Джон Бойд - Опылители Эдема

• Название: Опылители Эдема
• Автор: Джон Бойд
• Издательство: Северо-Запад, Снарк
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1996
• ISBN: 5-88825-003-1

Имя американского литератора Джона Бойда до настоящего времени практически не известно в России. Назвать его романы просто «научной фантастикой» было бы в высшей степени неверно. Это философские притчи, корни которых, как признается сам автор, уходят в европейскую мифологию. Представленные в данной книге романы «Опылители Эдема» и «Последний звездолет с Земли» — чтение не самое легкое. За чисто фантастическим антуражем писатель скрывает самые земные, самые наболевшие проблемы современного человечества. Напряженная, аллегоричная проза Джона Бойда удовлетворит самого придирчивого и искушенного читателя.

---

Она покачала головой:

— Либо вы слабый поэт, либо я плохо разбираюсь в символах. Покажите мне другой наглядный пример.

— Так и быть. Мы будем рассматривать ваши будыльки в качестве своего рода монад. Вот эта, правая, достаточно сильная, с хорошо разработанными мышцами. Вы, должно быть, очень много бегаете.

— Надо полагать, что это лесть?

— Что-то в этом роде, — пояснил он. — На самом деле, это то, что они называли завуалированным комплиментом. Когда говорили, что девушка много бегает, имелось в виду, что она является объектом непрерывной охоты.

Его рука, крепко обнимавшая ее за плечи, немного расслабилась, и она улыбнулась:

— Какой-то первобытный инстинкт говорит мне, что вы все ближе подходите к общей проблеме ухаживания за женщиной.

Ободренный, он погладил ее ногу под коленом и почувствовал прямо-таки готическое побуждение крепко сжать пальцы.

— У вас такая атласная кожа, словно шелк.

— А шелк атласный или шелковистый? — спросила она, как всегда строго следя за чистотой речи. Но он уловил учащенный темп ее дыхания, который вдохновил его на импровизацию.

— Попридержите ваши атласно-шелковистые пальчики пониже подола юбки, — сказала она и добавила: — Не надо. Стоять!

Ее слова, прозвучавшие как приказ, привели его в замешательство. У него возникло сомнение, имела она в виду «не надо» и «остановитесь» или «не надо останавливаться». Если она хотела его остановить, соображал он, то вполне могла бы оттолкнуть; вместо этого она прильнула к нему еще крепче, чем прежде, едва ли контролируя свои действия.

— О, Халдейн, пожалуйста, прекратите.

У нее на глазах появились слезы, и ему не хотелось, чтобы она расплакалась. Кроме того, она совершенно определенно просила его прекратить, поэтому он оставил ее и поднялся, чтобы закурить еще одну сигарету, внимательно следя за тем, чтобы не зажечь ее со стороны фильтра. Он заметил, что его руки слегка дрожат, и отложил сигарету, чтобы достать из кармана куртки носовой платок. К его удивлению, это простое упражнение в старинном ухаживании наделило его способностью проникать в суть истории — он был в состоянии понять явление демографического взрыва. Наклоняясь, чтобы утереть ей слезы, Халдейн знал, что, будь она хоть немного рефлекторно, он мог совершить геносмешение, несмотря на данное самому себе обещание.

Она открыла глаза и враждебно на него посмотрела.

— Были вы в одном из тех домов, перед тем как пришли сюда?

Поставленный в тупик ее неуместным вопросом, он грубовато ответил:

— После Пойнт-Сю не был ни разу.

Должно быть, она ему поверила.

— Нас спасла йога, — сказала она — Если бы мне удалось преодолеть вашу йогу, я бы пропала.

Наступил черед Халдейна потерять контроль над собой. Садясь рядом с ней, он сказал:

— Но, Хиликс, не было никакой йоги. Я ношу гимнастический бандаж. Это и есть мое сдерживающее начало.

Он скользнул рукой по ее талии, и тогда она сжала кулачок и принялась колотить его по груди, снова всхлипывая:

— Вы зверь! Вы неотесанный, вероломный зверь. Вы все время заставляли меня думать, что это я была животным. Все время я старалась побороть йогу…

Она перестала его колотить и, уронив голову, закрыла лицо руками и заплакала. Он нежно положил руку ей на плечо и попробовал утешить:

— Хиликс, вы истрепали его в лохмотья.

Она сбросила его руку, вскочила на ноги, подошла к стулу, села и свирепо посмотрела на него.

— Никогда больше не смейте ко мне прикасаться, вы, зверь.

В мозгу у него все завертелось. Она была по-настоящему на него сердита минуту назад, потому что он ей подчинился, а как только он объяснил почему, она рассердилась за то, что он сделал именно то, из-за чего она прежде рассердилась на него, потому что он этого не сделал. В отчаянии он всплеснул руками.

— Хиликс, давайте трезво взглянем на это дело, — сказал он, — и забудем восемнадцатый век. Идите сюда и позвольте мне взять вас за руку, и я принесу вам официальное извинение и за мою хитрость, и за неразумное поведение. Существует несколько нововведений к этому ритуалу, которые могли бы пролить свет, когда придет время писать.

Она упрямо покачала головой:

— Нет, то, что произошло однажды, случится снова. Да разве вы любите, вы — чокнутый. Вот, — она приблизилась, схватила биографию Фэрвезера и швырнула ему, — читайте о вашем Боге, вы, святоша от математики.

— У меня нет богов. Я — прирожденный неудачник, а боги всегда торжествовали. Иисус, Фэрвезер, Иегова, все они — победители. Единственная команда, которой я аплодирую, — «Балтиморские Иволги». Только раз в жизни мне было даровано взглянуть в лицо красоте, но красота показала мне нос.

Она не слушала. Ее глаза смотрели в сторону и кипели от злости. Колени, строго сведенные вместе, были направлены прочь от него.

Он безмолвно сидел, позабыв о Фэрвезере, который сползал с его тупо ноющих чресел.

Наконец она встала и пошла в переднюю, посмотрев на него с надменной холодностью; она держалась прямо, на расстоянии не менее вытянутой руки от него, когда проходила мимо, а бедра не раскачивались и на сантиметр от ее строгой перпендикулярности. Когда она уже выходила в переднюю, ее рука метнулась к вазе с розами и прикоснулась к цветам с изяществом беспредельной нежности.

Она вернулась в комнату, неся гитару и двигаясь мимо кушетки, на которой он сидел, с крайней осторожностью. Она снова заняла свое место на стуле, и линии ее тела расслабились, превратившись в мягкие округлые арки, заключившие в себе инструмент. Когда она коснулась струн, мурлыча какую-то мелодию, она напомнила ему картину мадонны с младенцем, но потом подняла на него взгляд, и ее губы искривились, как если бы беззвучно повторяли слово «зверь!».

Он наблюдал за тем, как она настраивает инструмент, как ее ловкие пальцы постукивают по кобылке, а уши настораживаются, прислушиваясь к звучанию. Каждое ее движение казалось ему выражением одной ей присущего изящества, и было так приятно сидеть и следить за ней, хотя она продолжала дуться и сердиться.

Наконец она повернулась к нему;

— Я хочу спеть вам несколько старинных английских и шотландских баллад, чтобы продемонстрировать очень простой размер, который присущ древним эпическим поэмам, а именно оральный. Издревле стихи сочинялись для того, чтобы их петь. Я намеревалась сделать это, чтобы привить вам некоторый вкус к стихам доромантического периода, но сейчас я это делаю, чтобы помочь вам привести в порядок ваш разум.

Самый подходящий момент предлагать ему слушать баллады, но он не хотел еще больше разжигать гнев его полумегеры, полубогини, поэтому притворился, что ему это интересно.

Его интерес не долго был притворным.

Голос у нее был слабый и ограниченного диапазона, но дикция оказалась четкой, а тембр низким и немного вибрирующим. Как и все остальное в ней, этот голос был сочетанием противоположностей — хрипоты, не лишенной грусти.

Она хорошо играла на гитаре, а голос вполне соответствовал исполняемым песням. Баллады наверняка сочинялись не для исполнения виртуозом вокала.

Эти песни были сентиментальными и грустными, причем их сентиментальность была совершенно неприкрытой, а грусть какой-то болезненной. В них сквозило наслаждение смертью и разлукой. В «Барби Ален» говорилось о двоих, погибших за любовь, на могилах которых выросли розовые кусты, вскарабкавшиеся своими ветвями на церковную стену, где они сплелись в один узел, воспринимавшийся как совершенно невероятный, но, если подумать, чарующий образ бессмертной любви. Другая баллада воспевала некоего джентльмена по имени Том Дули, который убил женщину и должен быть повешен. С редкостно добротным юмором толпа у подножья его виселицы заклинает его повесить буйну голову и облегчить душу слезами.

Он слушал ее, наблюдал за нею и отказывался верить, что это та же самая девушка, которая всего несколько минут назад колотила его в приступе сильного гнева и разочарования. Тот, кто свяжет себя с ней браком, обязан будет понимать эту перемену настроений; после того, как его основательно потреплют штормы ее красоты и ума, он всегда сможет войти в гавань ее нежности и артистических талантов.

В этот миг у него впервые мелькнула мысль, которая, как он прекрасно знал, несла в себе опасность для него самого, для нее и для обеих их династий. Но мысль явилась ему, и он ее принимает. Принятие этой мысли уже было решением.

Он должен забить столб узаконенной территориальной заявки на ее сердце. Каким угодно образом, с помощью каких угодно средств, пусть даже это означает необходимость перехитрить социологов, ввести в заблуждение генетиков и ниспровергнуть государство, он намерен добиться возможности законного бракосочетания с Хиликс.