Герберт Аллен - Только не дворецкий. Золотой век британского детектива

• Название: Только не дворецкий. Золотой век британского детектива
• Автор: Герберт Аллен
• Издательство: Астрель, CORPUS
• Жанр: Детектив
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-38533-9

Золотой век британского детектива — это Г. К. Честертон, Агата Кристи, Дороти Л. Сэйерс; это автор «Винни-Пуха» А. А. Милн, поэт Сесил Дэй-Льюис, а также множество очень разных и оригинальных авторов, многие из которых совершенно неизвестны русскому читателю. Все они принадлежали к одному кругу, общались, дружили и превратили написание детективов в увлекательную интеллектуальную игру. Они создали Детективный клуб с целой системой правил и ритуалов, сочиняли коллективные опусы и пытались разгадывать реальные преступления. Все это легкомысленное, веселое творчество пришлось главным образом на двадцатые-тридцатые годы XX века — мирный промежуток между двумя страшными войнами. Тревожная, бесшабашная, ностальгическая эпоха застыла в детективных рассказах, словно муха в янтаре, — читателю остается лишь перевернуть страницу и погрузиться в этот интереснейший мир. Книга проиллюстрирована рисунками из журналов 1920-1930-х годов, снабжена предисловием, комментарием и глоссарием в картинках.

---

Констебль Перкер выронил карандаш.

— Это что-то очень мудрено, сэр. Можно, я запишу своими словами? Вы хотите спросить, не нарочно ли он траванулся?

Вопросы и ответы продолжались, но показания клерка, как незаинтересованного свидетеля, уже решили дело. И когда мисс Мэви вспомнила, что старик неоднократно высказывал пожелания скорой смерти (хотя, полагаю, все же ее, а не своей), и часы над конюшней пробили девять, мистер Даффи постановил, что смерть Джона Гентиша наступила в результате самоубийства, совершенного в помрачении ума.

Не знаю, сказал ли Уильям Гентиш что-нибудь клерку, выходя из гостиной; помню только, как он угрюмо прошел через холл, не замечая столпившихся слуг и не говоря нам ни слова, хлопнул входной дверью и был таков. Только рев мотора да визг колес были его прощанием.

Присутствие смерти удивительно меняет все в доме. Когда в холле, возле входной двери, мы договаривались о планах на следующий день, все вокруг нас казалось безжизненным и холодным, наши шаги и голоса звучали как-то гулко, а черные незанавешенные окна чем-то напоминали мне мертвые остекленевшие глаза. Заунывно гудел газовый рожок, и в его неровном пламени тени оленьих рогов метались по потолку. Сквозняк из открытой двери пузырил гобелен, отчего изображенный на нем голый старый сатир похотливо тянулся к мисс Мэви. Та задумчиво смотрела вслед укатившему Уильяму Гентишу.

— Это же надо, потерять целое состояние! Благотворительность, подумать только! Такие деньги пропали!

Она вздохнула и тут же чихнула. Адвокатский клерк положил свой портфель и подал ей пальто.

— Они не пропали, — тихо сказал он.

К дверям подъехала машина, коронер взглянул на часы.

— Похоже, это за вами, чтобы отвезти на станцию, — сказал он клерку. — Спасибо за показания. Боюсь, нам придется снова вас потревожить. Я свяжусь с вами через денек-другой.

Клерк поднял портфель, взял пальто и шляпу.

— Я в вашем полном распоряжении, сэр. Покойной ночи, джентльмены…

От пронзительного свистка я вздрогнул и проснулся. Судя по тому, что грохочущий поезд уже подъезжал к Крэнхему, я проспал часа два. Скрюченная спина отчаянно ныла. Я потянулся. Против меня, прямой как палка, сидел тот самый клерк; на руках — потертые перчатки, аккуратно застегнутые на запястьях, рядом на сиденье — знакомый портфель. Я наклонился к нему:

— Вы меня помните?

— Как не помнить, сэр. Вы доктор Меллан; я имел удовольствие встречаться с вами на дознании в Аббатстве Лэнгли. — Он кашлянул. — Я так понимаю, усадьбу так и не удалось продать.

— Да, она теперь совсем заброшена. Я частенько забредаю туда, вспоминаю о былом. Я ведь, можно сказать, там вырос.

Я зевнул.

— А наследство старого Гентиша пошло, значит, на благотворительность, — продолжил я разговор. — Я все удивлялся, отчего это Уильям не оспорил завещание. У него ведь были на это все основания: неуравновешенность старика, помрачение рассудка, самоубийство, да мало ли…

— Наверное, боялся, как бы его не обвинили в убийстве, сэр. Ведь у следствия было всего лишь мое слово, что он не покидал лодочного павильона. Одно только мое слово — вот и все, что отделяло его от обвинения в убийстве с очевидными мотивами.

— Говорят, он уехал за границу.

— В Южную Америку, сэр. Мать оставила ему кое-какую собственность в Аргентине. Я слышал, сэр, что дела у него идут хорошо. Мистер Траубридж, наш начальник, говорит, там он стал человеком.

— Да, если бы он получил наследство, то быстро спустил бы его. Он обещал стать таким же законченным эгоистом, как и его дядя. Забавно: хоть старик Гентиш и менял то и дело завещание, я всегда был уверен, что в конце концов он собирался все оставить племяннику. Мне казалось, ему просто нравилось пугать Уильяма лишением наследства.

— Ощущение власти, сэр?

— Именно. Ему никогда не приходило в голову кого-нибудь бескорыстно облагодетельствовать. Смешно: он от души презирал людей, а в историю попал как большой филантроп. Все свои деньги — на раковые исследования…

Я наклонился вперед.

— Удивительно, — продолжал я, — как это никто не обратил внимания, что с лавочки под кедром нельзя разглядеть лодочный павильон: его загораживают ивы. Я давно пытался понять, вы все спланировали заранее или действовали по наитию?

Поезд загромыхал по туннелю, и только тусклый свет мигающих ламп рассеивал тьму. Клерк кашлянул.

— Исключительно по наитию, сэр. Меня всегда удивляло в книжках — я, видите ли, большой до них охотник, — так вот, меня всегда удивляло, что если деньги уходят на благотворительность, а не достаются непутевому молодому наследнику, то это считается плохим концом, которого, мол, всеми силами следует избегать. Вот и сейчас, сэр, я читаю книжку о пропавшем завещании. Дочитал пока до того, что главный герой в наручниках и с кляпом во рту лежит на безлюдной пристани.

— А вода все прибывает.

— И очень быстро, сэр. А у него всего три часа до полуночи, чтобы найти некий документ, иначе все тетушкино наследство пойдет на благотворительность.

— Но он успеет найти документ.

— Да, сэр.

— А вы бы закончили историю иначе.

— Да, сэр.

Мы помолчали.

— А как, позвольте спросить, вам пришла в голову эта мысль? — полюбопытствовал я.

— Ну, дни мистера Гентиша определенно были сочтены, сэр. Когда он подписывал новое завещание, у меня мелькнула мысль: вот бы хорошо, если бы он умер прежде, чем успеет передумать. Иначе пришлось бы мне опять переписывать завещание на мистера Гентиша-младшего, а я слишком хорошо его знал, чтобы тешить себя надеждой, будто его деньги достанутся кому-нибудь, кроме букмекеров. Тут он весь в дядюшку, сэр.

— Догадываюсь, что было потом. Старик Гентиш заговорил об Уильяме и разбушевался из-за тайной свадьбы, вот с ним и случился приступ.

— Да, сэр. Его лицо побагровело, губы побледнели. Я стоял и смотрел, надеясь, что он вот-вот умрет. Но он не умирал — он велел мне пойти накапать ему лекарства из пузырька на столике в ванной. Инструкция на пузырьке. Я немного близорук, сэр: мне понадобилось некоторое время, чтобы разобраться. Когда я надел очки, мне первым делом бросилась в глаза склянка с надписью «морфий» за стеклянной дверцей шкафа. Я открыл шкафчик, достал морфий и налил его в рюмку — все это время из библиотеки раздавались гневные крики мистера Гентиша. Когда я принес ему рюмку, он обругал меня дураком, схватил ее и выпил залпом.

— Слишком быстро, чтобы почувствовать неладное, — предположил я.

— Наверное. Он только глубоко вздохнул, закрыл глаза и откинулся в кресле. А я вернулся в ванную и вытер платком все, за что брался. Как я понимаю, так и полагается поступать после убийства. Потом я вернулся в библиотеку, собрал свои бумаги и уложил их в портфель. За все это время мистер Гентиш даже не шелохнулся. Не знаю, дышал ли он еще или уже нет. Собравшись, я вышел из библиотеки и тихо закрыл за собою дверь. Потом позвал звонком мистера Краучера и сказал ему, что посижу в саду до поезда. «Старый хрыч угомонился?» — спросил он меня, и я ответил, что да.

— А вы не допускали, что Уильяма Гентиша обвинят в убийстве?

— Нет, сэр. Мне казалось, переписанное завещание снимает с него всякие подозрения. Я ведь не знал, что ему не было известно ни о моем приезде, ни о его цели.

— Так как же вы все-таки увидели его тогда в саду? Заметили, как он спускался по лужайке к павильону?

— Нет, сэр. Я вообще его не видел — задремал, наверное. Но когда представился случай, я не мог не подтвердить его алиби. Мне ведь это ничего не стоило, сэр, а я чувствовал себя перед ним в долгу.

— И вас никогда не мучила совесть от того, что вы совершили?

Он, казалось, удивился:

— Совесть? Да ведь деньги пошли в фонд исследования рака, сэр. Вы не читали последнего отчета из фонда? Такой прогресс, что вы! Совесть! Скажете тоже, сэр. Я слишком высоко ценю человеческую жизнь, чтобы мучиться совестью.

Поезд тряхнуло, клерк посмотрел в окно и засобирался:

— А вот и моя станция, сэр.

Поскрипывая и постанывая, поезд остановился. Кондуктор распахнул дверь, и в вагон пополз вечерний туман.

— Станция Крэнхем, станция Крэнхем, пересадка на поезда до Кедама, Стакли, Бексхилла и Вайминга, — проревел кондуктор. — Вам помочь с багажом?

— Нет, спасибо. — Клерк повернулся ко мне. — Было очень приятно с вами поговорить, сэр. Доброй ночи.

Нет на свете тишины более ясной, чем когда останавливается поезд. На ее фоне гораздо отчетливее слышны остальные звуки: шипение вырывающегося пара, звон и дребезжание молочных бидонов и приглушенный крик кондуктора: «Переса-адка!» Вдруг машина пробуждается, вагон вздрагивает, слышится поскрипывание колес. Какое-то мгновение зеленые огни, красные огни, носильщики, старухи и адвокатские клерки все еще видны в запотевших окнах, но потом скрип колес учащается, сменяется мерным постаныванием, и набирающий скорость поезд уносит вас прочь.