Огюст Маке - Прекрасная Габриэль

• Название: Прекрасная Габриэль
• Автор: Огюст Маке
• Издательство: «Издательство Сидорович», Издательский дом «Ленинград»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-905909-29-0

Это ярчайшее, захватывающее, талантливое повествование про Габриэль д’Эстре, любовницу Генриха IV. А также знакомое время: с момента перехода Генриха Наваррского в католичество и до его женитьбы на Марии Медичи. Главный герой — прекрасный голубоглазый и белокурый юноша Эсперанс, имя которого означает «надежда». Тайна его рождения покрыта мраком, кто его родители — неизвестно. Все, что у него есть, — это загадочное письмо умершей матери и рекомендация обратиться к знаменитому военачальнику капитану Крильону, чтобы передать ему это таинственное письмо. Капитан Крильон принимает Эсперанса под свою защиту, а позже выясняется, что молодой человек — его сын.

---

— Испанцев больше нет! Да здравствует Франция!

— Да здравствует король! — прибавил Крильон. — А то ничего не будет.

— Да здравствует король! — повторили новообращенные.

Крильон чувствовал, что нельзя терять ни минуты. Он велел наскоро собрать лагерь, позвал офицеров, обласкал их, обещал им, чего они хотели, и повез с собой, предоставив солдат самим себе, в уверенности, что тело всегда следует за головой.

Этот отряд офицеров был увезен с такой быстротой, Крильон дорогой вез их в таком порядке и так искусно, в каждом городе хитрый воин так ловко окружал их верными войсками, поддерживавшими обращение, что в невероятно скорый промежуток в Париж явилось все, что недавно называлось армией короля Карла Десятого.

Крильон устроил этот отряд в Сен-Мартенском предместье, придал ему самый благоприятный вид и повел в Лувр этих лигеров, которые неделю тому назад угрожали огнем и кровью всей Франции.

— Государь, — сказал Крильон королю, который не верил глазам, — я привел к вашему величеству полк волонтеров, которые уничтожили в Шампани испанские гарнизоны. Они желают знать, что сделалось с ла Раме, самозванцем Валуа, который раздувал там мятеж и называл себя величеством.

— Он в тюрьме в Шатле, — сказал король с улыбкой, — и теперь начался его процесс.

Глава 56 ПЕРВАЯ ОХОТА

Король отправился на охоту в Сен-Жермен. Но пошел дождь, охоты быть не могло.

Провели день довольно скучно в старом замке, и король, вместо того чтобы рыскать по лесу, работал, играл или спал. Двор скучал еще больше его.

На другое утро только приехали дамы. Генрих встретил Габриэль, которую нашел грустной и холодной, несмотря на ее усилия преодолеть себя. Погода не располагала к веселости: она была серая, неприятная; тучи бежали, полные снегом, которого не смели послать на землю, потому что была весна, но снег мстил за это, распространяя на пути своем декабрьский холод.

Но деревья распускали зеленые листья и птицы пели в лесу. Под зелеными сводами дубов расстилались изумрудные ковры, испещренные цветами. Природе недоставало только солнца. Оно все оживило бы на земле — растения и сердца.

Генрих повел Габриэль в цветник, где искусство садовников силилось заставить цвести лилии и розы, которые через две недели сами распустились бы великолепно. Маркиза была закутана в меховую мантилью; король, как воин, пренебрегающий временами года, прогуливался в весеннем костюме — в полукафтане лилового цвета и в белых панталонах.

— Как вы мрачны, маркиза, — сказал король, взяв за руку Габриэль, — вы дрожите и дуетесь. Это верное представление погоды.

— Я признаюсь, государь, что мне действительно холодно и плечам и уму.

— А сердцу?

— Я не говорила о сердце, государь, — кротко сказала Габриэль.

— Вы на меня сердитесь, что я вызвал вас из Парижа, маркиза, вы предпочитали Париж?

Габриэль покраснела. Может быть, ветер сделался холоднее.

— Я никогда не имею предпочтения, — отвечала она, — не посоветовавшись с желанием короля.

— О, как эти слова были бы приятны и хороши, если б их внушила не одна безропотная покорность! — вскричал Генрих. — Ну, маркиза, откройте мне ваше сердечко. С некоторых пор вы меня принимаете очень холодно. В чем вы меня упрекаете? Разве я переменился? Или вы сохранили вашу прежнюю ревность?

Говоря таким образом, Генрих проницательным взором следил за каждым оттенком честной физиономии Габриэль, и это любопытство не показывало в добром короле совершенное спокойствие совести. Габриэль не обнаружила ничего, что оправдало бы предложения Генриха.

— Нет, государь, — отвечала она развязным тоном, который совершенно успокоил короля.

— Это удивило бы меня, — прибавил он, — потому что мое поведение теперь примерно.

Габриэль улыбнулась без горечи.

— Я бросил все, что может вас огорчать, — сказал король, — право. Притом, в мои лета уже следует быть благоразумным; ведь я сед и не имею ли я возле себя самую ангельскую женщину!

Он нежно пожал руку Габриэль. Но облако не улетело с чистого чела маркизы.

— Если я печальна, в этом король не виноват, — отвечала она.

— Кто же виноват?

— Я, я сама, я пугаюсь всего, у меня такой несчастный характер.

— Но какого рода огорчение можете вы представлять себе, маркиза? Предоставьте это бедным венчанным мученикам, на которых раз двадцать в день падает непредвиденное страдание. Те имеют право иметь болезненно-чувствительную душу. Но вы окружены людьми, которые снимают цветы с вашего пути. Итак, если вы только сами не отыскиваете, по привычке, женщин…

— Нет, — с живостью перебила Габриэль, — мои горести не так химерны, как ваше величество предполагает. Не имею ли я неизлечимую рану презрения моего отца?

— О, вашего отца!.. Вот это презрение вовсе не тревожило бы меня. С тех пор, как он назначен начальником артиллерии, предпочтительно перед Сюлли, граф д’Эстре не должен бы презирать вас, мне кажется.

— Государь, он в глубине сердца имеет против меня большую неприязнь, а дочь не может видеть без сожаления, как к ней изменился нежнейший отец.

— Не говорите мне этого, маркиза; этот нежнейший отец был самый свирепым тюремщиком. Вспомните Буживаль и горбуна Лианкура. Полно, полно! если вы сожалеете об этом отце до такой степени, что дуетесь на меня, я вас обвиню в неискренности и буду думать, что вы придираетесь ко мне по какой-нибудь тайной причине.

Габриэль вздрогнула.

— Право, государь, — отвечала она, — вы не хотите понять моего положения. Неужели я должна объяснять его такому гибкому уму, такому деликатному сердцу, как ваше? Как! Я, будучи безукоризненной девушкой и из хорошего дома, теперь любовница короля! Я должна гордиться этой честью, которая бесславит меня. Если б вы знали, как народ называет меня!

— Народ вас любит за вашу доброту.

— Нет, народ ненавидит меня за то, что я занимаю место, где он хотел бы видеть законную жену, которая дала бы вам дофинов и принцесс. Народ женится, государь, и уважает брак.

— А! если вы упрекаете меня этим, — сказал Генрих с унынием, — если моя кроткая Габриэль ссорится со мной по поводу вещей условленных…

— Сохрани меня Бог, государь! Разве я честолюбива? разве я жадна? разве я когда-нибудь вмешивалась в дела вашего государства? Или вы считаете меня настолько тщеславной, настолько глупой, чтобы забыть мое ничтожество? Государь, судите обо мне хорошо, только ваше мнение может утешить меня за мнение других; отдайте мне, по крайней мере, справедливость и не приписывайте расчетам горечь, которая изливается из моего сердца.

— Знаю, знаю, — прошептал Генрих, который верил бескорыстию этой великодушной души. — Но жалоба доказывает, что вы страдаете, а видеть ваши страдания, это для меня пытка.

— Я не требую ничего более, — с живостью сказала Габриэль, — для меня достаточно этого одного слова моего короля. Как только вы поняли, что я страдаю, как только вы жалеете обо мне, я довольна, я буду стараться утешиться, излечиться от этой печали, которая неприятна вашим взорам.

Сказав эти слова, она подняла голову и как будто отряхнула слезы со своих длинных влажных ресниц.

— Моя бедная Габриэль, — тихо произнес король, доброе сердце которого было обмануто этой невинной хитростью, — ты страдаешь — да, я это знаю; тебя заставляют в эту минуту терпеть несправедливости, которые я примечаю более, чем мог сказать — тебя, добрейшую, совершеннейшую женщину, которая когда-либо приближалась к трону! Негодяи! Они не умеют ценить этой души, которая, вместо того чтобы мстить, плачет, а потом спешит скрыть свои слезы. Но имей терпение! Я не властелин у себя, Габриэль. Меня теснят со всех сторон; Валуа ла Раме, злодейка герцогиня со всеми своими Шателями, де Майенн — надо расправляться со всеми. Теперь не время думать о делах моего сердца. Имей терпение… настанет день, когда я буду предписывать законы другим, и тогда я заставлю уважать Габриэль.

— Государь! — вскричала маркиза. — Ваша доброта заходит далее моей горести, простите меня. Я была сумасшедшая. Должна ли я бросать горечь в чашу, из которой ваше величество почерпаете забвение своих важных забот? Нет, государь, я счастлива, очень счастлива, я сказала все это из женского каприза. Я не жалуюсь ни на что, простите мне. Вот посмотрите, солнце пробивается сквозь тучи, оно освещает в природе все; посмотрите, глаза мои блестят, веселый луч спускается до глубины моего сердца.

— Вы превосходная женщина, Габриэль, — прошептал взволнованный король, целуя ее в лоб, — а я исполню то, что я сказал…

Только он кончил эти слова, когда на конце той аллеи, где они прогуливались, показался ла Варенн, секретный посол Генриха, репутация которого была слишком хорошо известна при дворе. Этот добродетельный человек скромно стоял к ним спиной и смотрел на левкои и буквицы со вниманием, доказывавшим его сельские вкусы. Король его видел, но не показывал вида. Маркиза его приметила и засмеялась.