Валерий Мигицко - Военные приключения. Выпуск 6

• Название: Военные приключения. Выпуск 6
• Автор: Валерий Мигицко
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1991
• ISBN: 5-203-01291-1

В сборник вошли остросюжетные приключенческие повести Валерия Мигицко, Владимира Рыбина, Ильи Рясного, Александра Плотникова, а также исторические исследования А. Шишова и Ю. Лубченкова, злободневная публицистика К. Раша.

Все произведения рассчитаны на широкую аудиторию любого возраста.

---

Тогда выручил татарин, а потом… Потом татары подвели, да так, что хуже не придумаешь.

Подготовленных рубежей на участке, куда определили остатки роты, не оказалось, окопы пришлось копать самим. Грунт — сплошной камень, а инструмент — только лопата, одна на двоих. Ночью долбили эту землю, а днем отбивались от немцев, которым все не терпелось с ходу взять Севастополь. Атаки, как казалось Ивану, были какие-то несерьезные: выскочат на машинах, — шум, гам, трескотня автоматная! — и назад.

Как-то пришел командир полка, объяснил:

— Оборону прощупывают. Найдут слабое место — ударят по-настоящему. Так что копайте оборону как следует.

Тогда Ивану казалось: на то и командир, чтобы говорить «копайте», Ему-то хотелось не в земле копаться, а гулять по немецким тылам, устраивать засады на дорогах. Так и сказал командиру:

— Прошу назначить меня в разведчики.

Командир оглядел его с ног до головы, будто прикидывал на вес.

— Разведчик должен проходить там, где комар носа не просунет.

— Постараюсь овладеть такой тактикой, — самоуверенно заявил Иван.

— Ну что ж. — И засмеялся, заговорщически скосил глаза на какого-то ферта из своей свиты: — Возьми-ка его с собой.

Так Иван откололся от своей роты. Уходил — нос кверху, кинув винтарь за спину. Круто темнело, и они, группа всего-то из трех человек, шли не таясь, не опасаясь, что углядят из-за бугра и подстрелят. Ферт, когда откинул плащ-палатку, оказался лейтенантом. Кто да откуда — не докладывал, но Иван и сам сообразил по некоторым фразам — из штабных. И был с ними маленький кругленький красноармеец. Длиннющая винтовка у него чуть ли не волочилась прикладом по земле, а штык высоко торчал над головой, и Иван все посмеивался про себя: ни дать ни взять — шашлык на шампуре.

Весело было Ивану в тот вечер. Хотя знал уже: ни в какую не в разведку шли, а просто командир полка послал проведать соседа слева. Стояли там местные татары, и очень командир сомневался в их боеготовности.

Миновали лесок и редкий кустарник за ним, каждую минуту ожидая окрика часовых. Но никто их не останавливал. Иван совсем уж решил, что они заблудились в темноте, как вдруг провалился в какую-то яму. Ощупал стенки и понял: попал в окоп. И бутылки с горючкой нащупал в подбрустверной нише, и коробку с дисками для дегтяревского пулемета. И тут же наступил на сам пулемет, почему-то валявшийся на дне окопа.

Лейтенант ощупал поданный ему пулемет, крикнул:

— Эй, кто есть?!

Тишина. Только ветер шумел да где-то далеко сухо потрескивал одинокий автомат.

— Может, тут немцы побывали? — предположил Иван.

— Стрельбы-то не было.

— Бывает и без стрельбы, одними ножами.

— А убитых что же, с собой унесли? Пойдем-ка поищем, должен же кто-то быть.

Неторопливо, чтобы сидевшие в обороне, не дай бог, не приняли за немцев, пошли они по полю. Отыскали еще один окоп, тоже пустой. Винтовки лежали на бруствере, стоял дегтяревский пулемет. И поняли: позиции брошены. Не оставлены — оставляют с боем, — а именно брошены. Собранные с соседних сел да аулов татары попросту разбежались по домам.

Это было такое, о чем не хотелось даже докладывать.

Лейтенант долго матерился, потом отправил маленького красноармейца в полк с донесением, а сам схватил пулемет и выпустил в воздух пол-диска. Иван было подумал: со злости. И догадался: надо показать немцам, что оборона жива.

Запомнилась та ночь Ивану. Порывами налетал ветер, иногда хлестал мелким дождем, шевелил соседние кусты, заставляя настораживаться: все казалось, что кто-то подкрадывается. Иногда вдалеке взлетали ракеты, чертили во тьме светящиеся дуги, и тогда оживали тени. И он стрелял по этим теням, не жалея патронов.

— Давай, давай! — подбадривал лейтенант. — Пускай не думают, что тут пусто.

И опять материл бросивших свою позицию татар, последними словами поминал национализм. Хотя при чем тут национализм, было непонятно Ивану. Думалось: просто сдрейфили татары. Или Родина для них — не дальше своего аула? Но ведь немец-то и к ним не с медом. Или по-другому? А если и так — не все ли равно? Фашиста бить надо, хоть бы он тебя и не тронул. С другими-то вон что творит. Тут уж заодно со всеми надо, по совести, по справедливости. А как иначе?..

Немцев они все-таки прозевали. Ракеты как раз погасли или что-то другое отвело глаза, только увидели бегущую цепь, когда она была уже совсем близко. Вдарили из двух пулеметов, схватились за гранаты. А больше Иван ничего не помнил. Очнулся в медсанбате. Кто-то сказал ему, что подоспевшие ребята выбили немцев из тех окопов. Лейтенанта нашли убитым, а его еле живым.

Потом было долгое лечение на Кавказе, потом страшный переход морем обратно, в Севастополь, когда он, Иван Козлов, чуть не утонул. Много чего было. И никогда, никто и нигде не делился по национальностям. Национализм виделся ему вроде как болезнью, забавой мирного времени, а на войне — свой так свой, враг так враг. В госпитале, прежде чем лечить, не спрашивали, кто какой национальности. И он не спрашивал, когда в море спасал людей.

Впервые столкнулся он с национальными странностями тогда, в брошенных татарских окопах. А потом, в госпиталях, много думал об этом. Сколько ведь жил, а понятия не имел о национализме. Люди — и весь сказ. Ну, еще с детства долдонили — богатые да бедные. Ну, еще ежели пьяные или трезвые, злые или добрые, болтуны или молчуны… А что национальное? С чем его едят-кушают? Язык? Так можно и по-чужому выучиться… Нет, не слыхал он до войны ни о чем этаком…

Лежа на холодном камне, вглядываясь в светлеющую даль, а больше вслушиваясь в то, что близко, поскольку вдали целый вражеский батальон не так опасен, как один-единственный солдат, забредший в горы. Иван все возвращался мыслями к тем дезертировавшим татарам. И вспоминались ему давние рассказы о деревенском дурачке, который хвалился тем, что у него пуп на вершок выше, чем у всех других. Дурачок, он дурачок и есть какой с него спрос? А эти-то? Не могут же все в одночасье ослепнуть да очуметь? А может, могут? Или кому-то надо, чтобы все стали дураками? Дураку ведь что зверь, что человек — все едино; автомат Для него — игрушка, мать родную поставь — застрелит… Вот, значит, что такое национализм, вроде зелья — кто-то пьет, а кто-то опаивает. Люди — что? Каждому хочется выскочить из самого себя, стать не хуже других. А легко ли это? А тут приходит некто, говорит: нечего тебе стараться-пыжиться, ты от рождения лучше других. Дурачок-то и радешенек…

Иван вздохнул, перевалился на другой бок, поскольку совсем застыл на голом камне. Но мысли прогонять не стал: на стреме глаза сторожа, да уши — они бы не заленились, — а мысли что, мысли сами по себе.

Утренней побудкой загудели в небе немецкие самолеты. На большой высоте шли девять «юнкерсов», шли без сопровождения истребителей, уверенные, что немногие, оставшиеся в Севастополе самолеты, не помешают бомбить.

Мгла понемногу рассеивалась, отодвигались дали. Дождь перестал, небо светлело, а на востоке, над горами, изломавшими горизонт, разливались багряные отблески. Это могло предвещать все, что угодно, — и погожий день, и новое ухудшение погоды. Флотские вон говорят: «Если ясно поутру, моряку не по нутру». Да и сам он видывал зоревые восходы под занавесом туч перед хмарным днем с дождем и снегом. Видывал и другое, но теперь хотелось верить — к непогоде это, потому что непогода для разведчика — истинная благодать…

В долине, метрах в восьмистах, наметилось какое-то движение, и Иван напрягся весь, вглядываясь. На опушке показался человек, зачем-то несколько раз махнул обеими руками. Издали донесся тонкий крик, похожий на писк мыши. Еще через минуту на поляну начали выбегать люди. Немцы? Румыны? Вопроса не было — враги, и все тут. Один за другим они появлялись на поляне, зачем-то бежали к другому ее концу и поворачивали обратно. И было их уже человек двадцать, все бегавшие друг за другом.

Иван сбросил вниз, в кусты, камень — условный сигнал командиру. Через минуту лейтенант Симаков был рядом.

— Бегают чего-то, не пойму.

— Физзарядкой занимаются, — раздраженно буркнул Симаков. И встрепенулся, приподнялся даже: — Физзарядкой?!.

Внезапный интерес командира был понятен Ивану: физзарядка возможна лишь в условиях постоянного дислоцирования. А это значит…

— Что-то охраняют, — сказал Симаков. — Иди отдыхай, я понаблюдаю.

Уснул Иван сразу и увидел сон. Будто плывет он по морю один-одинешенек. Ноги сводит от холода, и он усиленно молотит ими, чтобы не схватила судорога. Никого вокруг, он один в волнах, он и тоска собачья. Оказывается, не одно и то же — на людях погибать или так вот, в одиночку. Не в тщеславии дело, — какое уж тщеславие на краю? — а в сознании, что понапрасну смерть. Все думалось: если уж помирать, то не как-нибудь, а чтобы враг охнул. Да вот не получается…