Шарль Нодье - Нодье Ш. Читайте старые книги. Кн.1

• Название: Нодье Ш. Читайте старые книги. Кн.1
• Автор: Шарль Нодье
• Издательство: Книга
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-212-00092-0 (т. 1)

В сборнике представлены основные этапы "библиофильского" творчества Шарля Нодье: 1812 год — первое издание книги "Вопросы литературной законности", рассказывающей, говоря словами русского критика О. Сомова, "об уступке сочинений, о подменении имени сочинителя, о вставках чужих сочинений, о подделках, состоящих в точном подражании слогу известных писателей"; 1820-е годы — статьи (в первую очередь рецензии) в периодической печати; 1829 год — книга "Заметки об одной небольшой библиотеке" (рассказ о редких и любопытных книгах из собственного собрания); 1834 год — основание вместе с издателем и книгопродавцем Ж. Ж. Тешне журнала "Бюллетен дю библиофил" и публикация в нем многочисленных библиофильских статей; наконец, 1844 год — посмертная публикация рассказа "Франциск Колумна".

Перевод с французского О. Э. Гринберг, В. А. Мильчиной

Составление, вступительная статья и примечания В. А. Мильчиной.

Перевод стихотворных цитат, за исключением отмеченных в тексте случаев, М. С. Гринберга.

---

56

Впрочем, этим слухам противоречит известная острота одной знаменитой дамы: ”Аббат Рейналь слишком хорошо знает собственные сочинения; на все вопросы он отвечает словами из своих книг”.

57

Весьма вероятно, что, когда я работал над первым изданием этой книги и был, как уже говорил, лишен возможности пользоваться какими бы то ни было пособиями, память меня подвела. Вот что пишет Дювердье в предисловии к сочинению ”Моя библиотека”{89}: ”Даже и в недавние времена нашелся человек, именем Пьетро Алциониус{148}, флорентиец, коий похитил из одной весьма старинной библиотеки мудрое сочинение Цицерона ”О6 изгнании”, изготовил новое сочинение по своему вкусу, надергав кусков из Цицерона и связав их кое-какими своими измышлениями, а дабы мудрецом прослыть самому, сей новоявленный Диомед{149} книгу свою, а вернее сказать, свою химеру отпечатал, а столь прекрасный труд Цицерона уничтожил”. «Рассказ сей, — говорит Ламоннуа, — недостоверен. Возвратившись из ссылки, Цицерон произнес две речи, дошедшие до нас, — ”К квиритам” и ”К сенату”, — но о сочинении под названием ”Об изгнании” никаких сведений нет. Итак, не из этого его труда, но из трактата ”О славе” переписал, надо полагать, Алциониус лучшие места двух прекрасных диалогов ”Об изгнании”, в чем и был заподозрен уже после смерти» (примеч. ко 2-му изд.).

58

Я имею в виду ”Катилину”{163}, где встречаются такие удивительные строки:

В дни юности моей, чувствительной и пылкой, —
Признаюсь вам теперь — себе я слово дал,
Что всем вам грудь пронзит, отмщая, мой кинжал.

59

”О забавных беседах”{188} (лат.).

60

Народная мудрость испокон веков ограничивает свои познания узким кругом общеизвестных имен. Героем всякого морского происшествия выступает Жан Барт, все вольные шутки отпускает Роклор{189}. Есть у толпы и излюбленные сочинители, кроме которых она никого не хочет знать. Лет сто пятьдесят назад считалось, что остроумная реплика может принадлежать только Брюскамбилю или Табарену. Греки, народ остроумный и учтивый, но в общем подобный всем другим народам мира, по всей вероятности, обходились так же с баснями.

61

Античная басня легко запоминается, потому что она, как правило, немногословна и тем отличается от басни нового времени, басни лафонтеновской, где вся прелесть в подробностях. Древние басни — нечто вроде гномической поэзии в образах. Поэтому ничего удивительного, что в них обнаруживаются грубые анахронизмы. Древние филологи сохранили для нас текст Пифагора, где говорится о Юнии Бруте, а поскольку Пифагор не мог похвастаться тем, что знал будущее так же хорошо, как и прошлое, сомнительно, чтобы он стал рассказывать о человеке, который в пору переселения греческого мудреца в Италию еще лежал в колыбели и прославился только под старость. Все дело в том, что до нас дошли лишь обрывки Пифагоровых сочинений{190}, да и те не совсем достоверны, так что, если задаться целью отобрать среди них то, что наверняка принадлежит самому Пифагору, останется меньше половины, а остальное придется отнести на счет его учеников, прежде всего Лисида.

62

Быть может, он покончил с собой по той же причине, что и некий Теренцио, который мастерски подделывал картины старых мастеров и не смог пережить разоблачения.

63

Английский ученый, соратник Джонсона и комментатор Горация.

64

Автор прозаической эпопеи "Последний человек", замечательной во многих отношениях.

65

Впрочем, это правило стихосложения, как и все прочие, существовало негласно задолго до того, как его признали составители трактатов по поэтике. Насколько мне известно, первым его подробно изложил Табуро в своей книге ”Пестрые страницы”{213}, где это и ему подобные любопытные наблюдения затеряны среди бесчисленного множества нелепостей.

66

С тех пор ”Неизданные стихотворения”{219} вышли в свет и подтвердили мой взгляд на историю создания первого сборника Клотильды. Это — одно из тех моих мнений, которого не изменили ни время, ни опыт, ни научные штудии (НП).

67

Сходным образом обстоит дело и в живописи, где такие композиции именуют пастишами. Подражатель схватывает какую-либо особенность манеры художника, как правило, ту, которая лежит на поверхности и первой бросается в глаза, отчего обыватель нередко принимает подделку за подлинник. Однако внимательный зритель, которого в первую очередь волнует скрытая в полотне мысль, быстро понимает, что висящее перед ним полотно не принадлежит кисти Рафаэля, Лесюэра или Жироде. На полотнах Гвидо головам не хватало объемности; Джордано из Неаполя наловчился писать плоские головы, которые сбывал дилетантам по весьма дорогой цене. Тем не менее ныне картины Джордано ценятся невысоко, и знатоки, насколько мне известно, хорошо умеют отличать их от полотен Гвидо. Замечательным мастером пастиша был Тенирс, а Бон Буллонь, подражавший Гвидо еще лучше, чем Джордано, ухитрился провести самого Миньяра, который отомстил за обман, посоветовав подражателю всегда писать, как Гвидо, и никогда — как Буллонь. Впрочем, всех этих художников мы до сих пор помним отнюдь не благодаря пастишам. Умение писать пастиши вовсе не обличает в художнике выдающиеся способности; я знал одного немецкого живописца, который был в состоянии намалевать самое большее вывеску, но внезапно открыл в себе талант копировать ”Интерьеры соборов” Питера Неефа, и пастиши эти были поистине блестящими. Говоря о пастишах, я не имею в виду точную копию той или иной картины; копирование — особый, очень нужный ученикам, а подчас и мастерам труд, идущий на пользу также и публике, которая получает благодаря ему новые экземпляры прекрасных и редких произведений искусства. Копиист должен работать более тщательно, чем создатель пастишей, которому, в свою очередь, потребно больше ума и пыла; однако создания второго любопытны — и не более того, тогда как труд первого приносит несомненную пользу. Впрочем, если копиист вздумает обмануть доверие покупателей, его деятельность может из полезной превратиться в преступную. Как бы там ни было, чем точнее копия воспроизводит оригинал, тем лучше, однако большой точности копиист достигает редко, поскольку для этого он должен сравняться талантом с творцом подлинника, иначе говоря, тоже быть великим мастером. Например, когда Андреа дель Сарто копировал прекрасный портрет Льва X работы Рафаэля, копия вышла такой совершенной, что даже Джулио Романо, писавший одежды на этом портрете, не мог отличить подражание от подлинника. Сходным образом Никола Луару удавалось передать в своих копиях величие пейзажей Пуссена.

68

В юности литературные занятия услаждали мой досуг, в пору зрелости они приносят мне законные доходы, но я никогда не считал литературу своим призванием и, разумеется, никогда не обольщался относительно своих талантов в этой области. Поэтому высказанное здесь мнение, сегодня, вдобавок, совершенно устаревшее, не претендует ни на чье внимание. Это просто-напросто мои мысли; прав я или не прав, не знаю и потому с самого начала зарекся приводить примеры. Я уважаю любой талант и, более того, любое соперничество в литературе; каждый из соперников, добился он успеха или нет, достоин уважения. Если читатели догадаются, кого я имел в виду, говоря о школах, то это не моя вина. Описать таких незаурядных авторов, как вожди литературных школ, — все равно что назвать их по имени; в этом привилегия гения, а может быть, и его несчастье (НП).

69

Мольер. Мизантроп, д. I, явл. 2; перевод Т. Л. Щепкиной-Куперник.

70

Приведу, кстати, и еще одну пародию, которая кажется мне не менее удачной:

Друг, школа новая тебе воздаст любовью:
Она к цветистому пристрастна многословью;
Известен вождь ее своим златым пером,
Что быстро взад-вперед порхает над листом
И, приправляя стих землей, водой, эфиром,
Для громозвучных рифм играет целым миром.

Если сегодня трудно почувствовать, в чем соль этих шуток, то лишь оттого, что школа, против которой они направлены, утратила многие свои позиции, а точнее говоря, вовсе сошла со сцены за те пятнадцать лет, которые отделяют первую публикацию этих строк, в ту пору звучавших весьма дерзко, от нынешнего издания; мы оставили их в книге лишь как документ, ценный для истории французской литературы начала XIX века, — стоит ли после этого толковать о бессмертии литературных школ? (НП).