Роман Подольный - Легкая рука

• Название: Легкая рука
• Автор: Роман Подольный
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1990
• ISBN: 5–239–00399–8

Где кончается фантазия, где начинается действительность? Эту грань не всегда легко различить в рассказах и повестях Романа Подольного. Герои его произведений сталкиваются со множеством проблем моральных, житейских, научных, тех, с которыми так или иначе встречается и почти каждый из нас. Без фантазии и без человечности эти проблемы одинаково неразрешимы. В книгу включены произведения уже известные читателям (“Скрипка для Эйнштейна”, “Согласен быть вторым”, “Золото Ньютона”, “Сага про Митю” и др.), а также новые рассказы (“Планета Правда”, “Приезжайте в Куртеневку”).

Содержание:

Маленькие повести

Скрипка для Эйнштейна

Согласен быть вторым

Сага про Митю

Золото Ньютона

Река Галис

Рассказы

Возможное и невозможное

Планета Правда

Письмо

Легкая рука

Живое

Закон сохранения

Печальная история

Тысяча жизней

Лучший из возможных миров

Дальнейшему хранению не подлежит

Приезжайте в Куртеневку

Месть

Розыгрыш

Сообщающийся сосуд

Потомки Орфея

Веселое и невеселое

Последний рассказ о телепатии

Три интервью из будущего

Без подсказок

Читатель

Мамочка

Ловкость рук

Прыжок в высоту

Кому везет

След Остапов

Бывшее и небывшее (Неисторические рассказы)

Мореплавание невозможно

Тем хуже для фактов

Начало одной дискуссии

Неудачный дебют

Путешествие в Англию

Цель и средства

Пределы фантазии

Пришельцы

Бессмысленный брак

Слава

Нет! (Закрыватель Америк)

Всего один укол (Из рассказов путешественника по времени)

---

— Да, точно, это я придумала. Но в газету не отправляла.

— Неужели кто-то из наших передал, чтобы материал не пропал? Вот будет история!

6

В понедельник я с утра понес повинную голову в кабинет главного, но категорически заявил, что лично я заметку “Федорова” (для редакции Майя Брускина по-прежнему носила такой псевдоним) никому и никуда не передавал. Это сделал кто-то другой.

— Проверим, — главный редактор нажал кнопку у себя на столе. В дверях появилась секретарша. — Через пять минут у меня начнется совещание. Присутствовать всем творческим работникам.

Секретарь вышла. Главный встал, прошелся по кабинету, повернулся ко мне.

— Ну, если это все-таки сделал ты, Антон, больше вам у нас, Антон Алексеевич, не работать.

И снова заходил по кабинету.

Ни один из сотрудников не сознался.

— Ну что ж, — сказал главный, — у нас есть и другой путь к истине.

Он снял трубку телефона.

— Редакция? Отдел науки? Ты, Василий Тимофеевич? Слушай, кто у тебя вел материал об индокитайской цивилизации? Да, древнейшей. Сам? А откуда поступило сообщение? Ну, не ленись, проверь, проверь источники. Могут быть неприятности, имей в виду. Жду твоего звонка. Очень важно.

Он положил трубку. Все молчали. Звонок, слава богу, раздался почти тут же.

— Так. Так. Спасибо. Ну, а что у вас еще новенького? Все-таки в газету новости доходят быстрее. Да, бывает, конечно, что и мы перв м. Что-что? Издеваешься?! Ну, ну, не сердись, пошутил. Пока.

Тяжело упала трубка. Главный оглядел нас совершенно сумасшедшими глазами.

— История с цивилизацией — факт. Серьезные вьетнамские археологи сообщили. В экспедиции с ними был Владковский. А еще он поздравил меня с тем, что наш журнал первым сообщил о северной гипотезе происхождения скифов и знаменитом ныне календаре.

Теперь все смотрели на меня. А я — в пол.

Зазвонил телефон. Главный взял трубку. Поздоровался, послушал… медленно положил трубку на рычаг.

Как оказалось, это журнал “Проблемы истории” приносил извинения за реплику, в которой подверглось критике сообщение о следах древней персидской религии Митры в Швеции. При раскопках в старой столице страны Упсале найдены развалины митраитского храма начала нашей эры. А заодно уж их главный редактор разбавил свои извинения очень любопытным, по мнению специалистов, сообщением о только что открытых в Италии документах, согласно которым в древнеримских поместьях собирали огромные урожаи пшеницы.

— Вот так, — закончил главный редактор пересказ телефонного разговора. — Сообщение об упсаль-ском храме, если не ошибаюсь, тоже присылал Федоров?

— Да.

— Как вы это все объясните?

— Я бы хотел это как-нибудь объяснить…

7

— Честное слово, я сама ничего не понимаю. — Майя была удивлена, пожалуй, больше меня. — Нет-нет, я ничего не могу тебе объяснить.

— Давай попробуем восстановить ход твоих мыслей. Перед тем, как ты писала свои заметки.

— Давай, если ты считаешь, что это чем-то тебе поможет.

— Ну вот, скажем, с чего тебе вздумалось сообщать о митраитах в Швеции?

— Я как раз прочла очень интересную историю про эту религию — одну из предшественниц христианства. Вспомнила, что в каком-то романе Киплинга читала про митраитов в древней Британии. Наткнулась в археологическом журнале на заметку о находке митраитского храма в Германии. Ну, думаю, в Англии — было, у немцев — было, почему бы такому храму не найтись в Швеции?

— Та-ак. А римская пшеница?

— Не волнуйтесь, это сообщение еще опровергнут.

— А скифский календарь?

— Историки все время находят что-то в этом роде, дорогой. Найдут, потом выяснят, что ошиблись, потом опять найдут.

— Ну а с лондонским метро как вышло?

Она засмеялась:

— Знаешь, как попаду в метро, так каждый раз вздрагиваю при виде вывесок “выхода нет”. Вот и решила высказаться. Хорошо, что эту заметку ты никому не послал на отзыв. И дай отдохнуть от расспросов. Послушаем лучше музыку.

Она нажала на клавишу радиоприемника. И мы услышали:

“Как сообщает агентство “Гавас”, французские психологи, встревоженные ростом числа самоубийств в своей стране, решили повторить широко известный эксперимент английских психологов. В парижском метро вывески “выхода нет” заменены на вывески “выход с другой стороны”. Ученые ждут от этого изменения ощутимых результатов”.

Розыгрыш

Здравствуй, Оля! Спасибо за звонок. Не удивляюсь, что ты прослышала про наши события в своем Ленинграде. И ты не удивляйся, что я поступаю именно так, как поступаю. Все, что ты пишешь о Тане — правда. Только не вся.

Да, у нее плохо с чувством юмора. Она так старается почувствовать соль в анекдоте, что становится неловко. Словно танцуешь рядом с безногим.

Представляю, что творилось в ее классе каждое первое апреля! Там смеялись наверное, точь-в-точь как на институтском семинаре у Емельяна Савельевича — в минуты, когда он пробовал свое чувство юмора на мне.

Он, конечно, одет — фирм, галстучек итальянский, туфли западногерманские с липучками, джинсы шведские. Смотрит — глаза щурит, для убедительности брови поднимает и нос морщит. А голосом нажимает:

— Давно ли вы, Егоров, от малярии вылечились? Ну, насчет брюшного тифа и спрашивать не буду судя по тому, как вы молоды.

Каждому юмор служит по-своему. Иногда шутка в споре — то же, что подножка в вольной борьбе, пользуйся, ради бога, а иногда — словно в боксе удар ниже пояса отбил бы, да не ждешь, против правил — а дисквалифицировать противника некому.

Я, понимаешь, одно время любил кидать в массы безумные идеи. В основном о пользе иных болезней. Среди гениев, известно, прямо-таки эпидемия подагры, малярией можно вылечить сифилис, выздоравливающий от брюшного тифа очень молодо выглядит, да и сам себя юным чувствует, факты веды.

Емельян, конечно, в форме: забыли, говорит, про положительное влияние воспаления легких на нравственность и гриппа на цвет лица? Правда, говорит, это благотворное действие продолжается только до момента выздоровления. Кстати, спрашивает, как у вас с подагрой? Очень мучит?

Юмор для него дубинкой становится, все сильнее замах, все резче удары. Но надо улыбаться, потому что все улыбаются, смеяться, раз все смеются. Пока ты поддерживаешь шутку, отпущенную на твой счет, значит — держишься на ногах, значит, еще не в нокауте, противник если и выигрывает, так только по очкам, и не все потеряно.

— Емельян Савельевич! — поднимает руку Таня. Да, уж она-то, конечно, не смеялась. Одна на весь семинар.

— Слушаю, товарищ Кононова.

— Мне кажется, было бы неплохо, если бы вы выслушали предложения Александра Егорова.

Да, тут, похоже, рука в боксерской перчатке натолкнулась на стену и на секунду бессильно повисла. Но доцент быстро овладел собой.

— Что же, слово новому Пастеру!

Деваться некуда. Встаю. Бормочу, что можно собрать статистику… В каком, например, возрасте умирают люди, в молодости переболевшие такими-то болезнями — раньше или позже, чем те, кого судьба от этих бед избавила. Выяснить, чем хворали долгожители в детстве и на заре туманной юности, а также позднее. Ну и тому подобное. Сейчас, когда диспансеризации стали регулярными, много можно набрать материала по интересующей нас теме.

А Таня на него смотрит так, что — попробуй, не ответь.

А Емельян, между прочим, хоть доцент, а лет всего на пять меня постарше, ты же знаешь, я слишком долго “изучал жизнь” перед институтом. Видно, проняло его, сел прямо на стол, вобрал в кулак бородку, глазами туда-сюда стреляет — думает. Обычно-то он сразу начинал язвить. Думает! Потом говорит осторожно:

— Чрезвычайно интересная мысль. Могу предложить и другую… Взять большую инфекционную больницу или несколько больших больниц… И при выписке выздоровевших сверять возраст, определяемый по общему состоянию, с возрастом по паспорту. При этом смотреть, какую болезнь кто перенес, а потом все, понимаете ли, рассортировать, раскассировать, скоррелировать… Чрезвычайно интересно может выйти!

Я-то ждал удара, а он воздержался, видимо, рассчитывает выбрать для тычка момент удобнее. Что же, не будь дураком, зову его в соавторы; группа на нас во все глаза смотрит, как же, сюрприз Емельян меня признал. А он уже слегка опомнился, и снова в прежнюю дуду:

— Со временем я, может быть, ваше предложение приму. А пока стоит поставить эксперимент на себе. С тифом, скажем, — помолодеть ведь нам с вами не помешает.

Опять, значит, издевается, ненадолго его Таня излечила. Я, понятно, говорю, что с благодарностью принимаю предложение о его участии в опыте с сыпным тифом, начинаю для вида выяснять, когда он сможет выделить время подсчитываю: десять — четырнадцать дней инкубационный период, еще столько же — лихорадочное состояние, еще двенадцать дней полагается при нормальной температуре вылежать в больнице…