Генри Олди - Черный Баламут. Трилогия

• Название: Черный Баламут. Трилогия
• Автор: Генри Олди
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003

Трилогия «Черный Баламут» в одном томе.

Гроза в Безначалье

Сеть для Миродержцев

Иди куда хочешь

---

— Насколько мы знаем, доблестный сын Пламенного Джамада, среди смертных нет сейчас воина, равного тебе. Посему мы, все трое, молим тебя: возьми этого мальчика, сына богини Ганги, в ученики и обучи его тому, что знаешь и умеешь сам. Лучшего гуру нам вовек не сыскать. Это не лесть — я говорю тебе правду. Богиня Ганга и Наставник Ушанас могут подтвердить мои слова.

Ганга и Ушанас слегка наклонили головы, соглашаясь.

— Взять в ученики? — задумчиво протянул аскет, дергая себя за кончик косы. — В последние годы меня больше волновало исполнение клятвы над могилой отца — и кшатра платила долг с лихвой. Убийце не до учеников. Но жизнь — такая забавная штука… Мне надо подумать. Кстати, а кто отец этого мальчика? — вдруг, безо всякого перехода, быстро спросил он.

Однако Брихас был готов к неожиданностям.

— Его недостойный отец — я, — потупясь, ответил Словоблуд.

И стал выглядеть гораздо моложе. Лет на сто, сто пятьдесят, не больше.

— Ты? — впервые за весь разговор в голосе Парашурамы прорезались нотки удивления. — Значит, мальчик по рождению брахман, если он сын богини Ганги и мудрого Брихаса?

— Ты, как всегда, абсолютно прав. — Наставник богов поднял на отшельника свои честные глаза.

— Странные наклонности, однако, у этого юного брахмана, — небрежно сплюнул Рама-с-Топором, глядя на свою секиру в руках Гангеи.

Малыш благоразумно промолчал, хотя слушал внимательно.

— Интересно, почему он пищал от восторга, глядя на ту бойню, которую я учинил? И первым делом ухватился за топор, а не за возможность прочитать мне проповедь об ахимсе[39]?! Что скажешь, родитель?

— Ты, достойный Парашурама, тоже брахман по рождению, — вместо замявшегося приятеля ответил Наставник мятежных асуров.

Но глядел Ушанас при этом куда угодно, только не на Раму.

— Брахман, но отнюдь не чураешься оружия и сражений, и тебя не мутит при виде пролитой крови. Ведь так?!

— Я — другое дело, — отрезал аскет, сверкнув взглядом, и сразу стал похож на статую из драгоценного гранита Раджаварта, редкий камень «царская охрана» ценился вровень с розовым нефритом. — Вы сами знаете обстоятельства моего рождения. Или напомнить?!

— Не надо, о гордость брахманов, — Брихас уставился в землю, будто ища потерянную бусину. — Я обманул тебя. Видишь, Ушанас, я предупреждал: из этой затеи ничего не выйдет…

— Недаром тебя все-таки зовут Словоблудом, — ворчливо заметил Парашурама. — Докатился, Наставник! Брахман оскверняет уста ложью! Ну да ладно, пусть это останется на твоей карме… Так кто же настоящий отец ребенка?

— Царь Шантану из Лунной династии, сын Пратипы, Владыки Города Слона, — раздельно произнесла Ганга и гордо окунулась в адскую смолу, что кипела во взоре аскета.

Далеко ее русло или близко, но врать богиня не будет.

Оба наставника смотрели на женщину и вспоминали: когда Ганга сходила из Первого мира во Второй, то Шиве-Разрушителю пришлось подставить собственное чело, дабы Трехмирье не постигла катастрофа.

— Кшатрий, — констатировал Рама-с-Топором. — По отцу — чистокровный кшатрий.

— Кшатрий.

— А ты знаешь, богиня, что добрый Рама имеет обыкновение делать с кшатриями? — вкрадчиво осведомился Парашурама. — Со всеми, без исключения? Я их убиваю. Ты видела, как я умею это делать? Значит, сейчас мне придется убить и твоего сына…

Оба Наставника и Ганга молчали. Так и не дождавшись ответа, Парашурама повернулся и встретился взглядом с внимательными взрослыми глазами. Глазами пятилетнего ребенка.

Аскет прекрасно знал, что дети не умеют так смотреть. Даже перед смертью.

На какое-то мгновение люди (и не люди, но не нелюди, что рискованно по форме, но верно по содержанию!) замерли. Словно пытались продлить мгновение, удержать вечность за хвост — но долго удерживать время на месте не могли даже они, и обрывок застывшей вечности кончился.

После чего все опять пришло в движение — только первым все же начал двигаться ребенок.

Нет, он не попытался убежать, не бросился к матери, не заплакал и не стал просить доброго Раму-с-Топором простить его, глупого маленького Гангею. Он даже не пообещал, что в будущем будет хорошо вести себя и есть толокно с молоком. Ребенок просто поудобнее перехватил топор Шивы и двинулся к аскету.

3

Оно, конечно, трезубцем по Ганге писано: что глупый малыш собирался делать? Может, героически рубить топором доброго дядю. Может, вернуть роскошную игрушку настоящему владельцу. Может, еще что…

Но так или иначе, руки-ноги Гангеи вдруг перестали его слушаться. Задрожали самовольно, затряслись, каждая в своем ритме, натягивая жилы в струночки, — и музыкант-невидимка заиграл на этих струночках дикую, разнузданную мелодию.

Нет, не музыкант — целый оркестр, толпа безумцев, вынуждая пятилетнее тело откликаться на зов чудовищной темы.

Лицо мальчишки оплыло расплавленным воском, быстро превращаясь в слюнявую маску идиота-малолетки. Губы облепила зелень пены, секира упала в пепел, хрупкие пальчики свела судорога — вывязывая рыбацкими узлами, выворачивая ветками-сухоростами, выстраивая языком жестов, которым общаются с Мирозданием нелюдимые аскеты-йогины… Розовые ногти пальцев-самодуров скребли воздух, стопы ног елозили по земле, словно маленький Гангея безуспешно пытался идти, шагать — и все не мог вспомнить, как это делается.

Глаза, рыбьи пузыри, не замутненные ни малейшим проблеском мысли, безучастно уставились в небо. Вернее, левый — в небо, а правый подмигивал Ушанасу, и мороз пробрал многоопытного Наставника асуров от такой шутки. Рот мальчика шлепал губами, сбрасывая клочья пены, по подбородку текла слюна…

Опомнясь, Ганга бросилась к сыну, но опоздала. Суровый аскет, гроза кшатриев, раньше матери успел подхватить ребенка на руки. Поэтому лишь добрый дядя Рама расслышал слова, рваный шепот, что пробился сквозь сиплое дыхание:

— У-у… — еле слышно провыл детский рот, корчась от муки. — Уб-бей… м-меня… пожа…

И обмяк, разом расслабившись. Задышал ровно, глубоко, а слюнявая маска сама собой исчезла, растворилась в чертах обычного детского лица.

Мальчик мирно спал, слегка посапывая носом.

— Спи, малыш, спи. — Рама-с-Топором бережно уложил Гангею на плащ убитого кшатрия (Брихас сообразил расстараться) и обернулся к Ганге: — С ним все в порядке.

А в ушах палача кшатры еще звенело: «Пожа…» Пожалуйста? Пожалей?!

— В порядке?! — эхом раздалось в ответ с дальнего конца поляны. — Вот уж дудки! Нет у вас никакого порядка!

Все обернулись и узрели выбиравшегося из кустов человека. Был незваный гость тощ, как хвощ, грязен до пределов возможного и облачен в какие-то совершенно невообразимые лохмотья. Вместо пояса талию его трижды обвивала дохлая кобра, свесив клобук к левому бедру. Всклокоченная шевелюра торчала во все стороны иглами дикобраза, в деснице человек держал, ухватив за чуб, отрубленную голову. Похоже, мимоходом подобрал сокровище, благо трупов вокруг хватало — добрый Рама-с-Топором потрудился на славу!

Но если не с первого, то со второго взгляда становилось ясно: головы человек собирал давно и целенаправленно — на шее у него, постукивая друг о друга, болтались гирляндой шесть или семь черепов. Два детских, судя по размерам. Болтались и весело скалились по сторонам.

— Обильно Поле Куру, — уверенно сообщил жутковатый пришелец, направляясь к собравшимся на поляне, — порядка ж нет как нет! И что самое забавное — не будет. Ныне, присно и во веки веков. Ом мани! («…падме хум!» — машинально откликнулись брахманы). Покойников надо складывать аккуратно, рядком, или в крайнем случае штабелями: так и жечь опосля сподручнее, и головы по кустам разыскивать не надо. А то пока я эту красавицу нашел — умаялся! Зато гляньте, какой череп, череп-то какой! Арийский!

Человек явно надеялся, что присутствующие разделят его восторг. Однако на разделение, мягко выражаясь, восторга решился один Парашурама:

— И впрямь, благочестивый Дурвасас, череп хоть куда! Рад, что услужил тебе и помог заполучить эту редкость!

— Вот! Вот кто меня понимает! — прослезился любитель чужих черепов. — Рамочка! Сокол мой ясный! Дай я тебя приголублю!

И приголубил.

Минут пять голубил, не меньше, всего обслюнявил и измазал в саже, хотя испачкать Раму после бойни — это вам не океан мутовкой вспенивать…

— А вы? Почему это вы не приветствуете меня как подобает?!

Первым опомнился Словоблуд: бросившись вперед быстрее лани, и даже быстрее, чем позволял возраст, он почтительно припал к стопам оборванца. Вслед за ним и Ушанас, и даже богиня Ганга последовали примеру Наставника богов, проявив должную почтительность к наглому бродяге.

Вот ведь какая интересная штука — язык! Не тот, что во рту без костей полощется, хотя и он тоже, а тот, который вообще… Ведь скажи: «Дурень-в-Рванье» — так за это и по морде схлопотать недолго! Скажи: «Дурак-Оборванец» — финик манго не кислее! Обидно. И звучит гнусно.