Виктор Петелин - Мой XX век: счастье быть самим собой

• Название: Мой XX век: счастье быть самим собой
• Автор: Виктор Петелин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9524-4505-5

«Мой XX век: счастье быть самим собой» – книга уникальная как по содержанию, так и в жанровом отношении; охватывающая события с декабря 1956 года по нынешнее время. В декабре 1956 года Виктор Петелин выступил с докладом «О художественном методе», в котором заявил, что тормозом развития русской литературы является метод социалистического реализма, написал яркую статью «Два Григория Мелехова», в которой, как уверяли в своей книге Ф.А. Абрамов и В.В. Гура, «нарисован совершенно положительный характер Григория», с большим трудом издал книгу «Гуманизм Шолохова», в статьях о М.А. Булгакове, которые проходили с огромными осложнениями, показал русское национальное лицо выдающегося художника еще в конце 60-х годов, издал серию статей о русском национальном характере «Россия – любовь моя»... Автор рассказывает о своем везении: в издательство «Советский писатель» один за другим приходили молодые Василий Белов, Евгений Носов, Виктор Астафьев, которые несли в литературу свой неповторимый опыт; с большим трудом автору приходилось «пробивать» их книги, ставшие классикой нашей литературы. Автор рассказывает о событиях и людях, используя подлинные документы, широко привлекая письма Виктора Астафьева, Василия Белова, Евгения Носова, Константина Воробьева, Григория Коновалова, Анатолия Иванова, Петра Проскурина, Владимира Карпенко, Сергея Малашкина и других выдающихся писателей XX века, с которыми свела его счастливая Судьба. На страницах книги возникают образы современников эпохи, с их болями и страстями, с их творческими достижениями и неудачами, когда писатель, случалось, изменял сам себе... Какое счастье быть самим собой!

Книгу с интересом воспримут и специалисты-филологи, и широкие круги читателей, интересующихся историей русской словесности, историей редакций, судьбами писателей, преданных России и испытавших все треволнения, чинимые высшим партийным руководством, редакторами и цензурой.

---

20.01.1969 Белов».

«Виктор Васильевич, шлю поклон. Насчет статьи о деревенской теме в кино, дела такие. Она у меня написана давно и отлеживалась. Но о ней знали в «Н. мире», и я давно дал слово, что пошлю им. Теперь я ее вновь переписал, перепечатал и посылаю в «Н. мир». Отнюдь не ручаюсь, что там будут от нее в восторге. Поэтому не знаю, что дальше будет. Но поскольку пообещал – надо послать.

Никаких пока романов не начинал – боюсь, да и дела засосали...

Да, спасибо за разговор с Лаврентьевым. Он мне послал необходимые снимки.

Пока! Сажусь за «Бухтины вологодские», потом шпарим с Астафьевым в деревню.

18 марта <1969> Белов».

(Датируется по штемпелю на конверте.)

«Виктор, посылаю поклон и спасибо, а также привет твоей семье (не прибавилась ли она?).

Статью я прочитал, она мне нравится, но кажется несколько затянутой и чуть менее злободневной, чем хотелось бы. И еще (это уже личное совсем) не очень приятно стоять в одном ряду с П. Проскуриным (по-моему, В. Астафьеву тоже). Ну, ладно.

Твое ехидное замечание насчет моего «замыкания в рамках «Н. мира» я принял не всерьез. Во-первых, я и не замыкаюсь, во-вторых, журнал-то не так уж и плох, не считая некоторых пассажей типа дементьевской статьи и катаевского «Кубика». «Бухтины» мои там сейчас, но я не очень надеюсь, что пройдут. Статью для «М. гв.» обязательно сделаю, но когда – не знаю, хочется писать то, что задумал.

Насчет В. Оботурова. По-моему, это очень умный перспективный парень, и если портрет у него не получился, то это еще ничего не значит.

Теперь о письме в «Огоньке». Я бы это письмо не подписал. Не потому, что не согласен с мыслями против дементьевской статьи (с этими мыслями я согласен), а потому что, объективно, письмо против Твардовского. А ты подписал бы?

А Ланщиков подписал бы? (Кстати, передай ему привет, хотя я знаком с ним только по его выступлениям.)

Я не берусь судить за всех, но, как мне кажется, Витя Астафьев и Саша Романов тоже не поставили бы свои подписи против Твардовского, да еще теперь, когда его гонят из журнала. Все это очень сложные и хитрые штуки.

А меня теперь Михайлов объявил вне закона, не знаю, что и делать. Не переиздают, не печатают.

И правые и левые смыкаются против меня и Астафьева, хотя одни шумят за Россию, а другие шумят против лжепатриотов (Дементьев, к примеру). Те и другие стоят друг дружки. Ну, пока!

Я в деревне, прихожу в себя после поездки в Польшу и в Москву.

14.08.69 Белов».

«Виктор Васильевич, спасибо тебе за книгу. За сроки не ручаюсь, но прочту обязательно. (Речь идет о книге «Родные судьбы», изданной в «Современнике» в 1976 году. – В. П.).

(У нас, оказывается, почерки схожи.)

Да, а те два рассказа («Самовар» и «Скакал казак») так и выкидывают из всех сборников, хоть я и пытаюсь каждый раз вставить. «Казака» опубликовал Гончаров в «Подъеме», но без моего ведома вырезал главную сцену. Я взбесился, а с него как с гуся вода.

Но даже и после публикации в «Подъеме» – из книжек выкидывают.

В «Канунах» вон тоже выковыряли все, как начинку из пирога. Вот тут и пиши...

Ладно. Будь здоров. Семейству кланяюсь.

21.10.1976 Белов».

Как читатель догадывается, в последних письмах В. Белова говорится уже о другом времени (я перешел на работу в журнал «Молодая гвардия), о котором еще речь впереди. А сейчас мы снова возвращаемся к счастливой поре – к работе в издательстве «Советский писатель».

2. Образы Петра Проскурина

Судьба подарила мне еще одну радость – знакомство и дружбу с Петром Проскуриным. Я знал, что в нашем плане выпуска есть рукопись романа «Корни обнажаются в бурю», я прочитал его в журнале «Дальний Восток», но рукопись уже поступила в издательство, читать ее взяла Зоя Владимировна Одинцова, умный и тонкий редактор, написала хорошее редзаключение, уже началась работа с автором. И как только я узнал, что Проскурин приехал из Хабаровска в Москву, я попросил Зою Владимировну познакомить нас. С первых же слов я понял, что это «мой» автор, деревенский по происхождению, умный, талантливый, хвативший лиха, успевший многое познать в жизни. А потом, после того как он побывал у меня дома на улице Милашенкова, после того как немало было выпито и съедено, как говорится, соли, я увидел в нем не только мощного, сильного внешне, но и могучего внутренней красотой и глубиной проникновения в суть происходящего вчера и сегодня писателя.

Так получилось, что о его романе «Горькие травы» я, естественно, сказал Анатолию Иванову, все еще работавшему заместителем главного редактора журнала «Сибирские огни», познакомил их; помнится, долго все мы втроем беседовали на крыше десятиэтажного дома, где помещался «Советский писатель». Естественно, все мы втроем были у меня на Милашенкова, традиционно мама угощала нас своей селедочкой и картошечкой, и потом – долгие романтические разговоры о высоком, духовном, прозаические – о сегодняшнем, земном.

Эти несколько писем относятся к тому как раз времени, когда решалась судьба романа Петра Проскурина «Горькие травы», решался вопрос о переезде из Хабаровска хоть куда-нибудь в центр России.

В последующем наши отношения были сложными и, как говорится, противоречивыми. Возможно, что-то я не понимал в творчестве Петра Лукича, но писал все, что думал; возможно, и Петр Лукич что-то чрезмерно высоко оценивал в своем творчестве, уж слишком много хвалебных слов по его адресу раздавалось в критике, особенно усердствовал мой друг Виктор Чалмаев... И пусть нас рассудит Время.

В. Белов в своих письмах упоминал имя Проскурина. И это еще раз свидетельствует о сложностях и противоречиях литературного мира, в котором мне довелось жить.

«Дорогой Виктор!

Наконец, собрался написать тебе, хотя тщить себя надеждой на ответное послание не могу – знаю, как «методично и сразу» ты отвечал на письма своего любимого автора – Анатолия Иванова.

Ну да это дело второе. Уехать мне пришлось из Москвы с тобой не увидевшись – зашел в издательство, а у вас, как всегда, шло важное заседание. Я говорил с Н.П. Задорновым о твоей книге, и он обещал говорить с Карповой и при мне звонил. Зоя Владимировна должна была тебе об этом сообщить. Не забыла ли – я просил. Я тебе не стал сразу писать об этом, потому что услышал стороной, что Н.П. уже говорил с Карповой и книга твоя поставлена в план 1965 г. Но все-таки ты, несмотря на свою нелюбовь к ответным посланиям, черкни коротко: как все прошло, и верно ли то, что я слышал. Жду вестей из Новосибирска о квартире, страстно хочу переехать. Сейчас я вырвался в санаторий, но это время, которое прошло после возвращения в Хабаровск, было тяжелым. Дети почему-то сразу заболели, какие-то домашние неурядицы, заботы – черт знает сколько может быть у человека забот, даже невероятно! Ну, да ладно, все это тебе станет знакомым, когда ты обзаведешься чадами и, конечно, подругой жизни. Личный опыт – основа всякому знанию. И еще я сдуру пообещал в свой сборник в «Мол. гв.» новую повесть листов на 5. И теперь с меня ее требуют, а раньше, когда я не обещал, брали сборник и так, без новой повести. Это вот все нашему брату – на пользу. Не тявкай прежде времени. И теперь я вместо того, чтобы наслаждаться богатой дальневосточной флорой и фауной, насквозь пропитанной комарами, сижу по ночам в библиотеке санатория и заканчиваю эту повесть. А-у, Виктор, как бы я хотел сразиться с тобой в шахматы и выпить хотя бы бутылку самогонки! Беда, хочется очень, но когда я пишу – совершенно не пью. Но ты понимаешь, какой это могучий стимул?

Рясенцев роман в «Сиб. огнях» («Горькие травы») довольно сильно подсушил все-таки, особенно 7-й номер, вернее, кусок в 7-м номере журнала. Не прочитал ли ты верстки? Ты знаешь, что-то нервы у меня сдают – жду, что скажут и скажут ли. Раньше за мной этого не водилось. Ну, бывай, жму твою рязанскую лапу. Увидишь Можаева – большой привет ему. Кланяюсь твоим близким, матери. Привет товарищам. Напиши, не поленись, как с твоей книгой, и пр.

14.08.64 Дружески Проскурин».

«Здравствуй, Виктор!

Понимаешь, я еще провинциален, вероятно, и верю в какие-то вещи, в которые уже не верит (и правильно!) тертый москвич. Родичев все мне рассказал о тебе (о твоей книге и о борьбе вокруг нее), и теперь я уже не напишу тебе, как в предыдущем письме, мол, Н.П. звонил и т. д. А что ты уколол насчет преждевременных обещаний, и здесь ты прав. Все что-то ждешь, хочешь чего-то, все мало, а пора бы посерьезнеть. Ну, с божьей помощью повесть я все-таки добиваю, вот только никак названия не придумаю. Вышло листов 7 – 8. Мучает меня другое: переезд. Из Новосибирска пока, насчет этого, ни звука, а я, как грешник на костре. Корчусь. «Роман-газета» молчит, хотя писал я и Маркову и Дорофееву. Там, видать, не пройдешь. Как в священном писании: «Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем грешнику в рай и т. д.». Об этом сейчас и говорить не стоит – что попусту нервы, те драгоценные волокна, данные нам однажды и навсегда, рвать напрасно.