Геннадий Прашкевич - Шпион в Юрском периоде

• Название: Шпион в Юрском периоде
• Автор: Геннадий Прашкевич
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-018256-2

Геннадий Мартович Прашкевич (р. в 1941 г.) — геолог и фантаст, впервые опубликовавшийся в 16 лет Блестящий рассказчик, писатель, в 1994 г. удостоенный премии “Аэлита” за вклад в развитие отечественной фанта-стики. Сейчас работает над очередной книгой.

Геннадий Прашкевич — автор книг “Разворованное чудо” (1978), “Война за погоду” (1988), “Пять костров ромбом” (1989), “Фальшивый подвиг” (1990), “Великий Краббен” (2002) — и многих других произведений.

В настоящем сборнике впервые полностью представлен остросюжетный фантастический цикл о приключениях промышленного шпиона — последняя часть этой эпопеи не издавалась еще никогда. Также в сборник вошли повести “Шкатулка рыцаря” и “Агент Алехин” и потрясающий образец мемуаров Прашкевича “Адское пламя”.

---

— А они что, живут на островах?

— А где им еще жить? — пожал я плечами. — Дома у них тесно, вот и болтаются.

Теперь кассир пожал плечами:

— Зато посмотрят мир.

— У вас всегда так пусто?

— Иногда бывает, — протянул кассир (он был настоящий бивер). — Но на самом деле Спрингз-6 не такое уж глухое место.

— Все равно наплыв пассажиров вам не грозит.

— Для нас лишний десяток — уже наплыв.

Я молча сунул в окошечко десятидолларовую банкноту. Кассир принял ее как бы нехотя, но посмотрел на меня внимательно.

— Если кого‑то ждете… Прогуливался тут один… Я все замечаю… — Правда, зрение сдает, совсем ни к черту… Никаких подробностей… Ну, ходит и ходит человек…

— Зрение надо беречь, — понимающе заметил я и сунул в окошечко еще одну банкноту.

— Если вы про внешнее, то кое‑что я все‑таки рассмотрел. — Кассир с уважением кивнул мне. Тертый бобер, хотя и неудачливый… — Ну, шляпа… Довольно потрепанная… Длиннополое пальто… Оно показалось старомодным… Последний раз я видел такое пальто лет десять назад на Сильвере Пакете. Он не был моим приятелем, — почему‑то объяснил кассир, — но иногда мы встречались. У него была слабость к старым вещам. А может, экономил. А этот человек еще и сутулился… Я даже подумал, что это святой отец, снявший сутану, но он закурил… Не знаю, может, святые отцы нынче курят, но для меня — это перебор.

— На какой поезд он взял билет?

— У меня он билет не брал.

— Он местный?

— Не думаю.

— Куда же он делся?

— Наверное, взял билет в кассовом автомате. — Бивер откровенно дивился моему невежеству. — Если так, то найдете его в поезде. Других поездов до утра не будет.

Я кивнул.

В стороне от кассы я вытащил сигарету и щелкнул зажигалкой.

Это все доктор Хэссоп. На пустой станции я торчал из‑за него. Шеф, отправляя меня в дорогу, заметил: “Считай, Эл, это задание — прогулка. На западе тепло. Более легких заданий не бывает. Погуляешь по романтичному городку, потом к тебе подойдут. Вот и все. Никаких хлопот”.

Это точно.

Хлопот не было никаких.

Человек, который должен был ко мне подойти, возможно, заболел, попал под машину, неожиданно запил или просто не захотел тратить время на ненужную встречу. В конце концов, он мог незаметно наблюдать за мной, и я ему не понравился. Это доктору Хэссопу повезло: в Атланте прямо на улице к нему подошел человек — тощий, испитой, в глубоко натянутом на лоб берете. Он точно не благоденствовал, но и нищим его нельзя было назвать. Глянув по сторонам, он шепнул: “Хотите купить чудо?” Доктор Хэссоп всю жизнь гонялся за чудесами. Он неторопливо вынул из кармашка сигару, похлопал себя по карманам в поисках зажигалки и с достоинством заметил: “Если чудо настоящее”. На что незнакомец, опять глянув по сторонам (явно чего‑то опасался), ответил: “Чудо не может быть ненастоящим”, — и поддернул длинный рукав потрепанного сырого плаща. Пальцы у него оказались длинными, нервными, а безымянный украшен перстнем, по виду медным (не из платины же). В гнезде для камня (сам камень отсутствовал) светилась яркая крохотная точка. Доктор Хэссоп утверждал: чрезвычайно яркая. “Прикуривайте”. Доктор Хэссоп неторопливо прижал кончик сигары к перстню, раскурил сигару и с удовольствием выдохнул дым. После этого он спросил, сколько может стоить столь необычная зажигалка? Оглянувшись, незнакомец шепнул цену, которая в тот момент показалась доктору несколько завышенной. “Надо бы сбавить”, — хладнокровно заметил он, и услышал в ответ: “Милорд, я никогда не торгуюсь”. Незнакомец нервничал — в нескольких шагах от них прогуливался полицейский. Вероятно, присутствие копа и спугнуло торговца чудом. Он нырнул в толпу, и доктор Хэссоп потерял его из виду.

“Но сигару я раскурил! Это невероятно, но сигару я раскурил!”

Мы сидели в разборном кабинете шефа, и доктор Хэссоп смотрел на меня и шефа с большим удовлетворением.

Ну, раскурил. Почему нет? Меня всегда удивляла энергия, с какой шеф и доктор Хэссоп гонялись за неведомыми изобретениями и искали встреч с людьми, занимающимися делами, казавшимися мне бредовыми. Впрочем, в данном случае имелось в виду нечто конкретное — странная зажигалка, упрятанная в гнезде медного (не платинового же) перстня. Не бог весть что, но заманчиво.

Я не знал, связана ли моя поездка в Спрингз-6 с человеком, предлагавшим доктору Хэссопу купить “чудо”, но именно здесь, в штате красных лесов, в краю шалфея и солнечного заката, в краю истинных биверов, ко мне должен был кто‑то подойти. Ни шеф, ни доктор Хэссоп не знали, кто это будет. “Ты просто должен быть терпеливым, Эл. Мы добивались этой встречи почти восемь лет”. Вот и все детали. Подразумевалось, что я не буду ни о чем спрашивать.

Я взглянул на часы.

Минут через десять прибудет поезд.

Из широко растворившихся дверей вокзала вывалила на холодный перрон вся компания малайцев. Их оказалось больше, чем я думал, — десять, а может, двенадцать человек. Они были похожи, как родные братья, и тащили какие‑то тяжелые саквояжи. Они прямо сгибались под этими саквояжами. Что в них? Может, сырые шкуры бобров? — ухмыльнулся я. Что им не сиделось в Диксоне или в Малакке? Они обтекали меня с двух сторон — низкорослые, крепкие, живые, смуглые, говорливые. Я отступил, чтобы не мешать им, и тяжелый саквояж с силой ударил меня по колену.

— Полегче, братец!

Судя по звуку, в саквояже находилось железо.

Хозяин тяжелого саквояжа — ростом мне по плечо — что‑то быстро произнес. Голос его прозвучал сердито, чуть ли не угрожающе. Но больше всего мне не понравились его глаза — глубокие, черные, яростно посверкивающие. Правда, его тут же окликнули: “Пауль!”, — и он двинулся дальше.

Издали, из‑за деревьев, уже прорывался, отсвечивая на рельсах, луч прожектора.

Черт побери, ко мне никто не подошел. Это раздражало меня больше, чем какой‑то недоносок–малаец. Я помог подняться в вагон фермеру с огромной плетеной корзиной и какому‑то старику. Перрон моментально опустел. С подножки я видел, как медленно уплывает перронный фонарь.

Да, в Спрингз-6 ничего не случилось.

И место работы, Эл.

Выбирай место работы тщательно. Выбирай его так, чтобы оно никому не бросалось в глаза и было бы для тебя удобным.

Альберт Великий (“Таинство Великого деяния”) в устном пересказе доктора Хэссопа.

***

Я вошел в третий от головы поезда вагон.

Всего их, кажется, было семь. Я еще удивился: для кого, собственно, пускают ночью семь вагонов? Малайцы вряд ли пользуются этой линией часто, а фермеры с корзинами могли бы ехать и утром. Впрочем, ночные поезда дешевле. А скорость и громыхание колес на стыках скрашивают одиночество?

Удивил меня подвыпивший франт в распахнутом плаще, из‑под которого проглядывал темный костюм прекрасной тонкой шерсти. В руках у него была зажата тяжелая трость. Франт сложил на ней руки и высокомерно, даже презрительно поглядывал на бобров с корзинами, потом голова его опустилась, он подался к стене и уснул.

Я вышел в тамбур.

Сигарета гасла. Я злился.

Мне не повезло, дело не выгорело. Послать в Спрингз-6 могли и Шмидта. Он человек терпеливый и получил бы удовольствие от прогулки по городку. Я испытывал раздражение даже от вида красноватых деревьев, вдруг вырываемых из тьмы лучом прожектора. Наверное, под ними растет шалфей. Но никто не подошел ко мне в Спрингз-6, а шефа не соблазнишь пустыми прожектами. Если он отнесся к истории с “чудом” серьезно, значит, за ней стояло что‑то серьезное. Это ж какую температуру нужно развить в гнезде перстня, чтобы разжечь сигару? И какое странное по нашим временам обращение — милорд. Оно звучало бы иронически, не будь обращено к доктору Хэссопу. Может, впрямь на него вышли алхимики.

“Тебе открою тайну, но от прочих я утаю ее, ибо наше благородное искусство может стать источником и предметом зависти. Глупцы глядят заискивающе, вместе с тем надменно на Великое деяние, потому что оно недоступно им. Поэтому Великое деяние они полагают отвратительным, не верят, что оно возможно. Никому не открывай секретов нашей работы. Остерегайся посторонних. Трижды, и еще трижды советую тебе: будь осмотрительным!”

Алхимики?

В наше время?

Ни один коллега доктора Хэссопа не взялся бы рассуждать на эту тему, да, собственно, и сам доктор Хэссоп, говоря об алхимии, имел в виду не всю ту чрезвычайно широкую область, включающую в себя религию, философию, магию, науку и искусство, а неких тайных мастеров, до сих пор объединенных в великий союз, одну скрытую от чужих глаз великую мастерскую. В конце концов, алхимия была дана людям для того, чтобы вернуть утерянное состояние. Ангел у ворот Эдема посвятил Адама в мистерии Каббалы и алхимии, пообещав, что, когда человечество овладеет тайной мудростью, проклятие запретного плода будет снято и перед людьми снова откроется Сад Господень. Что такое жизнь? Что такое разум? Что такое сила? Это главные вопросы алхимии, которая является столь же наукой, как и искусством. Изощренным, тонким искусством. Одной и той же кистью можно создать и примитивный рисунок, и Джоконду, но разница между ними улавливается.