Лариса Кравченко - Земля за холмом

• Название: Земля за холмом
• Автор: Лариса Кравченко
• Издательство: Новосибирское книжное издательство
• Жанр: Современная проза
• Год: 1988

Романы о русских людях, в начале века волей обстоятельств оказавшихся вне Родины; о судьбе целого поколения русских эмигрантов. В центре — образ нашей современницы Елены Савчук. В первой части дилогии перед читателем проходят ее детство и юность в Харбине, долгожданное возвращение в Советский Союз в 50-е годы. Вторая часть — поездка уже взрослой героини в Австралию к родным, к тем, кто 30 лет назад, став перед выбором, выбрал «заокеанский рай».

Счастье обретения Родины, чувство неразрывной слитности с ее судьбой, осознание своего дочернего долга перед ней — таков лейтмотив романов.

---

Неужели правда, из-за того только, что они тогда не голосовали, все сообща, получилась «фракция» — против первого секретаря — значит, против Комитета, значит — против Организации?! Страшное обвинение — раскол в рядах Организации!

Итак, Лёлька «проявила непринципиальность», когда ходила с Юркой по ночным улицам, потому что не могла оставить его в беде, потому что не верила, что он может быть виновен в чем-то… И дальше — когда они продолжали работать на разных концах одного стола, и она молчала с ним рядом, когда видела, что Юрке необходимо это — молчание по дороге домой из редакции.

Осень уже, первые заморозки, серый город, скользкие тротуары. Юрка идет в своей единственной на все сезоны кожанке, купленной на зарплату редакционную, и ведет за руль, как за рога, велосипед. И Лёлька идет рядом, спутник его неизменный, про которую он говорит: ты — мировой парень…

Не логично это, но Юрка все еще работает в редакции и тем воспитывает через печать старшее поколение, хотя как будто и не положено теперь ему — исключенному из Организации… Юрка пишет, Юрка делает свой дипломный проект, как-то повзрослевший сразу и сосредоточенный. А Лёлька не может писать больше своих возвышенных статей, словно что-то погасло в ней, словно рухнуло что-то.

Через год Юрку восстановят в ССМ, вернее, им разрешат вступить заново, всем исключенным. И Юрка подаст заявление, потому что немыслимо ему жить вне Организации. Но уже не будет — окрыляющей радости первого вступления, когда шли они втроем с Лёлькой и Сашкой по Большому проспекту, по влажному мартовскому снегу и пели «Каховку»… Только унизительное какое-то чувство, словно прощение после провинности. А Сашка не вступит больше — буду я кланяться! Да и не до этого им сейчас — дипломный проект поджимает. У Лёльки — узловая станция, у Юрки — мост.

6. Защита

— Юрка, помоги мне, — сказала Лёлька, — я совсем зашилась!

— Когда у тебя защита?

— Тридцатого.

Они стояли на углу Гоголевской и Церковной — Лёлька, нагруженная рулоном ватмана, и Юрка, облокотившийся на руль велосипеда. Они уже не работали в редакции — Лёлька ушла совсем, а Юрка — в отпуск до защиты диплома.

Шла дипломная весна пятьдесят второго года, вернее — лето. Начало июня, и совершенно ясно — с проектом Лёлька погибла. А Юрка? У Юрки защита осенью, и он, конечно, успеет.

— Юрка, помоги мне!

И Юрка, как истинный друг, пришел на помощь.

С утра пораньше они провели краткое производственное совещание и подсчитали свои наличные силы. Дело выглядело прямо катастрофически. Юрка только сказал: «Да-а!..» — и побежал в китайскую лавочку за тушью.

Китайская тушь — черные лакированные брусочки, и на них написано что-то золотыми иероглифами. Чтоб привести ее в чертежное состояние, нужно долго тереть брусочком по камню при постоянном добавлении жидкости. Существовало мнение, что лучшая тушь получается на хане. Юрка заодно купил у лавочника полчашки ханы. Мама заворчала, что провоняли всю квартиру, и захлопала форточками. Зато папа был в восторге: есть подозрение, что они с Юркой втихаря распили половину этой ханы на кухне. Во всяком случае, они очень весело и дружно принялись помогать Лёльке растирать тушь.

Папа опять был без работы и сидел дома. Дорогу, на которой он работал и строил свой Якешинский лесозавод, как раз передали по договору целиком Китаю и Порт-Артур с городом Дальним тоже. Русских стали постепенно заменять китайскими специалистами. Папа остался без работы, приехал в Харбин и от нечего делать помогал, вернее, мешал Лёльке делать проект.

А проект уже не помещался в Лёлькиной комнате. Чертежная доска выехала в столовую, бумажный потоп захлестывал буфет и подоконник. Лёлька ходила ошалевшая и лохматая — даже завивку сделать некогда. Лёлька хваталась за голову: она еще не начинала писать поясни^ тельную записку! А Юрка спокойно чертил и мурлыкал: «Затрубили трубачи тревогу».

Юрка чертил классно. Лёлькина схема станции, похожая в карандаше на паука, под Юркиным рейсфедером начинала обретать вполне технические черты. Итак, Юрка чертил, Лёлька металась.

— Сиди и работай, — ворчал Юрка. — Или я приколю тебя кнопкой к столу за галстук! (Дома Лёлька ходила в старой синей юбке и клетчатой ковбойке с галстуком.)

До защиты оставалось три недели, когда произошло крушение.

Лёлька свернула в трубочку график движения поездов и пошла к Ирине на консультацию. Не потому, что они особенно дружны, а просто Ирина жила близко — в Саманном городке, а все остальные девчата в Модягоу. А времени у Лёльки — в обрез. График был почти готом, и Юрка художественно обвел его красной и черной тушью.

Улица, на которой живет Ирина, — тихая и зеленая, и особнячки на ней стоят аккуратные, состоятельные. У Ирины — двухэтажный с двухскатной крышей из черепицы.

Ирина была дома одна, муж ее Боря — на работе в китайском конструкторском бюро, только прислуга гремела тарелками где-то в глубине квартиры.

Ирина потащила Лёльку наверх, к себе в комнату, по натертой до блеска лестнице, одним глазом Лёлька успела разглядеть столовую — черное дерево и стеклянные створки сервантов.

Ирина была веселая (проект закончен), в пестром сатиновом «хаусдрэсс» до полу. И комната у нее была веселой: мебель — цвета слоновой кости, пестрый ситец на окнах — по последней моде, один белый пион на письменном столе в бокале.

Лёлька сидела на краешке стула, и они говорили о защите: на каких вопросах будет резать старикан-паровозник, и какой страшный рецензент Сарычев, и как много от него зависит. Потом Ирина заглянула в Лёлькин график.

Участки у них были по профилю одинаковыми, и время хода поезда должно быть то же. Ирине бросилось в глаза, что линии на Лёлькином графике идут круче, чем у нее в проекте.

— Сколько ты брала на разгон и замедление? Три минуты?

И тут, с ужасом, Лёлька начала припоминать, что совсем, кажется, не включила в расчет скорости эти проклятые три минуты! Она прекрасно знала о них — запас времени на перегоне на разгон и торможение — и не включила! Просто забыла в суматохе. И значит, теперь все неправильно — расчеты и график, как говорится, полетели, и проект тоже! А защита через три недели!

Лёльку охватило такое отчаяние, что она вообще перестала соображать! Ирина пыталась успокаивать ее:

— Ты проверь, может быть, все правильно, и нам только показалось?

— Нет, я знаю, что это так, — трагичным голосом сказала Лёлька.

Но самое смешное, она сто раз таскала этот график в институт на консультацию, и там ничего не заметили! Может быть, так пройдет, и старики-профессора на защите не разглядят? А Сарычев? Он обязательно докопается! И тогда — провал!

Она провалится на защите, и какой это будет ужасный удар для мамы, и какой позор! Она не станет инженером, и это — конец, потому что — не нужна она, такая, провалившаяся, на Родине!

— Я пойду, — сказала Лёлька.

Как лунатик, сопровождаемая сочувствием Ирины, прошла она через квартиру и оказалась на улице. Она шла, и в голове у нее были звон и пустота. И можно было запросто попасть под трамвай.

— Ты чего? — спросил Юрка, когда она, с умирающим видом, подошла и села на цементное крыльцо.

Юрка с папой перед крыльцом пилили фантастических очертаний корягу. Папе нужно было ее распилить на растопку, а Юрка, видимо, устал чертить, вышел покурить на крыльцо — и папа привлек его к делу.

— Все — кончено! — сказала Лёлька.

Юрка бросил пилу и начал выяснять ситуацию.

Они с трудом уразумели, что случилось, — Юрка и папа.

У них, конечно, другая специальность, но если Лёлька говорит, что график — это страшно сложно, значит, так оно и есть. Тем более, что Лёлька возилась с ним месяц!

— Надо переделывать! — безапелляционно решил Юрка.

— По я ничего не успею!

— Ни черта! Будешь сидеть день и ночь! Показывай, в чем тут главный фокус? Давай красный карандаш, давай ножницы!

Юрка разрезал график на куски. Перегон — Лёльке, перегон — себе, для скорости. Папа, видя критическое положение с проектом, подключился к третьему перегону. Он — инженер путей сообщения и должен в этом разобраться!

— Начали! — сказал Юрка.

Они и правда сидели день и ночь. Вернее, три дня и три ночи.

Папа, конечно, по ночам не работал, для него такая жертвенность была необязательной.

На третью ночь, около половины второго, Лёлька положила голову на шершавый от резинки ватман и сказала:

— Я не могу больше, Юрка!

— Возьми себя в руки! — сказал Юрка.

— Но я, правда, больше не могу! И не хочу я этой защиты и этого диплома!

— Ты сумасшедшая! — рассердился Юрка. — Пойдем на воздух, проветримся!

Окно в столовой было открыто, и казалось, сад за ним стоит плотной чащей. Но на деле сад оказался совсем прозрачным. На путях от прожекторов висело желтоватое зарево, и сад просматривался насквозь — круглые вишневые кусты, отчетливые листья ореха и частые столбики штакетника, как рисунок тушью на желтом фоне.