Уильям Блэтти - Экзорсист

• Название: Экзорсист
• Автор: Уильям Блэтти
• Издательство: Ренессанс
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1992
• ISBN: 5-8396-0004-0

---

— Agnus Dei, — прошептал он, поклонился и ударил себя в грудь, — Агнец Божий, с собою уносящий грехи наши, дай же ей вечный покой…

Он взял гостию, закрыл глаза; новая картина ожила перед мысленным взором. Мать, покорная и растерянная, сидит в зале; пальцы сцеплены на коленях. Судья только что зачитал диагноз психиатра из Беллвью.

— Вы меня поняли, Мэри? — Она кивнула, не раскрывая рта: вставные челюсти ей вынули сразу.

— Хотите ли вы сказать что-нибудь, Мэри?

— Вот мой мальчик. Он будет говорить за меня, — ответила она с достоинством…

…Каррас склонился над гостией, застонал от невыносимой боли и ударил себя в грудь, будто вырывая один шаг из хода тяжелого маятника.

— Domine no sum dignus, — прошептал он. — Я недостоин. Произнеси лишь слово, и душа моя исцелится…

Он страстно взмолился, вопреки голосу разума, о том, чтобы хоть кто-нибудь где-нибудь услышал эти его слова… Нет, сам он в это не верил. Закончив мессу, Каррас вернулся к себе в коттедж, лег и тщетно попытался уснуть.

Вскоре, однако, раздался стук в дверь: заглянул молодой священник, видеть которого прежде Дэмиену не приходилось.

— Вы не заняты? Можно к вам ненадолго?

Тяжесть неутолимой тоски в глазах; в приспущенных струнах голоса — тягостная мольба. Секунду Каррас стоял, ослепленный внезапной вспышкой ненависти.

— Входите, пожалуйста, — сказал он мягко. А внутренне взорвался, обрушился всей страшной силой немых проклятий на самую никчемную часть существа своего, на тот предательский комок, что лежит в душе, свернувшись веревкой, готовый стремительно распрямиться от каждого крика, каждой просьбы, хлестнуть наотмашь — и лишить всяких сил. Эта злобная плеть в душе ни на минуту не давала покоя. Часто во сне, где-то на дальнем рубеже тускло мерцающего сознания, вдруг раздавался слабый, отчаянный, почему-то всегда одинаковый крик. Каррас просыпался тут же и долго лежал потом, не в силах сбросить груз безотчетной тревоги, избавиться от странного ощущения, будто его только что грубо вырвали из какой-то далекой, неведомой жизни, не дав исполнить очень важный долг.

Молодой священник мялся застенчиво, заикался, все не мог начать. Каррас не стал торопить его; предложил кофе и сигареты. Затем попытался изобразить участие и интерес: мрачный гость его собрался, наконец, с мыслями и принялся старательно разворачивать перед ним до боли знакомую, унылую панораму безысходного одиночества, которое суждено познать каждому, кто жизнь свою посвящает служению Господу.

Из всех проблем, с которыми пришлось столкнуться Каррасу в Обществе Иисуса, эта стояла наиболее остро; более того, в последние годы масштабы ее пугающе возросли. В отрыве от семьи, лишенный общения с женщинами, каждый священник рано или поздно обнаруживает вдруг невидимый барьер между собой и внешним миром, осознавая в ужасе, что ему трудно выразить самые простые человеческие чувства, не говоря уже о том, чтобы завязать прочную, близкую дружбу.

— Ну например, мне хочется положить приятелю руку на плечо: казалось бы, что такого? Но нет, мешает страх: вдруг он подумает, что я гомик? Тем более, теории сейчас всякие появились, знаете ли; дескать, скрытые гомосексуалисты уж очень повадились сюда, в лоно церкви… Ну и вот… не могу я, оказывается, обнять человека за плечи! Не могу даже к друзьям пойти в комнату: послушать музыку, покурить, просто поболтать… Поймите, не его самого я стесняюсь; а боюсь, как бы он не подумал, что со мной… что-то не так.

Каррас молча слушал, чувствуя, как груз чужих проблем переползает постепенно на его плечи, металлом вливается в душу. Нет, он не противился, не перебивал своего молодого гостя. Он знал: парень будет ходить сюда до тех пор, пока именно тут не найдет своего первого друга, а потом, поняв, что произошло это естественно, без страхов и подозрений, может быть, сумеет с кем-нибудь подружиться и за пределами этих стен.

Но сегодня психиатр чувствовал невыносимую усталость: пучина собственной боли затягивала его, медленно и неумолимо. Взгляд его упал случайно на медальон, прошлогодний рождественский подарок. “Когда плохо брату моему, я разделю с ним боль, и в нем встречу Бога”, — гласила надпись. Почему же раз за разом встречи этой не происходит? Во всем, наверное, виноват он сам: всего лишь вычерчивает мысленно схемы людских страданий, никогда сам не спускается в их лабиринты. Каррас и мысли не мог допустить, что та самая боль, которой он так стыдится, которую считает своей, ежеминутно стекается в сердце его извне.

Молодой человек взглянул на часы — пора уже было идти обедать в студенческую столовую, — поднялся и уже собирался уйти, но остановился, заметив роман, лежавший у Карраса на столе.

— Не читали? — спросил психиатр.

— Нет. — Гость покачал головой. — А стоит?

— Даже не знаю. Сам только что закончил, и не уверен, честно говоря, что все понял там до конца, — солгал Каррас; затем взял книгу и протянул ее парню. — Возьмите, если хотите. Интересно было бы узнать ваше мнение.

— Конечно, хочу. — Несколько секунд тот разглядывал обложку, придерживая ее подолом куртки. — Постараюсь вернуть через пару дней.

Молодой священник ушел заметно повеселевший. Дверь со скрипом закрылась. На секунду Каррас расслабился: тихое умиротворение наполнило его душу. Затем он достал требник, вышел в церковный двор и стал медленно прохаживаться по дорожкам, мысленно проговаривая молитвенный текст.

Второй гость, пожилой пастор из Святой Троицы, зашел к нему после обеда. Он придвинул стул к письменному столу, сел и первым делом принес соболезнования.

— Я дважды уже помолился за нее, Дэмиен. И однажды — за вас, — просипел пастор; говорил он с едва заметным ирландским акцентом.

— Вы так добры ко мне, святой отец; очень вам благодарен.

— Сколько ей было?

— Семьдесят.

— Что ж, возраст почтенный.

Каррас неотрывно глядел на молитвенную карточку, которую зачем-то прихватил с собой пастор; одну из тех — с отпечатанными фрагментами текстов под прозрачным пластиком, — использовавшихся во время мессы, у алтаря.

— Увы, Дэмиен, принес вам еще одну неприятную новость. В церкви нашей — снова осквернение.

Пастор стал рассказывать о том, как статуя Святой Девы Марии у дальней стены оказалась грубо раскрашенной под уличную девку. Затем протянул Каррасу молитвенную карточку.

— А вот это было найдено там на следующее утро после вашего отъезда в Нью-Йорк. Когда это было? Ну да, в субботу. Я только что имел беседу с сержантом полиции, и он… впрочем, взгляните сами.

Пока Каррас вертел карточку в руках, пастор объявил, что злоумышленник отпечатал богохульный листок на машинке и сунул его между истинными текстами и прозрачной обложкой. Лжемолитва, при всех своих опечатках и помарках, была составлена на грамотном и достаточно выразительном церковном латинском и представляла собою необычайно яркое эротическое описание вымышленного акта лесбийской любви с участием святой Девы Марии и Марии Магдалины.

— Ну, давайте. Это не обязательно дочитывать до конца. — Пастор вырвал карточку у него из рук, как бы опасаясь, что сам совершает грех, вводя в искушение собеседника. — Итак, мы имеем дело с сочинением на превосходной церковной латыни, выдержанном, помимо всего прочего, в достаточно индивидуальном литературном стиле. Так вот, сержант побеседовал с каким-то психиатром, и тот навел его на мысль о том, что сделать такое вполне мог и священнослужитель. Разумеется, серьезно больной человек. Что вы об этом думаете?

Каррас после минутного раздумья кивнул.

— Что ж, вполне вероятно. Подсознательный бунт, может быть, в состоянии глубокого сомнамбулического сна. Трудно что-либо утверждать наверняка, но исключить такую возможность тоже никак нельзя.

— А нет ли у вас кого-нибудь на примете, Дэмиен?

— Не понимаю.

— Ну, рано или поздно все они приходят к вам, разве не так? Каждый священник, едва почувствовав, что с ним что-то неладно, тут же идет сюда. Ну так не встречался ли вам среди них человек, который мог бы совершить такое? Больной с отклонениями… в таком духе.

— В таком духе — нет, не встречался.

— Ну конечно, я и не надеялся, что вы мне скажете.

— Святой отец, в любом случае я бы не смог догадаться. Сомнамбулизм — своеобразная внешняя форма разрешения внутренних конфликтов, причем форма всегда символическая. Кроме того, сомнамбула страдает, как правило, постсомнамбулической амнезией. Такой больной при всем желании не способен сознаться в содеянном. Он просто ничего не помнит.

— Ну а если бы вы ему напомнили? — Пастор ущипнул себя слегка за мочку уха; Каррасу был знаком этот жест — старик всегда делал так, когда пытался схитрить.

— Честное слово, просто ума не приложу, кто бы это мог быть, — вновь повторил психиатр.