Михаил Шалаев - Владыка вод

• Название: Владыка вод
• Автор: Михаил Шалаев
• Жанр: Фэнтези

---

Допела Цыганочка, волосы со лба откинула, бубен положила. Цыган подобрел:

— Ты кто ж такая будешь, красавица? Откуда?

— Из Поречья, из Белой Стены я.

— И за каким же к нам делом? Или так просто?

— Нет, не просто. Ищу я женщину одну… — Цыганочка замялась, не зная, стоит ли объявлять вот так, всем сразу. Но цыган ее подбодрил:

— Говори, говори — не бойся. Если знаем, поможем.

— Ее зовут Летеста. Или звали так раньше…

Странно подействовало на цыган произнесенное Цыганочкой имя. Они разом насторожились, все взгляды скрестились на ней, как клинки смертельно острых цыганских ножей.

— А зачем тебе Летеста, красавица? — прошамкала старуха. — Не ходи к ней. Злая она, недобрая…

— Почему? — теперь уже насторожилась Цыганочка.

— Трудно объяснить, да и не поверишь, — вступил в разговор волосатый мужик с гитарой. — Только верно мать говорит: не ходи.

— Но мне очень нужно.

Волосатый мужик покачал головой:

— Ни за какой нуждою ходить к ней не надо, красавица.

— Да почему? Можете вы объяснить?

Старуха сказала что-то на незнакомом языке, мужик с гитарой ответил. Парень тоже что-то проговорил, гортанно и быстро. Мужик махнул на него рукой. Цыганочка слушала их разговор, и чувствовала, как зреет в ней страх. Может, бросить все, пока не поздно? Но тут к ней вновь обратилась старуха:

— Ты скажи, красавица, что тебе нужно? Может, без Летесты поможем?

Цыганочка медленно покачала головой и сказала:

— Без нее нельзя. Это мать моя.

Цыгане прямо-таки отшатнулись. Старуха даже рукою прикрылась. Цыганочка смотрела на них с ужасом, ничего не понимая. Наконец мужик без гитары сказал ей медленно:

— Вот что, красавица. Поешь ты хорошо, просто замечательно — но уходи. Подальше уходи. Оставь нас.

— Да я уйду, — Цыганочка уже не рада была, что обратилась к ним, — вы только скажите — куда? Где искать ее?

— В Гнилую балку иди. Это там, там! — старуха потыкала пальцем через плечо.

Но тут вдруг вскочил на ноги молодой цыган, заговорил что-то на том же незнакомом языке запальчиво и с укором. В ответ мужик без гитары заворчал недовольно и покрутил пальцем у виска, а старуха покачала головою в цветастом платке.

— Пойдем, я провожу тебя, — отрывисто сказал парень Цыганочке и торопливо зашагал туда, куда указывала старуха. Цыганочка последовала за ним. «Не ходи, Радич! Не ходи-и!» — крикнул им вслед кто-то из мужиков, но парень только зло мотнул головой.

Солнце уже валилось за крыши домов, и тени быстро наливались соками темноты. Радич шел быстро и деловито, так что Цыганочка едва поспевала. Она испугалась некстати: идет одна, на ночь глядя, с незнакомым цыганом в какую-то Гнилую балку — кто знает, что у него на уме? Но выбора не было, оставалось надеяться на его честность. А он, словно услышав ее опасения, заговорил:

— Ты не бойся. Здесь не очень далеко. Вот только за город выйдем — и через мост, через рощу, а там за холмом и Гнилая балка… — он вдруг остановился. — А зачем спешка такая? Может, лучше завтра?

— Завтра обоз соляной отъезжает. Мне с ним надо…

— Вон оно как. Ну, пойдем.

Они вышли за город, когда солнце уже закатилось, но небо еще оставалось светлым и теплым. Цыганочка спросила:

— Послушай, а почему ее так боятся?

Радич долго раздумывал на ходу, потом нехотя сказал:

— Трудно объяснить. Говорят, она чужими жизнями живет.

— Это как?

— А так. Отнимает время у тех, кто рядом окажется.

— И… что они?

— Стареют быстро. А она всегда молодая…

Навстречу им показалась согбенная фигура древнего старика с длинной седой бородой. Когда разминулись, Радич, оглянувшись украдкой, продолжил:

— Вон, видела? Он ей хлеб носит, лет пятнадцать уже. Говорят, ему сорока еще нет.

— А зачем же он… если знает? — ужаснулась Цыганочка.

— Любовь… — процедил сквозь зубы цыган.

Они вошли в мрачноватую дубовую рощу. Холодком тянуло из-под дремучих крон, но куда чувствительней был другой холодок, залетевший в душу от всего услышанного.

— Она что, колдунья?

— Да нет вроде. А то бы от нее совсем спасу не было. Потому ее убивать и не стали, прогнали только…

— А меня-то твоя братва чего испугалась?

— Подумали, раз дочка — значит, тоже…

— А-а…

За пологим холмом в последних отсветах дня показался длинный извилистый овражек, сплошь заросший буйной зеленью, которая казалась сейчас грудами черного хлама.

— Вот она, балка Гнилая. Значит, так: я тебя подожду где-нибудь здесь… — да вот под этим деревом. А ты иди по тропинке — дойдешь, куда надо. Но долго не задерживайся. Я понимаю: мать, все такое… Ты ее не видела никогда, что ли?

— В три годика.

— Я так и понял. Но все равно, не задерживайся. Если что — я приду тебя вытаскивать, — Радич широко зевнул и сел, удобно прислонившись спиной к стволу. — Ну, иди скорее. Я жду.

Цыганочка поглядела на него и чуть было не сказала, что передумала. Неохота было идти. Страшно. Но неудобно стало — зря, что ли, человек тащился? Она пошла по тропинке, путаясь волосами в ветках и оберегая глаза руками, и вскоре увидела на прогалине черную хижину, крохотное окошко которой смутно подсвечивал изнутри слабенький огонек.

Она не стала подавать голос, нашла дверь и вошла без стука, оказавшись неожиданно сразу в комнате. Впрочем, комнатой это назвать было трудно. В темном грязном помещении стояло некое подобие стола, на коем тускло коптил масляный фитилек, угадывалась у стены полуразвалившаяся печка, рядом с ней — грубая широкая скамья с наваленным тряпьем: видимо, кровать. Вот и вся обстановка. А в дальнем углу, прямо напротив двери, сидела на ветхом стуле женщина — красивая, молодая, — может, чуть постарше самой Цыганочки, — но вся подстать этой комнате: спутанные черные волосы, нечесаные, кажется, много лет, лохмотья вместо одежды и потухший, безжизненный взгляд. Она глядела в упор на Цыганочку. А та переживала явившееся ей в единый момент прозрение: ни комната, ни хозяйка уже давным-давно не помнят, зачем они существуют, не знают, зачем нужны они друг другу и всем остальным.

— Ну, зачем пришла? — раздался надтреснутый голос из угла — голос, который отвык звучать.

И, услышав его, Цыганочка поняла, что перед нею самое несчастное существо на свете — и прошел ее страх, и вспомнила, что это ее мать.

— На тебя посмотреть пришла, — сказала она спокойно.

— Для чего тебе на меня смотреть? Ты что, не знаешь, что это опасно? Или ты хочешь меня убить?

— Нет, не хочу, — Цыганочка не знала еще, что говорить.

— А-а… А то много было желающих. Да только так никто и не собрался… К сожалению, — закончила она неожиданно.

Цыганочка молчала, онемев от жалости.

— Так чего ж тебе надо? — снова заговорила женщина.

— Я хотела спросить, — решилась Цыганочка, — известно ли тебе такое имя — Дробич?

— Дробич… — женщина опустила глаза. — Из-за него это все и случилось. Ах, если бы не Дробич! — она покачала головой. Потом вдруг резко спросила: — А ты его откуда знаешь?

— Это мой отец…

— Что?! — женщина выпрямилась на стуле, пристально вгляделась в лицо Цыганочки. — Вот, значит, как… Вот ты какая стала… Ну да, лет-то уже прошло — чуть не два десятка… — Она встала, чтобы подойти поближе, даже руки вперед протянула, но тут же села. — Ты зачем пришла? Стой, где стоишь, ко мне не подходи!

Цыганочка взяла себя в руки и твердо сказала:

— Я пришла узнать, что же у вас случилось.

— Что же у нас случилось… — горько повторила женщина. — Ну, слушай. Ты дочь, ты имеешь право знать. Ты должна знать. Только слушай там, ближе не подходи.

И она начала рассказывать, замолкая надолго, чтобы вспомнить детали, и заново переживая свою короткую прекрасную жизнь, оборвавшуюся так страшно.

РАССКАЗ ЛЕТЕСТЫ

…Они жили тогда в Семихолме, вдвоем в хорошеньком домике, где всего было вдосталь и никому не надо было завидовать. Она хозяйничала, весело и со вкусом, украшая их жизнь радостными мелочами, а он обучался наукам в Высшей Школе, обещая вырасти в крупного ученого. Недостатка они не знали: отец оставил Дробичу хорошее наследство, которого хватало и на жизнь, и на учебу. Да и Дробич подрабатывал частными уроками. Но главное — была между ними любовь, такая, что скрашивает все неурядицы, как могучий прилив покрывает мелкие рифы у входа в гавань.

Потом родилась дочка. И глядя однажды на крохотное существо, жадно сосущее ее грудь, Летеста подумала, что вот и новая жизнь пришла, и надо будет уступить ей место, а ее удел отныне — стареть. Эта мысль испугала Летесту, как пугает всякую женщину — она стала придирчиво изучать себя в зеркале, и скоро нашла вокруг глаз паутинные морщинки, и убедилась, что фигура после родов стала уже не та… Чего она боялась больше — потерять любовь Дробича? Да нет, в это она не верила. Скорее, страшно было терять веселую уверенность в себе, с которой она так сжилась. И ничего нельзя было тут поделать… Ничего?