Федор Ошевнев - Чертова дюжина ножей +2 в спину российской армии

• Название: Чертова дюжина ножей +2 в спину российской армии
• Автор: Федор Ошевнев
• Издательство: ООО «Альтаир»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-91951-039-0

Сборник рассказов военной тематики жестко, но достоверно показывает армию изнутри — глазами офицера, курсанта, солдата; всю сложность их духовного мира в столкновении индивидуальных и профессиональных интересов.

---

Как удалось Кущеву дотянуть до аэродрома — то настоящее чудо. Что руки, что ноги — от постоянного напряжения почти онемели. Из последних сил занял глиссаду снижения… И посадил, спас раненую машину! Потом уже выяснилось — уникальный вариант! — что пули крупнокалиберного пулемета ДШК сорвали бак с креплений и он на долю секунды опередил сам штурмовик, еще и повернувшись в воздухе, а затем от удара о пилон на него наделся.

За личное мужество и сохранение дорогостоящей боевой техники позднее Кущев — к тому времени уже майор — был награжден орденом Красного Знамени.

Когда же до конца двухлетней командировки оставалось три с половиной месяца, при очередном боевом вылете был ранен сам. На этот раз прицельная очередь снизу угодила в фонарь кабины и разнесла ее плексиглас на куски. Осколками пилоту сильно посекло лицо, причем задело зрительный нерв. Из-за разгерметизации кабины и резкого перепада давления оказались повреждены и барабанные перепонки. С окровавленной головой, полуслепой и наполовину глухой, Кущев, опять-таки невероятной концентрацией сил, сумел вернуться на аэродром, откуда его немедленно препроводили в госпиталь.

Вторую Красную Звезду ему вручали перед самой выпиской. Однако радость получения очередной боевой награды была омрачена окончательным врачебным приговором: при значительном уменьшении порога слуха и ухудшении зрения к летной работе майор был уже по здоровью непригоден…

Трижды орденоносца, возвратившегося из забугорной командировки и излечения в строй, по прибытии в штаб военного округа затребовал к себе тот самый кадровый генерал, в свое время категорически отказавшийся пойти Кущеву навстречу. Улыбался, радушно похлопывал по плечу, обещал направить в военно-воздушную академию, в Монино, и в обозримом будущем — очередное воинское звание.

Прибывший же сначала мрачно отмалчивался, но, услышав вопрос, живы ли у него родители, не сдержался и под влиянием момента резко ответил: «Мать — да, а вот отца, лично по вашей милости, даже в последний путь проводить не смог». — «Не понял!» — действительно не понял большой начальник или только сделал вид.

Тогда Кущев почти дословно напомнил содержание давнего телефонного разговора, намертво врезавшегося в память, лишь заменив нецензурщину более мягкими выражениями. Генерал нахмурился. — «Ну и что ты этим хочешь сейчас сказать? Умный чересчур или как?» — «Да то-самое! — переклинило тут прошедшего крым и рым майора. — Тогда ты меня на три веселых буквы послал, еще и в трусости обвинив попутно, а теперь вот иди на х… сам!» — «Ну, ты у меня до конца жизни об этих словах жалеть будешь! — завопил главный кадровик округа так, что, наверное, не только в приемной, но и в коридоре услышали. — Шиш тебе, а не в академию! К черту на кулички поедешь на всю оставшуюся жизнь и будешь там гнить заживо!»

Сказано — сделано. Так Кущев прошел огонь, воду и медные трубы, да попал к черту в зубы, в итоге оказавшись на должности командира учебной роты в нашем ШМАСе. Где мертво и просидел до самого увольнения в запас почти пятнадцать лет. Командир дважды его на комбата пытался выдвигать — сначала еще при действующем «обиженном» генерале, а потом и позднее, когда тот уже на пенсион свалил. Только в обоих случаях не проканало: видимо, главный кадровик по наследству своему преемнику фамилию Кущева сдал — для внесения в тайный список невыдвиженцев по негативу. И лишь когда майору самому срок «дембеляться» подошел, тогдашний командир и начальник политотдела — раньше он вместо зама по воспитательной был, и эта должность по всем канонам считалась круче — к начальнику Политуправления округа на прием записались и ему эту историю в деталях поведали. После чего наконец-то свыше две звезды, как кость собаке, орденоносцу кинули. А он их уже и не принял…

— Он, Кущев-то, живой еще сейчас? — тихо спросил Марат.

— Лет десять уж, как преставился, — печально вздохнул ротный. — Геморрагический инсульт в стволе мозга. Через сутки в больнице кончился, не приходя в сознание. Такое не лечится. Хэх! Жизнь — копейка… — И, помолчав, удовлетворенно прибавил: — Достойные похороны были. Внушительные. Даже несколько ветеранов — из тех, с кем покойный раньше служил, и во Вьетнаме тоже, издалека прилетали…

— А хоронили его в погонах подполковника или майорских? — против воли вырвалось у Киндинова.

— И вовсе не угадал, — хмыкнул Пекарин. — В той самой парадной серой тройке в землю-матушку и опустили.

— А я вроде слыхал, что ветеранов исключительно в форме…

— Такого закона официального нет. Кущев же, оказывается, жене и сыну предусмотрительно указал: в случае невыхода из пике обряжать его только в «гражданку». Как на поминках выяснилось, всю военную амуницию по увольнении в запас он сразу на даче спалил…

— Тем не менее, вы говорили, на праздники в части он появлялся?

— Да, приходил. Только редко и уже под конец жизни. Полагаю, хотел, да не сумел себя разом от прошлого с незаживающей раной отсечь. Хотя весь первый пенсионный год почти безвылазно на даче просидел. Он вообще-то из какой-то черноземной глубинки и к земле был сильно неравнодушен. Незадолго до инсульта такой собственной клубникой нас, нескольких молодых офицеров, угощал — чуть ли не со среднюю картофелину…

Пекарин опять помолчал, потом подытожил:

— Суди теперь сам, насколько его повод конфликтовать с начальством, так сказать, более важнецким был. Да, Чердаков, конечно, не генерал-майор, но и ты сам не майор и трижды орденоносец. А ведь даже ему из-за нескольких запальчивых слов тут же карьеру на корню сломали. Причем несмотря на все предыдущие героические заслуги. И на всю оставшуюся службу. Так что и как командир, и как просто повидавший уже кое-чего в нашей армейской системе, откровенно советую: впредь серьезно подумай: весовые категории у вас с «зампоучем» сильно разнятся…

* * *

Увы: Киндинов многомудрому совету не внял. И на следующий день, после завершения учебных занятий, когда солдаты и сержанты подразделения отправились на ужин, а командиры взводов и оба заместителя командира роты уже разошлись по домам, постучался в канцелярию, где Пекарин заканчивал оформлять последнюю на сегодня официальную бумагу.

— Разрешите, товарищ майор?

— Ну заходи, присаживайся. Я тебе говорил: наедине можешь и по имени-отчеству. Так что нынче за проблема? Надеюсь, уже не про ту ругательную телефонную запись?

— Извините, Виталий Тимофеевич, но я долго думал… И в итоге все-таки решил подать на имя Сергачева официальную жалобу. Ну, вы понимаете…

— Не понимаю! — резко оборвал его ротный и в сердцах швырнул на стол авторучку «Senator» с массивным металлическим корпусом. — То есть я хорошо уяснил, что для тебя супруга — самый дорогой и близкий человек, что, впрочем, в идеале природой людской и определено. Только разве стоит оно того: из-за каких-то нескольких дурных слов в ее адрес, сказанных недалеким человеком и даже не в твоем присутствии, целое подразделение под огонь подставлять! Хэх! А я-то считал, что мы с тобой вчера этот вопрос окончательно закрыли…

— Еще раз прошу прощения, Виталий Тимофеевич, но… Это дело принципа.

— Так. — Майор шумно вздохнул и за блестящий пластиковый верх притянул к себе по столу отброшенную авторучку. — Ну и от меня, собственно, что хочешь, принципиальный ты наш?

— Прочтите текст жалобы.

— А ради чего, позволь поинтересоваться?

— Вы же все-таки мой непосредственный начальник. Наверное, вам внизу и расписаться надо: ознакомлен, значит, и все такое прочее.

— Какое? Вот уж истинно «пиджак»: по горючему и смазочным материалам знаешь, наверное, раза в три больше меня и комбата, вместе взятых, а того не понимаешь, что жалоба — вовсе не рапорт. Составляется в достаточно свободном стиле, промежуточных виз не требует. Препятствовать ее подаче запрещено, наказывать самого заявителя либо — не приведи господь — как-то его ущемлять по службе, преследовать тоже противозаконно. Хотя на практике случается. И даже нередко — в нашей системе под это законную базу проще пареной репы подвести. Учти! Да, не вздумай — если, конечно, не передумаешь — со своими письменными претензиями напрямую к командиру соваться: пойдешь в строевую часть, там специальная книга имеется. Отдашь бумагу начстрою — он ее зарегистрирует и уже тогда, соответственно, Сергачеву на рассмотрение передаст.

— И… долго потом результата ждать?

— Недолго. Рассмотреть полученную жалобу или заявление в частях положено в трехдневный срок. Ну а решение по ним после этого принять — как правило, безотлагательно, но не позднее семи суток со дня поступления. Ясно, мой бедный Марат?

— Вроде бы да… Вот только почему «бедный»?

Пекарин дважды щелкнул кнопкой нажимного колпачка «Senator’а», полюбовался — вроде бы впервые увидел его — двухцветным, с тампопечатью логотипом. Потом спросил: