Станислав Михайлов - Эра воды

• Название: Эра воды
• Автор: Станислав Михайлов
• Жанр: Научная Фантастика

Технологическая НФ в антураже покорения Солнечной системы: с элементами мистики, личным героизмом и нетривиально развернувшейся любовной историей.

Места действия: Ганимед, Марс.

Это роман о Поле Джефферсоне.

История парня из недалекого будущего: молодого ученого, судьбою заброшенного на Ганимед.

Мир к тому времени насытился и отошел от материально-денежных мотиваций; основным стимулом развития стало научное любопытство.

Люди приступили к исследованию и преобразованию планет Солнечной системы, создавая на них земные условия для жизни. Ганимед — крупнейший из Галилеевых спутников Юпитера — был одним из первых пробных камней в этой игре. И он же оказался яблоком раздора между двумя социальными группами: преобразователями и натуралистами.

Так все и началось…

Продолжение: в романе «Жемчужина».

---

Трудно поверить, но когда-то здесь было море. Не под землей, конечно. Сотню миллионов, миллиард или все четыре миллиарда лет назад треснуло океанское дно и выплеснуло красную светящуюся лаву. Мгновенно образовался пар, горячие пузыри пошли к поверхности, но на место выкипевшей тут же поступила новая вода. Она остудила магму, превратила в камень, не дала минералам времени, чтобы как следует кристаллизоваться, и они застыли в более-менее однородную породу, спилит. Следующий плевок лавы наползал на предыдущий, растекался, в свою очередь застывая, и так до тех пор, пока не прекращалось извержение.

Море успокаивалось. И если в нем водились какие-нибудь зубастые рогатые медузы в плащах цвета хаки или головоухие кривощупы кошмарной наружности, то, поначалу разбежавшись от шпарких пузырей и водотрясения, теперь они возвращались по домам и продолжали увлеченно пожирать друг друга, вовсе не думая ни о геологической истории, в которую попадут, ни о смысле своего бытия.

Я стоял на древнем морском дне, воображая снующих над головой удивительных созданий, давно окаменевших или распавшихся на молекулы, вошедших в другие организмы бесконечной пищевой цепочки, а еще выше над ними плескалась, играя радугой, пенистая зеленая волна. В небе, голубом от избытка воздуха, катилась с восхода на закат медная монетка солнца, намного меньшая, чем над Землей, но тоже жаркая и не позволяющая смотреть на себя без светофильтра.

Смотреть в прошлое — эту способность дала мне палеонтология. Сквозь потемки времен.

Так было давно. Или почти так. Или совсем не так, но как-то же было, а теперь больше нет. Совсем. Пищевая цепочка оказалась не бесконечной, пришло время, и Марс умер. Было ли, кому об этом пожалеть, оплакать, взывать к небесам о помощи? Был ли здесь разум?

Никогда я не мог расколоть смысл времени, рождающего и пожирающего собственных детей. Время сталкивает лбами животных, растения, когда-то сталкивало и людей, заставляя убивать друг друга за место под пальмой. Убивать и умирать от старости. Тщетная жестокость. Мы еще не побороли старость, даже регулярное обновление организма не дает вечной жизни и не может быть бесконечным. Мы не победили и едва ли победим смерть, но хотя бы перестали убивать себе подобных, осознали ловушку, которую раньше называли словом «конкуренция» и считали естественной формой человеческой жизни. А всего-то надо было задуматься в первую очередь не о себе, а… о чем-нибудь другом. Все равно, о чем. И после сытного обеда, увидев банан на песке, первым делом не прикопать его «на черный день», а хотя бы оставить лежать, где лежал, вдруг кому-то окажется нужнее.

Многие до сих пор живут по-старому, размещая себя в центре Вселенной и пытаясь ее к этому центру притянуть. Но мир больше не таков, каким был во времена войн, и эти мастодонты постепенно вымрут сами по себе. Мир людей, и это естественно, держится на любопытстве, интересе к тому, что вокруг них. Любопытство, как известно, сделало из обезьяны человека, и нет большего удовольствия, чем открывать для себя что-то новое, причем не только в науке. Я не хотел становиться ученым, но меня притянуло небо. Раньше, наверное, детей так же манили моря, джунгли или мрачные заброшенные каменоломни по соседству с домом. Человек стремится к неизведанному, таинственному, и уже тем прекрасному. Не к набитому животу. Не к полной куче бананов каждый день, нет, эта дикая эра давно прошла.

Я присел на сухое дно бывшего моря и вернулся в реальность. Вокруг сверкал лед. Наверное, пора назад. Не думаю, что Роб волнуется, но пора уже, как говорится, и честь знать. В какую сторону тут ни сверни, будет на что посмотреть, а блуждать в бесконечных лабиринтах можно очень долго даже при наличии навигатора в скафандре.

— Требования безопасности в соответствии с инструкцией по проведению разведработ не допускают длительного нахождения одиночного человека без устойчивой радиосвязи с другим человеком, способным прийти на помощь, или спасательным роботом.

Я подпрыгнул от неожиданности:

— Ты, зануда! Как же я тебя слышу, если нет связи?!

Модуль рембота показался из-за поворота пещеры.

— В данной обстановке допустимым решением было вывести модуль на границу зоны устойчивой радиосвязи и продвигаться дальше одновременно с центральным модулем, следующим на указанной дистанции, образуя непрерывную цепочку контакта от человека до компьютера турболета.

— То есть ты следил за мной, да?

— Да.

— Ну, тогда пошли обратно.

Мы быстро добрались до расщелины, которую модуль изящно перепрыгнул.

Развернувшись, он выстрелил в меня тросиком. Что-то щелкнуло, и я не успел моргнуть глазом, как оказался на поводке у робота, очевидно, сговорившегося с моим скафандром.

— Как это понимать, Роб?! — возмутился я, едва не задохнувшись.

— Человеческое существо в процессе преодоления препятствия может получить травму, угрожающую его жизни. Чтобы этого избежать, применяется страховка.

— Сколько раз просил предупреждать?! Если ничего срочного, отсчитывай три секунды и, вообще, спрашивай мое мнение! А если я испугаюсь, поскользнусь и упаду в пропасть?

— Вероятность такой реакции для твоего сознания пренебрежительно мала по сравнению с вероятностью игнорирования предупреждения, что чревато летальным исходом.

— Ты хочешь сказать, что я не стал бы ждать три секунды, а перепрыгнул бы так?

— Именно, Пол.

— А если я прикажу не страховать меня?

— Я выполню твой приказ.

Удовлетворенно крякнув, я разбежался, перепрыгнул трещину и еще раз похвалил себя за перенастройку обуви, она совершенно не скользила, несмотря на гладкость льда. Выразительно посмотрел на автокарабин, в который, по воле Роба, перед прыжком вделся трос. Снова раздался щелчок, и меня освободили.

В сопровождении модуля я вернулся на базу и решил вздремнуть, покуда не появятся с докладом его братья, наши профессиональные отшельники, модули «А», «B» и «C».

* * *

С козырька у противоположной стены свешивались и поблескивали длинные тонкие сосульки, совсем как зимой на Земле. Я шел, следуя указаниям навигатора, с каждым шагом спускаясь все глубже и глубже, чтобы в конечном итоге выйти на поверхность. Таков кратчайший из вариантов пути, просчитанных роботом.

Первого автономного путешествия трех модулей не хватило, чтобы найти выход. Пришлось посылать их снова и снова, перемещая базу, прежде чем это дало результат — слишком разветвленной и запутанной оказалась система пещер. Я так устал ждать и шататься по подземельям, что лишь кивнул Робу, когда он, наконец, сообщил, что цель достигнута: модуль «А» обнаружил не слишком удобное, но все же место, где можно вылезти на поверхность — дыру в потолке очередной полости, распахнувшейся для нас аж на двадцатиметровой высоте.

Не могу сказать, что испытал радость. Флегматично отметил про себя: «Отличная работа, нашли дыру; и впереди ждет еще одна отличная работа — дойти до этой дыры, вылезти из нее живым и вытащить оборудование; а там опять понадобится отлично поработать — установить радиомаяк и дождаться спасателей, несмотря на самум».

Ни малейшего сомнения в том, что пыльная буря не утихла за время моих подмарсовых блужданий, у меня не возникало. И я не испытывал иллюзий, будто подняться со дна пещеры на два десятка метров, опираясь только на разреженный воздух — тривиальная задача.

Лабиринт имел несколько уровней, соединенных наклонными ходами, щелями, вертикальными колодцами. Огромные колонные залы, поросшие ледяными кристаллами, в некоторых местах — до непроходимости, чередовались с узкими лазами и маленькими однообразными гротиками, на смену которым приходили истинные шедевры марсианских глубин, например, впечатляющее произведение хаоса — гигантская полость, внутри которой словно бы взорвался морской еж. Стены, округлый пол и потолок буквально нашпигованы толстенными прозрачными иглами, каждая около метра в диаметре. Модуль пауком прыгал по ним, перебегая с кристалла на кристалл, но второго выхода так и не нашел. Не представляю, в результате чего образовалась эта штука, какой геологический процесс ее породил.

И сосульки… Я заметил их недавно, раньше не было. Похоже, давление и температура воздуха с глубиной выросли настолько, что капельки воды успевают конденсироваться и стечь по потолку, не замерзая и не испаряясь сразу.

Вокруг стало больше камня — не смерзшегося песка, засевшего уже в печенках, а настоящего монолитного песчаника, известняка, мергеля, доломита и аргиллита, знакомых по Земле. Конечно, отличия были. После исследования минерального состава эти породы назовут иначе, с марсианским привкусом. Но суть не изменится.

Осадочные карбонаты и сланцы, в том числе метаморфизованные, указывают на долгую геологическую историю, связанную с глубоким морем. Известняки и доломиты откладываются далеко от берега, где растворенная в воде известь или остатки организмов с карбонатным скелетом осаждаются, постепенно скапливаясь на дне. Ближе к берегу в них добавляются мельчайшие частицы глин, микроскопические крошки разрушенных минералов, приносимые течением рек, ил. Еще ближе глины начинают преобладать, постепенно переходя в песок, причем, чем дальше в море, тем более мелкозернистый откладывается материал, а вдоль полосы прибоя — крупно перемолотый щебень, окатанный в гальку.