Владимир Баграмов - Страна убитых птиц

• Название: Страна убитых птиц
• Автор: Владимир Баграмов
• Издательство: Звезда востока
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1991

И не считай года, Читатель, 2119 — это произвольная дата. Я знаю точную, ОН сказал мне ее, но вправе ли я проводить черту, отделяя НАСТОЯЩЕЕ ОТ ОЖИДАЕМОГО? Я не люблю слово «будущее», равно как и слово «диктатура», даже в приложении к «пролетариату». Диктат — это смерть всему духовному, нравственному, а значит, смерть всему прекрасному, что заложено в сути человеческой.

---

— Цыц! — рявкнул Президент, лицо его побагровело. — Если ты еще вякнешь мне о Конституции — я тебя в землю вместо пограничного столба вобью! Чтобы дикие собаки срали и бегали мочиться на тебя!

Старуха обреченно махнула рукой и пошла к выходу.

— Ровно через полчаса, ни минутой позже! Я — Конституция, понял!

— Слушаюсь! — голос генерала сорвался.

Глава шестая. Свет глаз ее

Ее все время куда-то везли… Она была как после тяжелого, мучительного и долгого сна. Ноги и руки сводило судорогой. Она никак не могла вдохнуть глубоко, а так хотелось. Вдох обрывал глубокий, надрывный кашель, не раз она чувствовала, как рот наполняет что-то соленое, наверное, кровь. Она ощущала ЗАСТЫВШЕЕ ВРЕМЯ. В один его миг она успевала передумать и пережить многое, но не успевала фиксировать и осмысливать то, что переживала, о чем думала. Просто калейдоскоп самых противоречивых чувств, видений, картин и событий мелькал перед ее воспаленными глазами.

Сопровождающий ее врач, молчаливый и испуганный мужчина неопределенного возраста, то и дело копался в своем объемистом саквояже, пытаясь облегчить ее состояние. Но она каждый раз мягко отстраняла лекарства.

Ее преследовал запах из собственного рта. ОН БЫЛ ЕЙ ЧУЖД, ПУГАЮЩЕ сладковат — это был запах ТЛЕНИЯ, она его угадывала. ЕЕ ЗАПАХ, шедший изнутри. Пересаживаясь в очередную машину, чтобы опять, в бессчетный раз, куда-то ехать, она оказалась близко, лицом к лицу, с этим сопровождающим врачом. Как видно, она выдохнула в его сторону, ЕЕ ЗАПАХ ИЗНУТРИ донесся до него. Боже, как он отшатнулся, как вытянулось его лицо! Она только усмехнулась — она чувствовала — В НЕЙ ЧТО-ТО ПРОИСХОДИТ. Словно отмирает что-то внутри ее, в теле, на клеточном уровне. Отмирает и выбрасывается наружу, и заменяется чем-то иным, более прочным и жизнеспособным… Боже, она не могла представить! — это прежняя жизнь, мерзкая и уродливая, выходила из нее с отмирающими клетками.

ОНА ОБНОВЛЯЛАСЬ. Все быстрее и быстрее. Недаром лаборанты, приносившие врачам каждые три часа анализы ее крови, косились на нее с суеверным ужасом. ЕЕ КРОВЬ ВДРУГ СТАЛА УБИВАТЬ МИКРОБЫ, ВИРУСЫ, БАКТЕРИИ И СПОРЫ ВСЕХ ГРИБКОВ! Это была не кровь, а черт знает что! Концентрированная кислота, в которой гибло все болезнетворное. Она не знала об опыте одного лохматого лаборанта, он поместил в каплю ее крови кусочек ткани онкологического больного — и не поверил своим глазам! — раковые клетки, мощные, торжествующе розовые, вдруг растворились в считанные мгновения!

На четвертые сутки запах из ее рта резко изменился. Она обратила внимание, что все, кто подходил к ней близко, вдруг начинали шевелить ноздрями, поворачивали за ней головы, подобно флюгерам.

«Фиалка», — буркнул врач, помогая ей выйти из машины. И она первый раз заметила, какое у него доброе, усталое и несчастное одновременно лицо. Ей захотелось что-то сделать для него, она протянула руку и погладила его по щеке. Врач странно дернулся, скривил рот и… заплакал. А агент Надзора, стоявший неподалеку, пристально вгляделся в нее и отвернулся. Она ему нравилась… с того самого момента, как он впервые увидел эту длинноногую «ожившую мертвячку», бывшую манекенщицу, в приемном покое задрипанной горбольницы. И плевать, что она была манекенщицей! Из бывших шалав самые-самые жены. Четвертые сутки он сопровождал ее, он и еще этот неврастеник, забулдыга-врач. То и дело, скотина, прихлебывает из фляжки. Достает из саквояжа своего ободранного и хлебает! И не предложит, скотина!

— Куда мы едем? — тихо спросила она.

Машина разворачивалась у дверей аэровокзала. Сквозь толстые стекла доносился рев самолетных двигателей.

Агент задрал голову, поправляя воротник свитера, на мощной шее обозначились крупные вены. Врач тихо вздохнул. Он знал, что расстается с этой… Вдруг вспомнилось, как он маялся вчера головной болью и долго не мог прийти в себя после короткого, тревожного сна. Еще и похмелье… Он зашел за ней в специзолятор Управления, минут десять ждал, потирая виски пальцами, с досадой думая о фляжке. Надо было сразу, как встал, глотнуть побольше, и полегчало бы. Она вышла, сопровождаемая агентом, подала ему руку, улыбаясь. Он пожал ее руку и — это было непередаваемое, необъяснимое ощущение! Словно боль, гнездившаяся в висках его седой головы, вдруг ПЕРЕКАЧАЛАСЬ из его руки в ее! Он даже увидел, как дрогнули удивленно ее большие, красивые глаза. Но через секунду она улыбалась снова, кивнула. Голова стала ясной, боли не было. Он почувствовал себя так, словно в одночасье сбросил по крайней мере лет пятнадцать.

Она вскрикнула. Агент мгновенно обернулся на переднем сиденье, остро зашарил глазами.

— Иголка. — Она сунула руку под себя и, правда, вытащила иголку, засмеялась легко, словно колокольчики зазвенели.

У агента и врача одновременно дрогнули ноздри — по салону машины разнесся замечательный, тонкий и приятный запах. «Фиалка», — мысленно отметил врач. «Черт подери! Ну и баба…» — восхищенно прищурил глаз агент.

Они стояли у машины.

— Прощайте.

Она подала врачу руку. Он схватил ее узкую холеную белую кисть с длинными, крашенными в перламутровый лак ногтями, жадно встряхнул. И ОПЯТЬ ОН ЧТО-ТО ПОЧУВСТВОВАЛ. НА ЭТОТ РАЗ ИЗ НЕГО НИЧЕГО НЕ ПЕРЕКАЧИВАЛОСЬ В ЕЕ РУКУ. НАОБОРОТ. НЕЧТО ТЕПЛОЕ, ГРУСТНОЕ И НЕВЫРАЗИМО НЕЖНОЕ ВПИТАЛ ОН САМ. ЕМУ ЗАХОТЕЛОСЬ ПЛАКАТЬ.

Он отчаянно махнул рукой и побежал по дорожке прочь.

Только заворачивая за угол здания аэровокзала, он на секунду оглянулся — ее тонкая, высокая фигура в серебристом плаще плыла за стеклами вестибюля посадки. Тогда он закрыл руками лицо и дал волю горячим слезам радости, светлой печали и… утраты.

Врача расстреляли ровно через полчаса. Очередь прошла наискосок, через грудь и живот.

Надзор неукоснительно выполнял приказ Президента — «все причастные лица, второстепенные свидетели, не представляющие интереса, а также лица, информированные случайно о ходе дела, должны быть уничтожены». Представители Надзора Центра не хотели рисковать. Сутки назад был расстрелян всесильный Лысый, Представитель Надзора Области.

Реактивная громада «МИА-11» набирала высоту. Спецсамолет, предназначенный только для перевозки заключенных из любой точки страны. Подобно вагону поезда, салон «МИА-11» был разделен на «купе», их было двадцать пять. Конструкторы в свое время опасались, что самолет, выполненный по спецзаказу в единственном экземпляре, будет простаивать месяцами. Их опасения не сбылись. «МИА-11» совершал по три рейса в день, иногда взлетал и ночью, а работы все прибавлялось.

Двигатели вертикального взлета и посадки, позволявшие обходиться без аэродрома, скорость, равная скорости истребителя-перехватчика, уникальная СИСТЕМА ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЯ, схему которой предложил сам Президент… Аналогов «МИА-11» в мире не было. В случае аварии, отказа двигателей — двадцать пять «купе» превращались в герметические капсулы, снабженные парашютами. Самолет терпел катастрофу, но капсулы благополучно должны были приземлиться. Президент не мог позволить погибнуть важным преступникам, он лично определял меру их вины и наказания.

Кроме экипажа и агентов Надзора, в самолете находились врач патологоанатом, свидетель оживления Марии Долиной, главврач горбольницы Шнейдер, медсестра Елена Симонова, жена Первого Секретаря объединенных партий Области, и сама Мария Долина.

Каждый находился в отдельном «купе-капсуле». К каждому был приставлен агент Надзора.

Агент, сопровождавший Марию, знал, что все капсулы снабжены аппаратурой, фиксирующей не только каждое слово находящихся внутри, но и снимающей на пленку все, что происходит. И то, что он сделал, когда самолет взлетел, было не просто нарушением инструкций, это было преступление. За такое полагался расстрел.

Он прекрасно знал, где находится объектив «Контроль» — прямо над дверью, в маленькой нише, откуда тускло светила «аварийная лампочка». Поэтому он первым зашел в «купе-капсулу», вернее, не зашел, а, оглянувшись по сторонам, чуть вдвинулся в проем двери, достал из кармана кожаной куртки крохотный телевизор, включил, быстро перевел ручку на свободный канал, так что по экранчику побежали полосы-рябь, сунул телевизор в нишу, экраном к телеобъективу, быстро вдвинул его туда, телевизор почти заполнил нишу. Куском пластыря, отмотанного от рулончика, появившегося тоже из кармана, закрепил телевизор на месте. Теперь сколько бы ни «мучилась» электроника «Контроля», пытаясь сфокусировать изображение, на экране записи будет только мелькание, рябь и бессмысленные полосы. Оставался звук. Но тут было совсем просто — крохотная «пищалка», дьявольское изобретение гениальных японцев. Никто не знал, как она устроена, секрет «фирмы». Но всякий, кто пытается прослушать запись, сделанную во время работы «пищалки», рискует получить звуковой шок. «Соплюшка», как называли ее агенты Надзора, при включении верещала непрерывно; неслышимая в обычной жизни, недоступная человеческому уху, она на записи превращалась в исчадие ада — пронзительно высокий, гнусный вой на всех регистрах, вой, способный довести нормального человека до исступления. Операторы Отдела Негласного Контроля ее ненавидели люто. Ничего не подозревая, надеваешь наушники, готовишься прослушать «что положено», и вдруг тебе прямо в мозги впивается эта дрянь, как правило, без подготовки, и никакая уменьшенная громкость не спасает. Дерьмовая штука.