно выдохнула я.

— Кто?

— Клирик. Но с какой стати? Он же меня почти не знал.