Елена Кейс - «Ты должна это все забыть…»

• Название: «Ты должна это все забыть…»
• Автор: Елена Кейс
• Жанр: Биографии и Мемуары

Автобиография участницы движения за свободную репатриацию советских евреев.

---

Но вспомнила я это сейчас потому, что вид свободных оркестрантов с визами на руках так резко контрастировал с нашим состоянием, что наше присутствие там казалось неуместным и нарушало всеобщую гармонию. Вдруг кто-то окликнул меня по имени и тем самым вывел из оцепенения. Я оглянулась и увидела Нюсю с Моней, тех самых, что когда(то жили в нашем дворе и к которым мы с моей Таней ходили ночью, чтобы забрать папины скрипки. Тут же все в моем сознании встало на место. То есть они были на своем месте — в Нью-Йоркском оркестре, а я на своем — в отказе в Ленинграде. После первых бурных минут встречи я поняла, что заботы у нас настолько разные, и они настолько уже далеки от происходящих у нас событий, что говорить фактически оказалось не о чем. Вернее, говорить надо было о стольком многом, чтобы начать понимать друг друга, что ни у них, ни у меня не было для этого времени. Это была первая моя встреча после долгой разлуки с людьми из «другого» мира. К сожалению, то же ощущение непонимания у меня потом возникало не раз при встречах, даже долгожданных, с людьми, с которыми меня невольно развела судьба.

Но, по крайней мере, я спросила у Мони с Нюсей как мне найти Зубина Мета, и они хором ответили, что вот же, вот он стоит в центре зала и оглядывается по сторонам. И я мгновенно поняла, почему я его до этого не заметила. Совершенно подсознательно я ожидала увидеть человека во фраке, дирижера, маэстро. А Зубин Мета стоял в домашнем халате, роскошном халате, но отнюдь не во фраке! А я, дура, искала не человека, а его костюм. Нюся с Моней были мгновенно забыты, и все мои философские мысли и рассуждения вылетели из головы. Я схватила Герку за руку и бегом, расталкивая толпящихся музыкантов, которые тут же потеряли свой ореол и превратились просто в мешающих мне людей, бросилась к Зубину Мета.

И он увидел меня, и обнял, и улыбнулся, и такая уверенность исходила от него, что я прижалась к нему, и мне казалось, что в меня вливаются силы. А потом мы поднялись к нему в номер и говорили как старые знакомые. И я спросила: «Я не знаю, как вас называть. Анечка во всех письмах строго настрого наказывала мне обращаться к вам „маэстро“». А он засмеялся и сказал: «Ну зачем „маэстро“. Зови меня просто Зубин». А потом он пообещал, что сделает все от него зависящее, чтобы нам помочь. И что я должна быть все время рядом с ним, приходить за кулисы после всех его концертов и присутствовать на всех приемах, которые будут даваться в честь его приезда. «Все должны видеть, что ты всегда рядом со мной», — сказал он. Он дал нам с Геркой билеты на все концерты Нью-Йоркского оркестра, что уже само по себе являлось предметом зависти всех моих знакомых.

Скажу, что я действительно всегда находилась рядом с Зубиным Мета, и на официальных приемах вся музыкальная элита города сначала недоумевала, строив всяческие догадки в мой адрес, пока Зубин Мета не объяснял всем и каждому, кто я и почему нахожусь рядом с ним. Дело доходило до курьезов. Когда мы вместе после концерта выходили из филармонии, восторженные поклонники его таланта, пробирались через строй милиционеров и пытались сфотографировать своего кумира, принимая меня за его жену. Надо сказать, что все интервью, которые давал Зубин Мета, он начинал с моего имени и моей истории. И хотя в печать это не попадало, огромное число официальных лиц были вынуждены выслушивать злоключения моего отказа.

Чувство огромной благодарности, восхищения, граничащего с благоговением, которое я испытала к Зубину Мета, не только не уменьшилось с годами, а приобрело, пожалуй, восторженный оттенок мистического поклонения.

Девятого сентября 1988 года Андрюше исполнилось восемнадцать лет. На следющий день он получил повестку из военкомата, а еще через день подал документы в ОВИР на выезд в Израиль. Начался отсчет дней, и я находилась в совершенно абсурдном, аномальном для любой матери состоянии: я мечтала расстаться со своим сыном. По ночам я молила Б-га совершить это чудо освободить моего сына от проклятия моей судьбы. Я смутно представляла себе, что я буду делать, если он, мой единственный сын, окажется удушенным пуповиной моего отказа. Призрак Советской Армии уже стоял за дверью.

С момента моего первого посещения ОВИРа прошло тринадцать лет. Жизнь не баловала меня эти годы. И однако то, что могло ожидать меня впереди, было выше моих сил. Мы давно уже решили на семейном совете, что в армию Андрей не пойдет ни при каких обстоятельствах. Армия для него означала бы получение уже лично им формальной секретности, а значит и повода для его собственного отказа, отсчет которого начнется только в 1988 году. Единственной альтернативой армии была тюрьма. И весь последний год я морально подготавливала своего сына к этому шагу. Я не знаю, был ли он готов выдержать заключение. Я знала, что я этого не выдержу. И хотя я старалась никогда не показывать ему свою слабость, я знала, что его тюрьма — это мой смертный приговор.

Поскольку повестки по почте Андрей игнорировал и в военкомат не являлся, повестки стали приносить на дом с требованием расписки в ее получении. И я, и Андрей перестали открывать дверь, если заранее не знали кто пришел. Гера расписываться на повестках отказывался, мотивируя это тем, что он, якобы, гость, посторонний человек. Но всем нам было ясно, что долго такая игра в прятки продолжаться не может. Нервы были напряжены до предела. Любой телефонный звонок разрывал душу, и я боялась снимать телефонную трубку, как будто она находилась под высоким напряжением.

А в начале октября позвонила Анечка и сказала, что в Израиле состоится концерт, посвященный сороковой годовщине образования государства. И что мне в этот день позвонят, и я по телефону смогу обратиться к присутствующим с поздравлениями и вообще сказать то, что мне подсказывает сердце. Честно говоря, я в то время не очень понимала, какая честь мне оказана и в каком грандиозном зрелище я участвую. За много лет отказа я говорила по телефону с бесчисленным количеством людей на Западе, в том числе с людьми очень известными и влиятельными.

Помню, когда я голодала, беспрерывные телефонные звонки превратились в настоящий бич. И даже когда мне позвонил кандидат в президенты Соединенных Штатов господин Майкл Дукакис, меня это не очень-то поразило. Я восприняла этот звонок почти как само собой разумеющееся. Уже потом, приехав в Соединенные Штаты из Израиля по приглашению Аарона Рубингера, раввина из Орландо, который в течение многих лет боролся за мое освобождение, я поняла, какую неимоверную работу нужно было проделать, чтобы убедить кандидата в президенты (!) позвонить по телефону какой-то отказнице во время его предвыборной кампании. Там же, в Соединенных Штатах, у меня произошла встреча с Майклом Дукакисом, которую мне также «устроил» Аарон Рубингер. И только на этой встрече, на которую мы с Аароном ехали в сопровождении полицейских машин с включенными сиренами, я осознала, насколько я недооценивала порой оказываемые мне знаки внимания, заботы и поддержки.

Вот и в тот день, сидя у себя в квартире на Плеханова, поглощенная одной навязчивой мыслью об Андрюшином отъезде (о своем я уж и мечтать устала), я ожидала звонка из Израиля без особого волнения и трепета, сердце не подсказало мне, что это будет самый важный, завершающий разговор, подводящий итог моему многолетнему ожиданию и открывающий для меня новую жизнь. Я ждала звонка и не знала, что приближается мой звездный час. А это был в самом буквальном смысле целый час ожидания с поднятой и поднесенной к уху трубке.

Когда раздался звонок и я, собравшись с мыслями, подняла трубку, я услышала величественную музыку в исполнении симфонического оркестра. А затем женский голос на чистом русском языке шепотом спросил: «Лена, ты здесь?» И я почему-то тоже ответила шепотом: «Да, я здесь». И меня попросили подождать у телефона и трубку не вешать. И я ждала и слушала музыку, и рисовала в своем воображении сцену, и Зубина Мета и мою сестричку.

Но как же убого оказалось мое воображение, когда по приезде в Израиль я смогла увидеть запись этого концерта. Ничего более впечатляющего я не видела в своей жизни. Господи, какой это был фантастический концерт! Древние стены Моссады, освещенные цветными огнями, черное звездное небо, выросшая как из-под земли сцена, белые фраки музыкантов и возвышающийся над ними, как сказочная птица, Зубин Мета — гипнотизирующий, приковывающий внимание — и музыка, разливающаяся в воздухе, который от этих звуков кажется весомым и окутывает тебя и не дает шелохнуться. И кажется, что на всей земле нет ничего, кроме этой музыки, древних стен и черного купола Вселенной.

Нет, в моей квартире на Плеханова я ничего этого, увы, не представляла. Через каждые пять-десять минут женский голос все так же шепотом спрашивал меня: «Лена, ты здесь?» И услышав мой утвердительный ответ, исчезал до следующего вопроса. А потом, минут через сорок, музыка смолкла и наступила звенящая тишина, разорванная шквалом аплодисментов. И вдруг я явственно, как из соседней комнаты, услышала: «Лена, это Зубин». И я страшно разволновалась, и когда раздался голос моей сестрички, у меня в горле появился комок, и я ничего не могла сказать. И ей пришлось повторить два раза, слышу ли я ее. И кроме короткого «да» я ничего не сумела вымолвить. А потом я поняла, что все ждут моих слов. И я начала говорить. О своей любви к Израилю, и о нашей борьбе, и что мы обязательно приедем и встретимся.