Сергей Городецкий - Избранные произведения. Том 2

• Название: Избранные произведения. Том 2
• Автор: Сергей Городецкий
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1987

Второй том Избранных произведений С. М. Городецкого составляют его прозаические сочинения: романы «Сады Семирамиды» и «Алый смерч», повести: «Сутуловское гнездовье», «Адам», «Черная шаль», рассказы, статьи, литературные портреты.

---

Такая редакция не могла пройти мимо стихотворений, из которых одно, как мы можем судить, отличалось сильным чувством природы и предсказывало богатое развитие. 5-го ноября вышел № 45 «Вор. губ. вед.» со следующим ответом Никитину от имени редактора: «На днях присланы нам от неизвестного лица при письме, подписанном буквами И. Н., два стихотворения, которые мы по прочтении нашли так замечательными, что готовы были на этот раз из уважения к дарованию отступить от принятой нами программы и поместить их в нашей газете. Единственное препятствие, которое удерживает нас, это незнание нами имени автора!» Этому препятствию не суждено было исчезнуть: Никитин не открыл своего имени, и стихи напечатаны не были. Поэт не мог преодолеть противоречия, которое было между внутренней и внешней его жизнью, того, что он сам позднее, в письме к Кони, назвал «двусмысленным положением». Тем не менее успех, хотя и неиспользованный, не мог не отразиться благотворно на его творчестве.

Стихотворения следующего, пятидесятого года носят следы большой сосредоточенности и душевного мира. От «безотрадной ничтожности» бывания поэт устремляется к созерцанию бытия:

И чужды мне земные впечатленья,
И так светло во глубине души:
Мне кажется, со мной в уединенье
Тогда весь мир беседует в тиши.

«Тишине молюсь», — говорит он в стихотворении «Вечер»; в другом: «как мне легко». Можно сказать, что темой этого года был стих: «Смолкла дневная тревога».

Получив добрый отклик от людей, которых уважал, поэт внутренне окреп, уверился в себе. Ему стало легче переносить свою судьбу, он в ней увидел смысл:

К борьбе с судьбою я привык,
Окреп под бурей искушений:
Она высоких душ родник,
Причина слез и вдохновений.

Этим процессом самоуглубления и развития можно объяснить, что только через четыре года Иван Никитин вновь решает обратиться в редакции. По-видимому, новый этап предчувствовал он, уже не удовлетворяясь сделанным за эти годы, и остро ощутил необходимость общественно проверить то, во что сам верил со страхом: свое поэтическое призвание.

6 ноября 1853 года он пишет Ф. А. Кони и просит «приговора»: «Будьте моим судьею, покажите мне мое собственное значение или мою ничтожность».

Как настоящий художник, желающий всех достижений, а не некоторых, полной победы, а не половинчатой, пишет в этом письме Никитин: «Если же из приложенных здесь стихотворений Вы увидите во мне жалкого ремесленника в деле искусства, тогда сожгите этот бессмысленный плод моего напрасного труда. Тогда я пойму, что дорога, по которой я желал бы идти, проложена не для меня; что я должен всецело погрузиться в тесную сферу мелкой торговой деятельности и навсегда проститься с тем, что я называл моею второю жизнью». Нам неизвестно, что ответил Ф. А. Кони Никитину на это письмо.

12-го ноября Никитин в подобном же письме, сохраняя те же выражения и также говоря о своем мещанском происхождении и о том, как действует на него природа, и также прося ответа на тот же вопрос «быть или не быть», пишет В. А. Средину. В начале письма он открывает свои инициалы, которыми подписал четыре года тому назад свои стихи. В конце письма он лукавит, говоря: «С просьбою о напечатании своих стихотворений в одном из современных журналов я не обращаюсь к кому-либо по своей неизвестности и неуверенности в силе своего дарования» (Ф. А. Кони он писал именно так: «…обратиться к Вам с просьбою о напечатании»). К письму были приложены стихотворения «Русь», «Поле» и «С тех пор, как мир наш необъятный…».

Письмо Никитин написал «по совету Дуракова», и Дураков сам доставил письмо в редакцию.

В № 47 «Вор. губ. вед.», в отделе «Смесь» (Никитин сам назвал его в письме), появилась «Русь» и была перепечатана «С.-Петербургскими Ведомостями» № 275. Это было первым выступлением Никитина в печати.

Тотчас же состоялось знакомство Никитина с редакцией. Гласный думы Н. Рубцов разыскал поэта и при вез его к Н. И. Второву. Вот как описывает последний этот момент: «Бледный, худощавый, выглядывавший как-то исподлобья, в длинном сюртуке, Иван Саввич робко следовал за Рубцовым, и когда последний с торжеством объявил, что это тот самый Никитин, с которым я желал познакомиться, он, словно подсудимый, призванный к ответу, стал извиняться, что позволил себе такую дерзость (то есть написать письмо) и проч. Насилу мог я усадить его; но и затем, как только начинал я говорить с ним, он тотчас же вскакивал, и немалых усилий стоило мне уговорить его вести разговор со мною сидя».

Стихи Никитина стали в списках распространяться по городу. Поэт приобретал знакомства, вступил во Второвский кружок, подружился с А. Нордштейном, был приглашен к губернаторше Е. Долгорукой.

Из петербургских литераторов горячо откликнулись на «Русь» И. И. Введенский и А. П. Майков, принявшие Никитина как поэта народного. Купец Рукавишников, уезжая в Иркутск, звал его с собою на прииски с жалованьем 1.200 руб. в год на всем готовом. Гр. Д. И. Толстой через Н. И. Второва сделал Никитину предложение издать его стихи.

В октябре 1854 года поэт отправил рукопись первой своей книги стихов в Петербург к гр. Д. И. Толстому. Этот год, по-видимому, сыграл большую роль в жизни Никитина. Под влиянием новых знакомств, бесед с друзьями, чтения, под влиянием быстрого и широкого литературного успеха в поэте ускорился рост его душевных сил. С расцветом поэтическим совпала жизненная зрелость. В июле 1854 года Никитин начал писать «Кулака». Еще много было противоречий между окончательно сложившимся в Никитине культурным человеком типа западников и ролью дворника, но достаточно посмотреть его записки этой поры, чтобы увидеть в них юмор, глубокую и прочную победу личности над средой. Отрываемый и теперь от книг окриками извозчиков: «Савельич, овса! Э, малый, да ты острыгся! Вишь виски-то щетина щетиной!» — Никитин в тот же день мог слушать комплименты губернаторши его стихам, и то, что раньше трагически парализовало его творчество, теперь, наоборот, становясь не более как одним из жизненных контрастов, возбуждало способность творить, звало к картинам широты всеобъемлющей.

Года через два, по замечанию Н. И. Второва, Никитин «сделался уже светским человеком. Он бросил свой длиннополый сюртук и сшил себе платье по моде, сделался очень развязен». Самостоятельно изучив французский язык, Никитин в ту пору хоть и пугал друзей своим произношением, но объяснялся по-французски.

В литературном отношении Никитин в этот период оказался между двух огней: из Петербурга, от Майкова и др., шло к нему требование быть поэтом-народником и прежде всего удовлетворять неясным исканиям того неопределенного, что грезилось петербургским литераторам под именем народной души. С другой стороны, воронежский литературно-культурный кружок всячески воспитывал в Никитине литератора. Это было бы неплохо, если б вкусы этого кружка не стояли на такой безнадежно средней высоте, которой недоступно было понимание всех зачинающихся в Никитине стихийно-поэтических сил. Странным, должно быть, казалось Никитину, когда А. Майков писал ему: «Завидую, что вас вспоила и вскормила сермяжная Русь».

К весне 1855 года относятся первые сведения о той болезни поэта, которая привела его к безвременной могиле.

Пишущему эти строки воронежские старожилы рассказывали о необычайной силе поэта, унаследованной от отца, и о том, как он, например, с пудовой гирей в каждой руке взбирался по лестнице на крышу своего дома. Это молодечество, по рассказу Н. Второва, заставило его однажды, в 1850 или 1851 году, хвалясь силой, сдвинуть с места нагруженный воз, причем у него «как бы порвалось что внутри», от чего началось хроническое расстройство желудка, переставшего принимать всякую пищу, кроме куриного супа, кашицы да белого хлеба. В прелестное весеннее утро 13 апреля 1855 года болезнь эта получила возможность резко прогрессировать, потому что Никитин, по примеру, но против предостережения Второва, с которым гулял, соблазнился на купанье. Это купанье имело следствием очень тяжелую болезнь, которую Н. Второв, в терминах своего времени, определяет сначала как «горячку», потом как «скорбут» и признаками которой указывает лишение «употребления ног» и постоянное лежание в постели. Бывший директор воронежской гимназии и тамошний помещик П. И. Савостьянов предложили больному поэту пожить у него в имении «Сухие Гаи». Никитин принял предложение. Его привез, за ним ухаживал и носил его «молодой парень, одетый и остриженный по-русски, кажется, один из дальних родственников больного». Хозяин наделил поэта медицинскими книгами, и Никитин погрузился в них. В записке из «Сухих Гаев» ясно передано ощущение этого лета: «Вижу самого себя медленно умирающего, с отгнившими членами, покрытыми язвами, потому что такова моя болезнь».