Джон Бойд - Опылители Эдема

• Название: Опылители Эдема
• Автор: Джон Бойд
• Издательство: Северо-Запад, Снарк
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1996
• ISBN: 5-88825-003-1

Имя американского литератора Джона Бойда до настоящего времени практически не известно в России. Назвать его романы просто «научной фантастикой» было бы в высшей степени неверно. Это философские притчи, корни которых, как признается сам автор, уходят в европейскую мифологию. Представленные в данной книге романы «Опылители Эдема» и «Последний звездолет с Земли» — чтение не самое легкое. За чисто фантастическим антуражем писатель скрывает самые земные, самые наболевшие проблемы современного человечества. Напряженная, аллегоричная проза Джона Бойда удовлетворит самого придирчивого и искушенного читателя.

---

— Они распустятся еще больше. Этой матроне надо предоставить господствующее положение.

В считанные минуты она превратила его неуклюже составленный букет в гармоничную композицию.

Он подошел и поцеловал ее в шею.

— Персонификация — это слабый литературный прием.

— Ученик уже учит учителя. Вы способный.

— Способный, ретивый и хитрый. — Он повел ее к кушетке и показал на лежавшую на ней книгу. Она наклонилась и взяла ее едва ли не с благоговением.

— Его биография.

— Мне одолжил ее пана.

— Вы не наговорили ему о Фэрвезере лишнего?

— Он не вспомнит. Доктор рекомендовал ему выпивать рюмку-две перед сном в связи с его гипертонией. Прошлая ночь была очень спокойной.

На ее лице появилась тревога.

— Не обладай он силой ума, его никогда бы не назначили в департамент.

— У него достаточно здравого смысла не говорить о государственных секретах. Он, правда, едва не проговорился, но промолчал.

— Сказал он вам, почему была запрещена биография?

— В качестве уступки Церкви. Папа Лев пытался отлучить его, но Соц и Псих остановили Папу.

— Говорится в биографии об этом случае?

Он отвел взгляд.

В прошлое воскресенье ей стало страшно от мысли, что государство лучшего из всех возможных миров способно проводить цензуру, и он лгал ей, чтобы не поколебать ее веру. Ее жизнь определяется верой в то, что государство всемилостиво, и он сомневался, имеет ли право подвергать эту веру испытанию, подвергать опасности ее психику.

Но ведь она — профессионал, а не какая-нибудь павловская собачка, и болезненно ищет правды. Имеет ли он право выступать в роли цензора по отношению к ней, скрывая неприятную правду? Если он промолчит, то станет союзником того, с кем борется, и осквернит таинственность, связывающую его с ней.

Он неторопливо ответил:

— Этот случай упоминается там только в общих чертах. Видите ли, Хиликс, еще до того, как биографию Фэрвезера запретили, она прошла через цензуру.

— Так вы уверены, что у нас существует цензура?

— Я догадался об этом в прошлое воскресенье, — согласился он.

Он был уверен, что заметил в ее глазах искорку облегчения, но это душевное волнение утонуло в выражении участия, участия к нему.

— Значит вы знаете, кто такие три сестры рока? — Ее голос был ровным и бесстрастным.

— Да, — ответил он.

— Я беспокоилась за вас, — сказала она, успокаиваясь. — Они закомплексовали вас так сильно.

Внезапно ее поведение изменилось и она стала оживленной и деятельной.

— Итак, биография не дает намека на мотивы, побудившие Папу Льва пытаться отлучить Фэрвезера?

— Это даже не называется отлучением. Там говорится, что ему угрожали возможностью выражения недоверия. Семантически такая трактовка не противоречит истине. Отлучение — это одна из форм выражения недоверия, правда, весьма радикальная форма.

— Однако далее говорится «по мотивам противозаконной моральной порочности».

— Еще одна из этих фраз, — сказала она раздраженно. — Но скажите мне, долго ли после этого недоверия он работал над созданием Папы?

— О недоверии речь шла в 1850 году, а Папа был установлен в новом Папском Престоле в 1881 году.

— Тридцать лет он работал в виноградниках Господа Нашего, даже несмотря на то что Папа пытался его вышвырнуть.

— Это должно вас заинтересовать. Он женился на пролетарке.

— Когда? — спросила она.

— В 1822 году. У них был сын. В биографии о нем не говорится ничего, кроме того, что он как профессионал был введен в состав Департамента Математики. Очевидно, династия закончилась на этом сыне.

— Это мне так же не интересно, как и тридцать лет, которые он потратил на служение Церкви, хотя эта женитьба на пролетарке наводит на мысль об индивидуализме, который мог привести к уклонизму.

— Ни в коем случае, — сказал Халдейн, — Соц и Псих никогда бы не пошли вместе с уклонистом против Церкви.

— Но почему же он был так предан именно тому ведомству, которое пыталось его уничтожить?

— Может быть, Папе не удалось до него добраться, поэтому он сам добрался до него, до живого Папы, я имею в виду.

— Ненависть не может быть настолько сильной, чтобы подхлестывать человека в течение тридцати лет заниматься тем, чем он занимался. Это могли быть только любовь или раскаяние.

Халдейн, позвольте мне прочитать эту книгу. Может быть, обмениваясь мнениями, мы сможем найти ответ.

— Если мы найдем зловредный ответ, — сказал он, — это будет препятствием для выполнения вашего учебного задания… По телефону вы обмолвились о побочной теме. Какая у вас появилась идея?

— Эту мою идею теперь не стоит обсуждать, раз вам удалось раздобыть экземпляр биографии, но я думала, что могла бы подготовить статью о приемах и эмоциональных реакциях влюбленных восемнадцатого века. Поскольку вы любите меня, из вас можно было бы сделать идеального в этом отношении партнера.

— Вы намеревались поручить мне эту роль?

— В общих чертах, идея была в этом… Я хотела проверить некоторые приемы, которыми пользовались кокетки — они называли это «флиртом» — для усиления волнения своих любимых.

Знай он о ее планах, ругал он себя в душе, ни за что не принес бы эту книгу!

Однако спокойно сказал:

— Этот план пока не следует сбрасывать со счетов. В сочинении поэмы я буду вам мало полезен, если не считать помощи исследовательского характера. И у нас еще могут возникнуть препятствия, которые не позволят реализовать эту тему. Мы не сможем раскрыть государственный секрет, о котором нам не положено знать, даже пользуясь каким-то символом, не насторожив триумвират, но я мог бы дать вам огромное количество информации из первых рук, касающейся приемов и реакций влюбленных восемнадцатого века. Собственно говоря, я — просто золотая жила оригинального материала по этой теме.

— Покажите наглядно.

— Начнем с того, что существовал романтический поцелуй, вот такой.

Он обнял ее и уронил спиной на диван, но не стал целовать в губы, а мелко и быстро засеменил губами от ключицы к подбородку, словно саксофонист, настраивающий язычок своего инструмента. Она ухватила его рукой за волосы, повернула голову и прикусила зубами ухо.

Он почувствовал досаду, потому что она предвосхитила его следующее движение. Он встал, успокоился, небрежно шагнул к своей куртке и достал сигарету.

— Вы курите? — спросил он.

— Нет, но если курите вы, то фильтр должен быть у вас во рту, а не наоборот.

Она хихикнула, и, стряхивая с сигареты пепел, он знал, даже не будь он искушен в подобного рода экспериментах, что если она будет продолжать смеяться, то никогда не войдет в необходимое для его наглядного урока состояние. Чтобы привлечь ее внимание к показаниям собственного барометра, он сказал:

— Древние романтики использовали определенную форму самоконтроля, которая называлась «йогой». Это было что-то вроде религии. Я немного поднаторел в ней, пока изучал эту тему. — Он погасил сигарету после одной медленной затяжки, небрежно ткнул ее в пепельницу и сел подле девушки, положив как бы невзначай руку на спинку дивана позади нее. — Интересная религия, эта йога.

— Они обнимали девушку рукой и говорили с ней о религии?

— Конечно. Они называли это «невинной беседой». Иногда речь шла о политике, иногда о мировых проблемах. Но чаще всего темой была религия.

— Результаты ваших исследований не совпадают с моими.

— Поставьте ножки прямо, так, чтобы я мог видеть впадинки на ваших коленях.

— Я ничего не читала об этом.

— У вас очень красивые колени. Сбросьте шлепанцы, чтобы я мог видеть носки ваших ног… Вот так. Пять и пять, десять прелестных маленьких пальчиков… Это я сейчас вам льщу.

Он положил руку на то ее колено, которое было ближе к нему.

— Теперь я провожу проверку с целью убедиться, что все это ваше… Такое замечание они делали, прежде чем добиться возможности прикоснуться к тому, что они называли вторичными эрогенными зонами…

— Ну, теперь я понимаю, что такое невинная беседа, — сказала она.

Его пальцы постукивали по ее коленям.

— Во всех своих очертаниях вы созданы по законам готической архитектуры, — сказал он. — Красота ваших будылек привлекает взгляд к тому, что находится выше них.

— Будылек? — прервала она его.

— Архаическое название голеней… Но вернемся к готической архитектуре: ее очертания были задуманы так, чтобы привлекать внимание к небесам.

— Это тоже лесть? — спросила она. — Или это лекция по готической архитектуре?

— Хиликс! — Он похлопал ее по колену, выражая неудовольствие. — Вы намереваетесь стать поэтессой. Это символизм. Я говорю вам, придерживаясь древнего слога, что ваша крестцово-поясничная область божественна.