Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 4. Рассказы и повести

• Название: Собрание сочинений в 4 томах. Том 4. Рассказы и повести
• Автор: Николай Вирта
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1982

В четвертый том Собрания сочинений вошли повести и рассказы Николая Вирты, созданные писателем в 1947–1974 годы.

---

А может, Вартман и его начальник не хотели меня отдавать в гестапо, считая: эту птичку поймали они и петь она должна с их голоса. Предатели-осведомители были им нужны позарез. Несколько раз капитан — начальник контрразведки — намекал мне на обеспеченную и беспечальную жизнь, если я соглашусь «кое в каких пустяках» помочь им. Закидывал эту удочку и Вартман.

Я сделала вскоре интересное наблюдение. Когда приезжало высшее начальство, Вартман либо выгонял меня из комнаты после того, как начальство вдоволь «насладится» беседой со мной, либо орал на меня на немецком языке. В остальное время он держался со мной вежливо.

Это обстоятельство заставило меня призадуматься. Дерзкая мысль пришла в голову: «А не сделать ли его нашим осведомителем?» Я стала внимательно присматриваться к Вартману. Мне казалось, что он не очень доволен своей работой в таком захолустье и рвался к должности повыше; он ведь так старался на Украине и в Белоруссии!

Как-то я сказала ему:

— У вас всего один Железный крест, а вот у вашего старшего радиста два. Как же так?

Вартман нахмурился.

— А, — буркнул он, — это мелочь. Но, конечно, второй крест я заслужил.

— Почему же вам не дают его?

— Это знает начальство.

Шеф контрразведки был много моложе Вартмана, часто отлучался, ездил в Краков, иногда пропадая там дня три-четыре. Вся работа ложилась на плечи Вартмана. Я не раз замечала, какими глазами он встречал шефа, возвращавшегося из Кракова.

У нас было достаточно времени для споров и разговоров с капитаном и лейтенантом. Мы дискутировали на любую тему, и на любой вопрос я могла им ответить, потому что сравнительно хорошо знала литературу, музыку. Мне удалось изменить мнение немцев о русских людях. Во мне они видели уже не «швайне», а вполне развитого человека.

Часто по вечерам мы танцевали. Начальник контрразведки сказал как-то:

— О! Я не знал, что русские девушки могут так хорошо танцевать.

Однажды помощник повара — латыш попросил меня помочь ему принести пиво для офицеров. Повар — мой соглядатай — запретил мне выходить из дома. Все-таки я пошла. Тогда он ударил меня по скуле. Я упала. Рот наполнился кровью. Он выбил у меня зуб. Было и больно и обидно.

Злоба и ненависть хлынули через край. Превозмогая боль, я поднялась и кровью плюнула ему в лицо.

Фашист рассвирепел, схватил оружие и убил бы меня, но в это время подъехала машина, из нее выскочили офицеры, крикнули ему:

— Отставить автомат!

Когда я поняла, что смерть снова миновала, разрыдалась.

Успокоившись, резко сказала Вартману:

— Если вы привезли меня сюда, чтобы издеваться надо мной, то лучше отправьте в могилу. Вам издеваться над людьми, видимо, положено по штату.

Начальник контрразведки при мне отчитал повара.

— Хорошо, — сказал начальник, — с сегодняшнего дня за тобой будет следить радист, но для этого ты должна почаще быть в радиорубке.

Надо ли говорить, как я была довольна таким исходом! В тот же вечер я попала в радиорубку. Переступила порог и замерла. От увиденного дыбом встали волосы. Сколько там было таких же радиостанций, как моя! Значит, столько погибло таких, как я!

И я решила отомстить за моих товарищей. Нет, я не должна бежать с пустыми руками! Моя радиостанция стояла на столе и манила к себе. Но внимание мое привлек большой сейф, там хранились секретные документы.

«Вот бы добраться до них!» — думалось мне.

Тогда-то я и занялась старшим лейтенантом Вартманом, начала прощупывать его со всех сторон.

Я узнала, что его родители в тысяча девятьсот семнадцатом году эмигрировали из Петрограда. Что он очень богатый человек — в Берлине у него небольшой завод. Воспитывался он в духе национал-социалистской партии. Ему не сразу доверили такой высокий пост. Чтобы получить место заместителя начальника контрразведки, он полтора года работал в Белоруссии и на Украине. За его плечами было много злодеяний, и он знал, что, если придут русские, его ждет только виселица. А жить он очень хотел.

После Сталинградской битвы Вартман понял, что война Гитлером проиграна, страшно забеспокоился о своей шкуре и, как утопающий, хватался за любую соломинку.

Я решила стать его «соломинкой» и предложила ему работать на нас, на советскую разведку.

Вначале он опешил. Однако согласился, моих убеждений и доводов оказалось достаточно…

— Всего этого мне далеко не достаточно, — сказал я, остановившись на предыдущих строчках стенограммы. — Мне недостаточно этой скороговорки, — повторил я. — И позвольте усомниться в том, что дело было так, как записано в стенограмме. Стало быть, вы предложили Вартману работать на советскую разведку, и он тут же согласился?

— Ну, не тут же, конечно.

— Вот в том-то и дело. Слишком уж это просто получилось: раз-два — и готов Вартман.

Елизавета Яковлевна посмеялась.

— Сколько дней вы пробыли в контрразведке?

— С шестнадцатого по двадцать пятое сентября.

— Десять дней. Надо думать, вы не тотчас начали обрабатывать Вартмана?

— Я уже говорила; сначала присматривалась к нему. Кое-что в его поведении навело меня на раздумья… Мне показалось, что его можно, как вы сказали, обработать.

— Что же необычное бросилось вам в глаза в его поведении?

— Например, разница в обращении со мной при высоком начальстве и когда мы оставались наедине с Вартманом или втроем, то есть с его шефом, начальником контрразведки. При начальстве они орали на меня или выгоняли прочь. В остальное время я не могла пожаловаться ни на что. Разумеется, я была арестантка, но сидела не в тюрьме, а в доме, занимаемом контрразведкой. Выходить из дома мне было запрещено. Немцы вообще зорко следили за мной.

— Ну, разницу в обращении с вами можно объяснить просто. Перед начальством Вартман выслуживался, а оставшись с вами наедине, делал все возможное, чтобы показаться перед вами в наиболее выгодном свете и, так сказать, помочь вам дать согласие работать на немцев. Правильно?

— Да. Вартман и его начальник старались перещеголять друг друга в смысле внимания и предупредительности ко мне.

— Какое впечатление производили на вас контрразведчики?

— Они были большими знатоками своего дела.

— Очевидно, иначе и не могло быть. Вряд ли гитлеровское командование доверило бы идиотам такие дела, да еще в Польше.

— Я думаю.

— Не мне говорить вам, что мы имели дело с очень серьезным противником…

— Знаю это на собственном опыте.

— Тем более. Значит, у этих контрразведчиков хватило ума, сообразительности и проницательности увидеть в вашем лице человека достаточно умного, чтобы попытаться сделать вас своим сотрудником. Осведомители глупые и несообразительные им были не нужны. И вот между двумя немецкими контрразведчиками и русской женщиной-разведчицей идет психологическое сражение: кто — кого. Это сражение продолжалось десять дней. Окончилось оно вашей победой над одним из наших врагов. Вот так обстояло вкратце дело, о чем вы почему-то умолчали, беседуя с артистами театра.

— Я не хотела этого рассказывать моим слушателям, чтобы не создалось впечатления, будто я… ну, скажем, преувеличиваю некоторые свои качества. Поймите меня… Таких, как я, в тылу работали сотни…

— Однако одержать победу над таким сильным противником, как Вартман, смогли бы далеко не все. И тут роль сыграли именно ваши личные качества. Но вернемся к Вартману. Итак, ему и его шефу был нужен осведомитель умный, расторопный, хорошо знающий свое дело, располагавший к тому же сведениями о постановке разведывательного дела в нашей стране, что было для них очень важно. Вот почему они довольно мягко обходились со своей пленницей, понимая, что ею стоит заняться всерьез.

— Должно быть. Несколько раз шеф и Вартман говорили, что их потрясает мое самообладание и то, что я разговариваю с ними, ничего не боясь, хотя они не раз повторяли, что мне грозит петля.

— Что ж, вполне закономерная реакция. Итак, мы пришли к выводу, что в вас они видели человека, не только ни в чем им не уступающего, — в смысле общей культуры, например.

— Не мне судить о том.

— Вы только подумайте: два матерых гитлеровца, какими бы целями насчет вас они ни задавались, должны были выслушивать самые суровые и гневные слова осуждения фашизма. И от кого? От беззащитной девушки, не скрывавшей ненависти к ним.

— Я не считала себя беззащитной, — быстро сказала Елизавета Яковлевна.

— Да, понимаю. Вашей защитной броней была идея.

— Да, она.

— Вот тут-то мы и подходим к тому главному, что меня заставило вести весь этот «допрос».

Мы посмеялись.

— Это главное состоит в том, что я отвергаю ваше утверждение, будто с Вартманом дело обстояло так просто и обыденно. Сколько Вартману было лет и как он выглядел?