Генри Олди - Баллада о кулаке

• Название: Баллада о кулаке
• Автор: Генри Олди
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-12569-8

Кто не слышал о знаменитом монастыре Шаолинь, колыбели воинских искусств? Сам император благоволит к бритоголовым монахам-воинам в шафрановых рясах, чьи руки с выжженными на них изображениями тигра и дракона незримо и неотвратимо творят политику Поднебесной империи. Далее из великого Китая мы переносимся в Японию XV века и Харьков века XX.

Легендарные актеры театра Но и наши с вами современники, искусство древних лицедеев и современные школы карате, встреча с безликим нопэрапоном на ночном кладбище и рекламка «Ваша задача - выжить!». Тема боевых искусств — одна из главных в творчестве Г.Л.Олди, а романы «Мессия очищает диск» и «Нопэрапон» давно и заслуженно вошли в золотой фонд фантастики.

---

Юноша задохнулся от изумления.

Много историй слышал он от отца, от бродячих сказителей, но о перерождении убийцы в убитого…

Вовек не бывало!

— Я стала ученицей Хякумы Ямамбы из ущелья Орлиных Гнезд, что в горах Хиэй. — Старуха задумалась, печально качая головой, подергала себя за редкую прядь на виске, покрытую снегом… нет, пылью, паутиной времени. — Да, правильно, это случилось на пятый год девиза «Мирное правление». За десять лет до того дня, как один борец-сумасброд пошел искать речного каппу. Моя наставница вскоре тяжко заболела, и смерть преступно медлила явиться за ней. Повинуясь просьбе умирающей и собственному понятию о милосердии, я однажды накрыла лицо наставницы старым дзабутоном, уперлась обеими руками и держала, пока дыхание ее не прервалось навсегда.

Мягкая, удивительно грустная улыбка на миг озарила лицо старой женщины; словно та девушка из далекого, почти нереального прошлого выглянула наружу и вновь скрылась в небытии.

— С тех пор Хякума Ямамба — я. Вот уже…

Юноша ждал слов: «Вот уже много, много лет».

Не дождался.

— Вот уже шестое рождение, — закончила старуха.

Слева от Хякумы Ямамбы заворочался молчаливый тэнгу.

— Я зарубил тэнгу в лесу О-Нин, защищая честь своей жены, — отрывисто каркнул он.

Плотно сжал губы, отчего рот его стал похож на застарелый шрам.

И больше не добавил ни слова.

Мотоеси сделал глоток, потом еще — быстро, давясь, пытаясь залить слова, которые жгучей волной подымались из глубин юноши. «Саке одной ночи» было горьким и соленым, как слезы, как кровь, как слова, «саке одной ночи» ничуть не помогало, потому что вокруг царила та самая, одна-единственная ночь, когда правда врет, а ложь спасает.

Ночь прозрения, настоянная на корнях ириса.

— Я убил нопэрапон на сельском кладбище близ холма Трех Криптомерий.

Сказал.

Он все-таки сказал это вслух.

В ответ дрогнули струны цитры в руках слепца, певшего мертвым сказание о их былой гибели; прозвенели, рождая мелодию вступления из «Парчового барабана», создавая вокруг Мотоеси привычный с детства мир, в котором жить было так же трудно, как и в любом другом, но говорить — легче.

Спасибо тебе, мудрый Раскидай-Бубен… спасибо.

— Я убил нопэрапон скорее из страха, чем из мести за мастера Тамуру или праведного гнева. Так получилось. Теперь я стану нопэрапон, да?

— Нет.

Хякума Ямамба вертела в сухих пальцах огрызок бечевки, на которую еще совсем недавно были нанизаны рисовые клецки. Огрызок почему-то казался мертвой змеей: извивался, норовил высвободиться, едва ли не шипел.

— Нет, не станешь. Уже стал.

Юноша машинально ощупал свое лицо.

Нос с легкой горбинкой, гладкие щеки, подбородок с ямочкой… бриться, по счастью, можно редко — борода растет, как рис на камнях… нижняя губа слегка оттопырена…

Старуха рассмеялась, глядя на Мотоеси. Вслед за ней засвистел смешком каппа, хмыкнул тэнгу-молчун, и даже слепой гадатель присоединился к общему веселью — хотя уж он-то никак не мог видеть самое потешное в мире зрелище.

Молодой актер с недоверием сам себя щупает.

Животики надорвешь!

— Но я же… я…

— Ты нопэрапон не снаружи. И хорошо, что так, иначе тебя забили бы палками насмерть, едва ты вернулся бы в труппу после кладбищенской трагедии. Это случается, нечасто, но случается, когда лицо души еще более неоформившееся, чем лицо тела. Ты нопэрапон — изнутри. Ты — зеркало не для чужой внешности, а для чужих порывов и настроений. Ты — пыльное зеркало, с краешка которого насильно стерли рукавом пыль. Ты присваиваешь без желания присвоить; ты отражаешь и искажаешь без желания отразить или исказить; ты отдаешь без желания удержать. Ты — нопэрапон, мой мальчик, и об этом не узнает никто, кроме тебя самого…

— …и нас, — добавил каппа, зачем-то поглаживая темечко, как если бы рассчитывал нащупать там узел борцовской прически.

— …и нас, — согласилась Хякума Ямамба, в чьем скрипучем голосе, словно птица в клетке, мимолетно запела та девушка из ущелья Орлиных Гнезд, что милосердно задушила уходящую наставницу.

Тэнгу просто кивнул.

«И нас… таких, как мы…» — звякнули струны цитры под лаской зрячих пальцев слепца.

— Неправда!

Выкрик Мотоеси встретил лишь тишину.

Тишину, покачивание головами, отведенные в сторону взгляды… выкрик утонул в этом единодушном сочувствии, чтобы мгновением позже вновь вырваться на поверхность уже не выкриком — воплем:

— Неправда! Вы лжете! Вы все лжете! Вы придумали это, чтобы отомстить мне, отомстить страшнее, чем просто убить! Я знаю… знаю…

Нет ответа.

Только река плещет в отдалении.

— Вы лжете! Отец рассказывал мне… да, рассказывал! Священник Квайрие, бывший в миру самураем клана Кикуйи, собственноручно убил пятерых демонов «Сорвиголов» — и счастливо дожил свой век! Странствующий монах Мусо своими молитвами загнал в ад людоеда-йикининки, и потом был известен до конца своих дней как святой паломник! Вы лжете!..

— Монах, священник! — буркнул тэнгу, зябко встопорщив перья. — Я же предупреждал тебя, Ямамба: он ничего сейчас не поймет… он не готов.

Подхватившись на ноги, юноша выдернул из ножен меч, готовый рубить наотмашь, если встретит хоть одну насмешливую улыбку. Но меч застыл в его руке, а ярость растаяла сосулькой на весеннем солнце: на Мотоеси смотрели скорбные лица людей и… бывших людей. Так смотрят старики на неразумного внука, родичи — на члена своей семьи, который минутой раньше вел себя самым постыдным образом, а сейчас еще и усугубляет вину, отказываясь принимать заслуженную кару.

Меч, взвизгнув, упал в ножны.

— Уж лучше бы вы убили меня…

Юноша поклонился по очереди каждому, сидевшему у костра: каппе, тэнгу, слепцу, Хякуме Ямамбе… отдельный поклон предназначался безгласному призраку на границе света и тьмы.

Вскоре его шаги затихли во мраке.

* * *

— Как погулял? — добродушно спросил отец, когда Мотоеси на рассвете, шатаясь от усталости, добрался домой.

Юноша только кивнул невпопад, добрался до циновки и провалился в сон.

До полудня.

«Ты ничего сейчас не поймешь!.. — глумился сон, дуя в уши противным сквознячком. — Ты не готов… ты…»

Больше всего юноша винил себя в одном: он забыл спросить у «Горной ведьмы», куда делись сироты убитой им нопэрапон. Но вернуться к заброшенной хижине, чтобы задать этот вопрос, вернуться хотя бы во сне, в мутной нереальности… нет, он не сумел заставить себя сделать это.

Не смог.

4

Вечером Мотоеси пал отцу в ноги и попросил благословения стать послушником у первого же бонзы, который на это согласится.

XIII. По образу и подобию. Олег

— Садитесь!

Милейший парень Костя Шемет распахнул дверцы своего «Опель-Кадета» и вопросительно посмотрел на нас.

— Эх, прокачу? — спросил я, почувствовав с запоздалым стеснением: язвительности не вышло. Он мне даже в некоторой степени нравился, этот удачливый кр-р-расавчик, умеющий славно поработать и славно отдохнуть, четко знающий, чего он хочет и в каком виде. С такими легко сотрудничать, они надежны и пунктуальны; с такими легко выезжать на пикник — они веселы и остроумны.

С такими легко; гораздо легче, чем, к примеру, со мной.

— Да ладно, садись! — неожиданно перейдя на «ты», друг Шемет смотрел уже на меня одного. Плотно смотрел, в упор, с прищуром. — Подвезу даром. Пить не будете? Голые танцевать не будете при луне? Эх! Прокачу! Одиночка с мотором готов везти!

Последний пункт: такие еще и образованны.

«Ну что ж, воспользуемся гостеприимством, — сказал Остап, усевшись рядом с шофером. — У вас, я вижу, хороший характер…»

Когда мы загрузились в машину, командование взял на себя Ленчик.

— Ко Дворцу бракосочетаний, — велел он, усевшись «рядом с шофером».

При этих словах Ленчик через плечо одарил нас столь многозначительным взглядом, что мы с Димычем, не сговариваясь, кивнули.

Едем, значит, ко Дворцу.

Бракосочетаться.

Выворачивая с Деревянки на проспект Ленина, Шемет (до того он молчал, крутя баранку двумя пальцами) вдруг нервно облизал губы.

— Его надо найти. Ребята, я вчера разговаривал с его женой… его обязательно надо найти!

«Ребята» слушали. На сей раз голос Шемета, бархатный тенор Большого Босса, слегка похрипывал; да и напускная вежливость, более уместная на дипломатическом приеме или при вербовке спецслужбами, куда-то делась. Таким Шемет мне нравился больше… еще больше.

Скоро будет «больше некуда».