Вячеслав Назаров - Бремя равных

• Название: Бремя равных
• Автор: Вячеслав Назаров
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1992
• ISBN: 5-08-007502-3

В книгу вошли повести известного сибирского поэта и фантаста.

Содержание:

Нарушитель

Бремя равных

Силайское яблоко

Составитель: Назарова Тамара Константиновна

---

Да, Фрэнк был рядовым “рыбоглядом”, но душой его правили космические бури. А потому каждый вечер, свободный от дежурства, он садился к видеофону, чтобы прокрутить запись какого-нибудь телебоевика, а таких записей у него было великое множество. Часто за первой записью шла вторая, а то и третья, и Фрэнк забывался лишь под утро, в кошмарном полусне продолжая фантастическую цепь опаснейших приключений.

Можно ли при таких обстоятельствах радоваться утру, да еще такому, как сегодня, хмурому, когда внизу серый океан, покрытый, как говорят летчики, “гусиной кожей” — ровной рябью мелкой волны с белыми барашками.

— Бэк!

Радист не ответил, и Фрэнк, вглядевшись в зеркало заднего обзора, увидел козырек шлема, надвинутый на глаза, и пухлые губы, тронутые той улыбкой отрешенности, которая обычно сопутствует здоровому сну без сновидений. Бэк отдавал ночи не космосу, а земным утехам, но кому важны детали? Важно то, что к сегодняшнему утру они относились на редкость единодушно. А потому Хаксли, вместо того, чтобы отчитать помощника, только тяжело вздохнул и начал напевать под нос что-то из вчерашней записи:

Ультразмеи и супервампиры,
все чудовища звездного мира,
не страшны бесшабашному Гарри,
астронавту из штата Техас…

И тут Фрэнк заметил “плешь”. Вернее, она все время была перед глазами, чуть наискось пересекая курс самолета, но даже тренированный глаз “рыбогляда” не задерживался на ней из-за непомерной, прямо-таки фантастичной ее величины.

— Бэк! — выдохнул Фрэнк севшим голосом. — Бэк! — заорал он во все горло. — Радио!

— Сто тридцать первый слуш… Тьфу! Ты чего?

— Бэк, ну-ка посмотри вниз.

— Смотрю.

— И что ты видишь?

— Воду.

— А дальше?

— Еще больше воды.

— О вот там, к норд-норд-весту… Видишь, “гусиная кожа”, а дальше — гладко. А?

— Фрэнк, это же тунец идет! Такой косячище… Сроду не видывал…

— Это награда к нам плывет, — уточнил Хаксли и, развернувшись, повел машину к острию треугольной “плеши” — делать предварительные замеры. Бэк взялся за радио.

База ответила не сразу. Видно, там от нынешнего утра тоже ничего хорошего не ждали. Но когда Бэк дважды повторил размеры косяка и прибавил, что рыба идет четырьмя “этажами”, в наушниках заволновались три голоса одновременно.

— 131-й — Базе. Ихтиологу Петрову. Тунец длинноперый, форма косяка “предполагаемая опасность”, строй походный в четыре этажа, вверху и внизу — “коренники”, взрослые самцы и крупные самки, в середине — молодь. Похоже на капитальное переселение, Пит.

— Петров — 131-му. На карте сезонных миграций такого маршрута нет. А кормежки длинноперому тунцу сейчас везде хватает. Так что косяк промысловый, Фрэнк, не беспокойся…

— А что мне беспокоиться? Я свое сделал, об остальном пусть у вас, ученых, голова болит…

— База — 131-му. Дельфинолог Комов. Хватит болтать. Фрэнк, сколько надо, по-твоему, пастухов для ведения косяка? Когда тунец подойдет к тральщикам, мы еще отряд загонщиков выпустим, а сейчас важно, чтобы косяк не рассыпался и не изменил курсу…

— 131-й — Комову. Право, не знаю… Здесь и так полно дельфинов. Они, по-моему, и ведут косяк… Да, похоже, что косяк ведут дельфины. Не охотятся, а ведут — это точно. Рыбы не трогают, идут, как патрульные подлодки…

— Наши или дикие? Если наши, то сколько их?

Фрэнк с минуту следил за диском УКВ-локатора, на котором плавно кружились маленькие голубые точки, потом снизившись чуть ли не до самой воды, провел машину над пенистыми обводами тунцовой армады.

— 131-й — Комову. Судя по радиометкам, наших дельфинов здесь штук двадцать. Остальные — дикие. Их не меньше сотни. Бросать “трещотку” или подождать?

— Комов — 131-му. Бросайте, Фрэнк, бросайте немедленно. Двадцать обученных пастухов смогут справиться с любой ордой. А “дикари” помогут. По крайней мере, мешать не будут, это точно.

— Петров — 131-му. Так ты говоришь, там дельфины, Фрэнк? Вот тебе и разгадка. Дельфины согнали в одну несколько больших стай и решили сделать нам подарок. Недаром же их натаскивали в “школе”. Я уже дал разрешение на отлов косяка. Тралы только крупноячеистые, молодь не пострадает…

— Дело ваше. Да, Пит, одна просьба: скажи диспетчеру, чтобы поставил нас с Бэком в наблюдение, когда будут брать эту прорву. Хочу посмотреть — рыба-то моя все-таки.

— Идет, Фрэнк. Даю отбой.

— Охота человеку… Сам вне очереди напросился, — это проворчал сзади Бэк достаточно внятно, чтобы слышал командир.

— Ладно, старина, успеешь выспаться. Контрольные фото отправил?

— Отправил.

— Давай “трещотку”. В хвост косяка, в середочку… Вот так!

Вниз метнулся полупрозрачный купол парашюта, и в океан полетело то, что Фрэнк называл “трещоткой”, — хитроумный ультразвуковой приемопередатчик, похожий на большую рыбу-прилипалу. Аппарат действительно “прилипал” к дельфиньей стае и передавал пастухам и загонщикам команды оператора Базы. Дельфины, в свою очередь, докладывали оператору о своих делах на условном языке, который вместе с другими премудростями они изучали в специальной “школе”.

Как-то раз Фрэнк забрел в такую “школу” вместе с экскурсией. Он, как и все, шумно восторгался необыкновенной сообразительностью “учеников”, восхищался их дисциплиной и молниеносной реакцией на команды, несколько недоверчиво выслушал перечень многозначных цифр дохода, в которые вылилось мировому рыболовству “общение с младшими братьями человека” и до слез хохотал, когда двести торчащих из воды клювов, страшно скрипя, старательно вывели хором первый куплет “Гаудеамус игитур”.

Но вышел из “школы” он почему-то разочарованный. Он долго не мог понять — почему. И только потом разобрался кое-как. Дельфины не вызвали у него уважения.

Прежде чем вернуться на Базу, Фрэнк описал на косяком прощальный круг.

В наушниках рокотал драматический баритон диспетчера: “Всем сейнерам и траулерам международной рыбкооперации, находящимся в квадратах… немедленно выйти на двухстороннюю связь с Базой “Поиск — двенадцать дробь пятьсот двадцать восемь”…

Под крылом “Флайфиша” прошел белый пузатый сейнер, сердито раздувая под форштевнем пенные усы. На мостике стоял капитан — тоже белый и усатый. И настроение у Тараса Григорьевича, старейшины рыболовецкого клана, было сердитое. Провожая глазами самолет, он мрачно пришептывал:

— Пойду на пенсию. Ей-ей… Да разве это рыбалка? Срамота одна. Самолеты, дельфины… Стой, пока тебе сети рыбой набьют, и не трепыхайся…

* * *

— Таким образом, все началось, как часто бывает, со случайности, вернее, со случайного соединения ряда случайностей. Одиночество Нины, одиночество Уисса, пленка, запущенная не на ту скорость. Но главным звеном этой цепи было то, что запись на пленке оказалась скрябинской “Поэмой огня” — гениальным цветомузыкальным конспектом человеческой истории. С Уиссом впервые заговорили на понятном ему языке…

Карагодский шелохнулся в кресле, хотел что-то сказать, но передумал. Пан продолжал тихо, с плохо скрываемой нежностью деда, рассказывающего о школьных подвигах любимого внука:

— После этой ночи Уисс нас буквально замучил. Мы установили в акватории четыре стационарных магнитофона и непременно крутили записи. Сначала он требовал только симфоническую музыку, причем со специфическим уклоном.

— Чем же еще поразил вас дельфин-меломан? — В голосе Карагодского проскальзывали нотки нетерпения раздражения.

А в открытые иллюминаторы каюты Пана попеременно заглядывали то серое небо, то серое море. С утра слегка штормило, но сейчас волнение почти улеглось. Изредка легкий ветер вздувал неплотно задернутую штору, и тогда в каюте повисала зябкая морось.

— Простите, Вениамин Лазаревич. Возможно, это действительно лирика. Но эта лирика заставила нас по-новому взглянуть на дельфинов вообще и на наше с ними сотрудничество в частности.

— Яснее.

— Я говорю о ШОДах…

— И о ДЭСПе?

— Да, я говорю и о “Школах Обучения Дельфинов”, и о “Дельфиньем Эксперанто”, и о многом-многом другом, что исправить гораздо труднее. Конечно, как первый этап исследований… Пожалуй, никого нельзя винить в том, что так получилось. Хотя…

— Винить?!

Олимпийское спокойствие изменило академику. Низкое кресло заскрипело отчаянно, и Карагодский поднялся на Пана, красный, тяжелый, налитый негодованием и обидой.

— Винить?!

Он провел дрожащими пальцами по лацкану пиджака.

— В чем же вы могли бы меня винить, дорогой мой Иван Сергеевич? В том, что я первым — первым! — перешел от слов к делу и занялся приручением дельфинов? В том, что я первым — первым! — поставил это Дело на научную основу и организовал первую — первую! — школу для дельфинов, где вместо любительской Дрессировки этих животных обрабатывали единственно правильными методами? В том, что разработал способ общения человека с дельфином — условный язык команд и отзывов, который потом назвали “дельфиньим эсперанто”? В том, что отдал этой работе без малого десять лет? В том, что государство получило миллионы рублей дохода?..