Марина Дяченко - Утопия

• Название: Утопия
• Автор: Марина Дяченко
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-13036-5

Мир на пороховой бочке, и периодически эта бочка взрывается Апокалипсисом. Из моря выходят чудовища, звезда Полынь опрокидывается в реки, превращая воду в кровь, ангел трубит в трубу над пепелищами. Лишь загадочные Врата сумеют спасти живых, чтобы люди могли после катастрофы отстроить жизнь заново — если, конечно, успеют войти в эти Врата.

Мир на пути в рай для всех, откуда никто не уйдет обиженным. «Предположим, что некое существо... — сказал Пандем. — Нет, не так. Предположим, что есть такой комплекс свойств: всеведение, вездесущесть и всемогущество...» И стало ясно: он пришел всерьез и надолго. А может быть, короче и проще: Он пришел. Что делать? Где спрятаться? Что станет с человеком и человечеством, благословят Пандема или проклянут?

Утопия или антиутопия? Наши страхи, ожидания и надежды в романах «Армагед-дом» и «Пандем» Марины и Сергея Дяченко.

---

Он не понял, что происходит. Он валялся на спине и орал; что там произошло с его ногой, не было сил понимать, он знал только, что, по всей видимости, умирает прямо сейчас.

— Каманин, ты что?!

— Нога… — стонал Миша, чувствуя, что теряет сознание.

— Ты подвернул! Ты вывернул! Давай на финиш, там сразу все пройдет! Давай!

— Я не могу! — кричал Миша, размазывая слезы по лицу и не думая о том, что его видит вся команда. — Я уми… раю…

Тогда голенастая Олька, скрипнув зубами, быстро опустилась на корточки, забросила его руки себе на плечи — и, с натугой выпрямившись, поволокла его на себе, как игрушечный Дед Мороз тащит красный мешок с картошкой…

Когда она, валясь с ног, пересекла финишную линию, боль, казавшаяся непереносимой, исчезла. Выйдя за пределы эстафеты, Миша выбыл из «сенсорного» режима.

* * *

На столе лежала кукла, так похожая на настоящего человека и при этом такая неподвижная и такая мертвая, что от этой неподвижности и мертвенности Мише хотелось бежать сломя голову.

— Это пластнатуровый муляж, — сказал Пандем. — Игрушка.

Миша смотрел не отрываясь; распростертая на столе фигура будто включила в нем чужие, слежавшиеся где-то в генах воспоминания. Он понимал, что это пластнатур, такой же, из которого делают мячи и сумки, но подойти не решался.

— Давай вспомним, что вы учили про опорно-двигательный аппарат… Где у тебя голеностопный сустав, ты помнишь?

Миша наклонился. Потрогал ногу, теперь равнодушно-здоровую, а там, на «сенсоре», прямо-таки вопящую от боли.

— Приблизительно… Я покажу тебе голеностоп на голограммке. И что произошло, когда ты подвернул ногу. И что бы сделал врач, чтобы тебе помочь…

— Я взаправду ничтожество? — тихо спросил Миша.

В большой школьной беседке никого не было. Стулья вдоль стен, длинный стол с отвратительным муляжом и Миша Каманин, племянник хирурга.

И еще Пандем.

* * *

Два Кимовых племянника походили друг на друга, как еж на платяной шкаф; жизнерадостный черноволосый Шурка годился в отцы полноватому и обидчивому блондину Мише. Ким просто диву давался, каким это образом сестры-близнецы сумели произвести на свет двух таких разных сыновей; Шуркиным отцом был Алекс, а Мишиным — безвестный донор. Если о Шуркином детстве Ким знал в свое время почти все, то Миша — а ему было уже девять — оставался неблизким, почти посторонним ребенком.

Лето уже закончилось, осень еще не началась. В полном безветрии — и безвременье — Ким шел по центру города, куда его вызвал на встречу непонятный племянник Миша.

Под ногами пружинила коротко остриженная газонная травка. Едва ощутимо вздрагивала земля — тогда из-за крон взмывала закрытая гондола какого-нибудь транспорта; справа и слева стояли укрытые последней пыльной зеленью старинные административные здания — Ким помнил их еще вне леса и вне травы, на допандемной лысой улице, на грандиозном проспекте, где туда-сюда носились сотни машин на бензиновых двигателях…

«А я ведь не выжил бы, — подумал Ким. — Если сейчас меня забросить „туда“… От одного глотка воздуха задохнулся бы и помер. Сизые хвосты, вьющиеся за тушами автобусов… Это было четверть века назад. А кажется — лет триста».

По узкой дорожке — метрах в пяти над землей, Киму показалось, прямо по верхушкам деревьев — пролетела велосипедистка. Серебристые диски колес пустили солнечный зайчик Киму в глаза; женщина в свободном светлом костюме была странно, обжигающе похожа на Арину.

Он прекрасно понимал, что ошибся. Та, промелькнувшая, была на двадцать лет моложе. Более того — если остановить движение, выключить ветер и погасить солнечные зайчики, оседлавшая велосипед женщина вообще не обнаружит никакого сходства с Кимовой бывшей женой.

Или не-бывшей.

Он отвернулся — тем более что силуэт велосипедистки давно скрылся за кронами — и стал смотреть на воду. Лягушки прыгали в пруд при его приближении: взлетали, распластывались в воздухе, ныряли сквозь ряску, оставляя по себе черные оконца в зеленом плавучем ковре. «Символ полета, — думал Ким. — Какой красивый и стремительный — полет лягушки…»

На скамейке у самой воды плакал мальчик лет четырех, причем плакал так безнадежно, как — Ким думал — на Земле давно не плачут люди.

— Что с тобой? Погоди, что случилось?

Мальчик на секунду поднял красное мокрое лицо с полосками соплей, размазанных поперек обеих щек. Потупился снова.

— Меня зовут Ким Андреевич… Что с тобой случилось?

Мальчик смотрел на свои ноги. Они были выше колен мокрые, перемазанные илом, с налипшими чешуйками ряски. Некоторое время мальчик разглядывал сандалии-«вездеходы», которым от влаги никакого вреда не предвиделось, и потемневшие от воды полосатые носки; потом перевел трагический взгляд на Кима и разрыдался сильнее прежнего.

— Подумаешь, — сказал Ким. — Через полчаса все высохнет. Ты что, лягушек ловил?

Мальчик длинно всхлипнул и провел указательным пальцем по верхней губе. Соплей и слез от этого движения не сделалось меньше.

— Что же ты плачешь?

Мальчик не отвечал. Ким подумал, что в прежние времена он наверняка спросил бы Пандема, что случилось с мальчиком… И Пандем ответил бы… Или, что вероятнее, успокоил бы малыша раньше, чем он встретился Киму. Да, в прежние времена такое было невозможно — плачущий одинокий мальчик…

— Что с тобой? — повторил Ким и ощутил раздражение. Как понять этого малолетнего беднягу, если он только сопит и ревет? Как без Пандема понять того, кто на данный момент не способен к членораздельной речи?

Не зная, что предпринять, Ким уселся рядом на скамейку. Мальчик всхлипывал и смотрел в сторону.

— Ну, успокойся, — попросил Ким. — Расскажи мне, в чем дело?

Мальчик решительно помотал головой.

— Тогда скорее пойди в беседку…

Мальчик, по-прежнему рыдая, сполз со скамейки. Размазывая по лицу слезы, поплелся по склону вверх — там в самом деле была беседка, маленькая, почти игрушечная, в виде стартующей ракеты. Ким видел, как мальчик остановился у входа, поколебался, но не вошел, прислонился к стилизованной дюзе и разревелся с новой силой.

«Неужели Пан взгреет его за мокрые ноги? — подумал Ким. — Не может быть. Там должно быть что-то куда более важное… Каков должен быть проступок, чтобы малой боялся идти в беседку? Чтобы одна мысль о предстоящем разговоре вгоняла его в истерику?»

Или он плачет о чем-то другом?

— Дядь Ким…

Он обернулся.

Племянник Миша стоял в двух шагах. Он вырос на полголовы с того момента, когда Ким видел его в последний раз. На спине и на груди черной школьной курточки, на штанинах и даже на заду у него были нашиты лоскуты солнечных энергосборников. «У него „игралка“ на соларной энергии», — подумал Ким.

— Привет, — сказал Ким. — Ты голодный?

Миша помотал головой.

— Выпьем чего-нибудь? Поедем куда-нибудь?

— Я не маленький, — сказал Миша. — Мне поговорить…

— Как скажешь, — согласился Ким. — Садись?

Миша помедлил и сел на то место, где две минуты назад рыдал незнакомый малыш. Ким обернулся — да, тот все еще не решался ни войти в беседку, ни уйти прочь. Плакал у входа, теперь уже беззвучно.

— Вам Пандем не сказал, о чем я хочу?.. — начал Миша.

— Пандем никому не передает ничьи мысли, — наставительно сказал Ким. — Не знаешь?

— Намерения, — сказал мальчик. — Намерения — это же не мысли…

— Пандем ничего не говорил мне, — признался Ким. Он мог бы добавить «…и уже давно», но, разумеется, не добавил.

Миша провел пальцем по серебристой ткани энергосборника. Вспыхнула — и медленно погасла — светлая полоса.

— А я почему-то думал, что вы знаете, — сказал Миша.

— Почему?

Миша хотел что-то сказать, но не решился.

— Я не знаю, о чем ты собирался говорить, — вздохнул Ким, нарушая принужденное молчание. — Наверное, о важном?

— Я… — Миша запнулся. — Оказывается… Бывает так больно… Я узнал. На себе. Мы работали в «сенсорном» режиме… Без Пандема очень, очень трудно и опасно жить.

— Я знаю, — сказал Ким.

Миша снова замолчал. Над его склоненной головой вилась стайка полупрозрачной мошкары.

— Я хотел спросить…

— Да?

— Что?

— Спрашивай.

Миша вздохнул:

— Дядь Ким, а правда, что когда вы были мо… то есть двадцать пять или тридцать лет назад… любой человек мог умереть? Даже ребенок? Ни с того ни с сего?

— Ну не так уж ни с того ни с сего, — медленно сказал Ким.

— Ну, люди умирали от того, что на них налетела техника, или от болезни, или от… от электричества? Раз — и нету?

Ким нахмурился. Однажды, в юности, он пришел в институт и увидел на доске объявлений фотографию своего однокурсника в черной рамке… Электробритва, ванная, лужа на полу. Раз — и нету.