Станислав Михайлов - Эра воды

• Название: Эра воды
• Автор: Станислав Михайлов
• Жанр: Научная Фантастика

Технологическая НФ в антураже покорения Солнечной системы: с элементами мистики, личным героизмом и нетривиально развернувшейся любовной историей.

Места действия: Ганимед, Марс.

Это роман о Поле Джефферсоне.

История парня из недалекого будущего: молодого ученого, судьбою заброшенного на Ганимед.

Мир к тому времени насытился и отошел от материально-денежных мотиваций; основным стимулом развития стало научное любопытство.

Люди приступили к исследованию и преобразованию планет Солнечной системы, создавая на них земные условия для жизни. Ганимед — крупнейший из Галилеевых спутников Юпитера — был одним из первых пробных камней в этой игре. И он же оказался яблоком раздора между двумя социальными группами: преобразователями и натуралистами.

Так все и началось…

Продолжение: в романе «Жемчужина».

---

— Все в порядке, — ответил я. — Устал. Накопилось.

— Вам же надо отдохнуть! Какая я нетактичная… Вы устали, у вас стресс… — Катя обеспокоенно заерзала, и я отметил про себя, что играть эмоции у нее получается безукоризненно. — Вот что, идите-ка поспите, посмотрите новости или мультики, прогуляйтесь в оранжерею, в общем, расслабьтесь, а завтра поговорим.

Она встала, машинально разгладив несуществующие складки на коленях гермокостюма. Привыкла к юбке. И эта короткая стрижка меня не обманет. Она очень земная женщина. Любит зелень, комфорт, любит, когда ветер раздувает подол.

— Йорг! — чуть повысила голос Катя. Дверь тут же распахнулась, в нее заглянул один из охранников, во всех отношениях серьезный мужчина, с одной вертикальной морщиной на лбу. — Проводите, пожалуйста, Пола в его отсек. До встречи, Пол.

— До встречи, Катя.

Она улыбнулась мне на прощание, так искренне, так душевно, невозможно не поверить. Только не мне. Я не верю. Она темнит и ей что-то от меня нужно.

Мне достался стандартный индивидуальный отсек, раза в полтора больше, чем тот, в котором жил на Ганимеде.

Зачем они затащили меня сюда? Какой смысл скрывать открытие? Великое открытие! Подобное не случалось никогда, даже Колумб всего лишь нашел еще одну землю, причем думал, что это Индия. А тут чужая планета, и вдруг такое… Неужели у них не захватывает дух? Неужели они не хотят поделиться, немедленно рассказать всем, начать археологические работы? Чем больше думал, тем крепче утверждался в мысли, что Контроль пытается не показывать общественности мою находку. Непонятно только, зачем, кому и как это может быть выгодно.

Что бы там ни было, эту ночь я проспал без сновидений. Впервые за последнее время.

* * *

На следующий день никто за мной не пришел, и на послеследующий, и на третий день тоже. Коммуникатор вежливо отвечал, что лидер-инспектор Старофф занята и просила отдыхать и дожидаться ее возвращения. Дверь не была заперта, я мог свободно перемещаться по коридорам. Другое дело, коридоры не могли вывести меня наружу и, конечно же, находились под постоянным незримым наблюдением, хотя охранники Контроля, люди или роботы, мне попадались всего пару раз.

Один из коридоров заканчивался в лесу, где деревья взлетали к прозрачному, залитому солнцем куполу. В настоящем лесу, с птицами и бабочками, лианами, цветами, мартышками и змеями. Полагаю, это были ужи. Ну, вряд ли сюда запустят ядовитых. Змей я боялся чуть меньше, чем женщин, но все же, все же…

С восхищением оглядываясь, бродил я по бетонитовым дорожкам. В детстве, когда ветки нависали надо мной, я прыгал, пытаясь дотянуться кончиками пальцев, и точно так же сейчас подпрыгивал, отключая электромагниты ботинок, чтобы коснуться листьев Получалось, конечно, не так высоко, как в парках Ганимед-Сити, но, по земным меркам, очень даже прилично. А представьте, что выделывали обезьяны! Небольшой стайкой они носились по верхам деревьев-акселератов, под самым куполом оранжереи, отталкивались от него и бросались вниз, в последний момент цепляясь за длинные рукава лиан, раскачивались, непрестанно вереща, и уносились прочь.

Мартышки бесились почти без передыху, нарезая петли и зигзаги. Видно, им страсть как не хватало зрителей. Сотрудники базы нечасто заходили сюда: поливом, удобрением, обрезкой, наладкой освещения и прочими нудными процедурами занимались роботы, так что самым ближним по крови и разуму обезьянкам теперь представлялся я.

Пожалуй, мы даже подружились. Я таскал им крекеры и кексы, миниатюрные мартышки прыгали по моим плечам и голове, а одна, особенно шустрая и храбрая, повадилась висеть на груди, цепляясь за карманы гермокостюма.

Когда они оставляли меня в покое и галдеж удалялся, растворяясь в джунглях, я находил тихую полянку или забирался на утес, поросший ползучими красноватыми листьями на волосатых стеблях, и замирал, слушая лес, журчанье искусственного ручья, крики птиц. Земля, родная планета, с которой я так стремился убежать, за эти несколько суток стала мне ближе, чем за всю предыдущую жизнь.

Прошла декада с тех пор, как я «отдыхал» под домашним арестом, чередуя прогулки по оранжерее с просмотром новостей Системы и, особенно, материалов планетологических работ на Марсе.

В оранжерее меня и нашла Катя.

Она ждала в ажурной беседке, романтично увитой чем-то вроде плюща, с огромными голубоватыми листьями без цветов. Тропинка, по которой я гулял тогда, делала петлю вокруг утеса и приводила через мостик над ручьем прямо сюда.

— Пол, — позвала она, когда я проходил мимо, — залезайте-ка сюда.

Я вздрогнул от неожиданности.

В центре заросшей беседки виднелся небольшой столик, а по резным решетчатым стенам приютились узкие скамейки. Теплый материал имитировал древесину, но, конечно же, только имитировал. Здесь Марс, и дерево, мягко говоря, не самый ходовой материал. Здесь чашка, оброненная неловкой рукой, падает в два с половиной раза медленнее, а небо во столько же раз ближе. Поэтому легче прыгать, и потому же меньше топлива нужно ракете, чтобы выйти на орбиту. Здесь Марс, где так мало воздуха, что нельзя дышать, не рискуя захлебнуться собственной кровью, ведь в условиях низкого атмосферного давления она закипает при комнатной температуре. Здесь, на поверхности Марса, не бывает текущей воды, потому что та переходит изо льда в пар и обратно, минуя жидкую фазу. Здесь не бывает дождя, только снег, причем обычно углекислый, а радиация на поверхности мало отличается от космического фона, как на Луне, ведь у Марса практически нет магнитосферы.

И все же Марс одна из самых гостеприимных планет Солнечной системы. В периоды спокойного солнца тут можно ограничиться закрытым гермокостюмом, если ненадолго. Совсем другое дело Венера, на которую и приземлиться-то трудно из-за ужасного давления и жара. Даже Луна и спутники Юпитера, пока на них не начали преобразование, хуже подходили для жизни людей, чем Красная планета.

— Пол, заходите же… — Катя нетерпеливо махнула рукой.

— Здравствуйте, — машинально ответил я, усаживаясь на скамейку.

Резные тени разметались по полу, смешанные с солнечными пятнами. Они не лежали неподвижно — едва ощутимый ветерок от системы циркуляции воздуха заставлял листья дрожать.

Над столом висел «живой глобус», стереопроекция планеты, кое-где покрытой облаками. Большой океан, спирали циклонов, зеленые лесные массивы, желтые и коричневые пустыни, змеи рек. Я не понимал, что это за планета, пока не пригляделся к очертаниям материков. Безусловно, это был Марс, причем, в современную геологическую эпоху. Вернее сказать, альтернатива Марса. Как если бы он не был мертв.

— Нравится? — спросила Катя. — Модель преобразования, рассматривалась много лет назад. Тогда обнаружили первые марсианские бактерии. Натуралисты взвыли, ксенобиологи направили протест, и Совет постановил: закрыть проект из-за риска уничтожения туземной жизни. Планетологи поддержали ксенобиологов, мол, редкие формы рельефа, морфология и прочее, что там у вас бывает. Решили придать планете статус музея. С тех пор находок все больше, станций все больше, ученых все больше. И открытий, как обычно, все больше и больше, множатся с каждым шагом. Что здесь могла быть сложно организованная жизнь, поняли еще до обнаружения многоклеточных. Недавно ксенобиологи в Большом совете показали, что на Марсе могли жить позвоночные. Дело только за находками. Поймите, одна ваша «кошка Сильвии» будет взрывом, а если узнают еще и про барельеф…

Катя покачала головой и исподтишка взглянула на меня.

Я не понимал, к чему она клонит. У нее немного отросла челка, теперь доставала до бровей.

Не дождавшись ответа, Катя продолжила:

— Они закрыли вопрос, думали, навсегда. Но тем временем мы начали трансформацию Галилеевых спутников. Европу у нас отбили. Там тоже нашли жизнь. Почти отбили Ганимед, но простите меня, Пол ваша устрица оказалась уткой, и преобразование Ганимеда продолжили.

Щеки у меня покраснели. Да-да, Hirsutus helix, витую ракушку которого я впопыхах неправильно датировал, еще долго будет сопровождать ученую карьеру доктора Джефферсона.

— Да не краснейте, Пол, все в порядке, ошибиться может каждый, — Катя неожиданно звонко рассмеялась, чем вогнала меня в бордо. Мое лицо запылало, сделавшись просто-таки пунцовым. — Я вам не рассказывала о своей студенческой практике? Как-нибудь расскажу, умрете со смеху. А недавно… Нет, этого я сказать не могу, но поверьте мне, Пол, ошибаются все, даже очень опытные люди. Как это говорила моя русская бабушка, «и на старуху бывает проруха», в том смысле, что даже старый знаток может попасть впросак.

Это я знал и без нее. Профессор Марков любил вворачивать русские поговорки. Было у него еще про бабушку в день Юрия Гагарина, первого орбитальщика, но я забыл, как там дословно и в чем прикол, поэтому не рискнул рассмешить Катю еще больше. Вместо этого указал на вращающуюся модель озелененного Марса: