Станислас де Гуайта - Очерки о проклятых науках. У порога тайны. Храм Сатаны

• Название: Очерки о проклятых науках. У порога тайны. Храм Сатаны
• Автор: Станислас де Гуайта
• Издательство: Ланселот
• Жанр: Религия
• Год: 2004
• ISBN: 5-902753-01-5

Автор книги — знаменитый французский маг, оккультный философ, поэт и библиофил конца XIX в., создатель Каббалистического ордена Розы+Креста (руководителем российского отделения которого был известнейший оккультист Г.О.М.) — пользуется мрачной славой сатаниста, отравителя и колдуна; некоторые даже считают, что он играл в XIX в. такую же роль, какую Алистер Кроули — в XX в. Названия его книг всегда будут шокировать как «доброго христианина», так и устойчивого в своей благонамеренности неоспиритуалиста «правой руки». В настоящий сборник вошли его «Очерки о проклятых науках» и «Храм Сатаны» (первая часть трилогии «Змей Книги Бытия»). Недолгая жизнь (1861–1897) бесстрашного разоблачителя темных сторон оккультизма закончилась, по словам его ученика и соратника Папюса, в результате враждебной магической атаки. И весьма вероятно, что такая атака была вызвана содержанием его книг: ведь то, что описывал Гуайта, небезопасно предавать огласке. Мы впервые знакомим российского читателя с одной из ярчайших фигур французского эзотеризма и его невероятно глубокими и загадочными произведениями, приобретающими подчас почти детективную занимательность.

---

Но довольно этих беззаконных постановлений.

Нам осталось подробно описать различные пытки, использовавшиеся для того, чтобы ускорить «признание» виновного, но мы отказываемся довести эту задачу до конца, по крайней мере, своими силами; мы просим пощады: у нас слабеет сердце! Сапог, кнут, дыба, «колье», «лошадка», допрос[393]с помощью воды, огня и т. д. и т. п… Мы просто называем, а не описываем, глубоко уверенные в том, что нас ждет благодарность за эту сдержанность: жалея самих себя, не щадим ли мы и своих читателей[394]?

Если среди них найдется чрезвычайно добросовестный человек, доведший мужество духа до желания вникать во все подробности, или какой-нибудь извращенец, упивающийся деталями этих картин иной эпохи, мы отсылаем их к демонографам и историкам Инквизиции. Там они отыщут полный и систематический перечень всех видов пыток[395]. Мы обращаем их внимание, в частности, на Книгу V «Магических контроверз» Дельрио[396], которую этот святой отец посвятил почти исключительно пыткам. Наконец, мы указываем на замечательные лекции профессора Реньяра, собранные в одном прекрасном томе под названием «Колдовство, магнетизм, морфинизм и мания величия»[397]. Автор, который представляется нам утонченным человеком, исследователем и библиофилом, воспроизводит великое множество старинных деревянных и весьма любопытных медных приспособлений, взятых из довольно редких и почти неизвестных произведений Гуакция (1608), Жильбера де Воса (1625) и Авраама Палинга (1659). Некоторые из этих гравюр изображают разнообразные пытки.

Г-на Реньяра посетила счастливая мысль воскресить несколько удивительных и давным-давно забытых стихов, которые он позволил нам процитировать вслед за ним. Их автор — тот самый знаменитый лотарингский судья, Никола Реми (или Ремигий), утверждавший, что из трех человек, взятых наугад на улице, по крайней мере, двое окажутся колдунами. Мы помним, как он отомстил за относительное недоверие, которое выказывали ему современники, изобличив себя самого, и умер с полным удовлетворением, сожженный заживо на основании своих же вполне добровольных признаний! Поэма, которую он написал, прежде чем позволить себе эту последнюю «прихоть», и оставил в качестве необычного завещания своей мономании, стала библиографической редкостью. Она представляется довольно любопытной и заслуживает почетного переиздания, которого так часто удостаиваются посредственные и бесцветные произведения. Пусть же какой-нибудь издатель-художник исполнит это пожелание!

…А как-то раз была оказия такая:
На всякий мой вопрос колдунья, как немая,
Ни слова мне в ответ так и не проронила.
Я понял: от меня секрет она свой скрыла.
То долу, то горе взор ведьма обращала
И, руки заломив, о помощи взывала…

Я повелел сказать, чего она страшится,
И вот что мне сия поведала девица:
«Увы мне, — начала стенать в тоске глубокой, —
Сей есть виновник всех невзгод моих жестокой!
Он прячется в щели и ужас мне внушает,
Всем видом он своим дар речи отнимает.
И лапы у него — как раковые клешни,
Выглядывает он, как слизень из скворешни!
Вот пятится назад, перепугать желая,
Рогами грозными ужасно помавая!»

Вы, общества столпы, ревнители порядка,
Караете вы всех злодеев без остатка,
Не бойтесь проявить излишнюю суровость…

Чтоб ведьму осудить, нам не пристала кротость…
Отправьте на костер негодную девицу,
Юстицией такой века должны гордиться!..

Слог устарел, и рифма бедновата… но этот отрывок вызывает желание познакомиться с оставшейся частью.

Похоже, мы уже собрали достаточно материала, чтобы избавить себя от новых перечней.

Невозможно описать в нескольких строках «подвиги» демонологов, почти каждый из которых был вместе с тем судьей и законодателем. Но еще предстоит создать большую книгу, страшную и захватывающую! У всех этих клевретов узаконенного фанатизма были свои отличительные черты: каждый из них налагал на свои труды собственный отпечаток — и мы легко обнаружим эту психологическую «печать» при рассмотрении различных гекатомб, которыми они вкруговую обагряли территорию своей соответствующей юрисдикции.

Николай Ремигий был мистиком беспощадности; об этом свидетельствуют не только девятьсот ведьм, сожженных им в Лотарингии за короткий промежуток времени: сорок женщин покончили с собой, чтобы не попасть в его руки, и он хвастает этим в предисловии к своей книге с посвящением кардиналу Лотарингии (1596).

Епископ Женевский, один из самых надменных вельмож, проявил не меньшую «оперативность» примерно семьюдесятью пятью годами ранее: за три месяца он сжег пятьсот ведьм.

Грилланд, инквизитор из Ареццо (1520), признает тысячу семьсот семьдесят жертв: непреклонный и торжественный, не проявляя ни гнева, ни жалости[398], он просто исполнял свой долг священника; и ни один другой богослов, за исключением, возможно, иезуита Дельрио, не был более систематичным и казуистичным.

Шпренгер, наоборот, сострадателен и добр; только из милосердия он поджаривает несколько тысяч подсудимых; вначале он хочет спасти их от адских мук; затем, глубоко тронутый бедами и несчастьями народа, обычно приписываемыми адептам Черной магии, он желает положить конец такому положению вещей, уничтожив всех волшебников до одного.

Пьер де Ланкр — советник при Парламенте Бордо, человек добродушного нрава и нестрогой морали, влюблявшийся в красивых ведьм, когда он их не сжигал, — признается с невероятной бесцеремонностью в том, что осудил шестьсот женщин в течение трех месяцев в области Лабур (1609 г.). По словам некоторых историков, следовало бы говорить о целой тысяче.

В это же самое время, самый недалекий из всех, Анри Боге, судья из Сен-Клода, отправляет шестьсот человек на бургундские костры (ок. 1602 г.).

Автор «Республики», красноречивый адвокат, а впрочем, либеральный и довольно передовой для своего времени писатель, Жан Боден, набрасывает свой собственный портрет росчерком пера: он высказывает пожелание собрать вместе сотни тысяч колдунов, наводняющих мир, чтобы он сам, Боден, мог поджарить их всех за один раз.

Что же касается аутодафе римско-католической Инквизиции, то мы не станем останавливаться на них в этой главе; добрые души, возможно, расценили бы как кощунство, если бы мы приравняли к человеческому правосудию исполнение того, что они считают правосудием Божьим. С другой стороны, видя, как мы требуем права на эту номинальную категорию, другие добрые души вполне могли бы счесть нас ироничными — и вот мы плывем по воле волн между Харибдой и Сциллой!..

На всех не угодишь, гласит пословица. Позволительно ли нам, по крайней мере, выпутаться из этой ситуации путем компромисса? Это означало бы ограничиться указанием источников, к которым каждый будет волен «припасть». «История Инквизиции и ее происхождения»[399], с одной стороны, и «Донесение об Инквизиции Гоа»[400]— с другой, всегда представлялись нам безупречными в этом отношении. Можно обратиться также с пользой к большому труду Льорренте, генерального секретаря Инквизиции, «История Инквизиции в Испании»[401]: нельзя было бы написать более рассудительную и взвешенную книгу по такому «жгучему» вопросу.

Одним из самых значительных судебных процессов по делам о Магии, отразившихся на всей последующей истории, был, конечно же, процесс Тамплиеров. Хронологически он должен был предшествовать двум или трем другим, о которых мы собираемся рассказать; но мы полагаем, что у нас есть основательные причины для того, чтобы оставить его про запас. Мы вернемся к нему в последнюю очередь.

Оставляя в стороне «архангельскую» фигуру Жанны д’Арк и ее головокружительную эпопею, завершение которой представляется равно постыдным как для короля Англии (настойчиво стремившегося к этой низости), так и для короля Франции (не рискнувшего своей короной и жизнью, для того чтобы ее предотвратить) — все этапы этого процесса навязли в зубах и известны в самых мельчайших подробностях, — пора вспомнить, что мы обещали набросать портрет знаменитого маршала Бретани, которого предание превратило в Синюю Бороду.

Этот великолепный и жалкий Жиль де Лаваль, сеньор де Рэ, принадлежавший к благородной фамилии Монморанси, был в первой половине XV столетия одним из самых бесстрашных воинов и, прежде всего, одним из самых пышных сеньоров. Его черная, как смоль, борода отбрасывала циановые отблески цвета воронова крыла, откуда произошло прозвище Синяя Борода, а его косые глаза метали искры затаенной свирепости и подозрительного сластолюбия.