Ольга Ларионова - Чакра Кентавра (трилогия)

• Название: Чакра Кентавра (трилогия)
• Автор: Ольга Ларионова
• Издательство: АСТ
• Жанр: Космическая фантастика
• Год: 2001
• ISBN: 5-17-008651-2

Ольга Ларионова — автор потрясающего “Леопарда с вершины Килиманджаро”, поэтично-прозаичных “Сказки королей” и “Сонаты моря” — и множества других романов, повестей и рассказов, давно уже составляющих классику отечественной фантастической прозы.

Перед вами — великолепная трилогия Ларионовой “Чакра Кентавра”.

Трилогия, которая должна была стать всего лишь пародией на “космические оперы” — а стала вместо этого самой, возможно, поэтичной и красивой сагой за всю историю российской фантастики…

Это — легенда о странной и прекрасной планете Джаспер. О планете гордых лордов, бьющихся на мечах — и посылающих космические корабли к дальним мирам чужих звезд О планете, где грядущее читают в магических картах, а роботов зовут сервами. О планете, где на королевских турнирах сражаются лазерными дезинторами, собирают рыцарские отряды для космических путешествий — и свято блюдут древний Договор с мудрыми птицами-крэгами Ибо без зрения крэга всякий человек этой планеты — слеп Ибо лишь глазами крэгов видят обитатели Джаспера окружающий их мир Вот только — что они видят?..

Содержание:

Чакра Кентавра (Эскиз композиции № 413), стр. 5-128

Делла-Уэлла (Странствие королевы), стр. 129-378

Евангелие от Крэга (Симфония похорон-I), стр. 379-760

---

У него рука так и дернулась — приголубить за такие слова.

— Да ты что? — удивилась она. — Когда я в прошлый раз тебе про нее поведала, ты аж вскинулся. Что, поперек горла тебе не к случаю пригулянные, а?

Он засопел, сдерживаясь, — еще начнешь отвечать, брякнешь лишнее. А девка она догадливая. Мадиньке это будет ни к чему.

— А то у нас сказывают, — вкрадчиво продолжала она, — неспроста среди ночи явился Солнечный Страж. Будто понесет от. него одна из нашенских…

— Врут. Да и кто его видал, твоего стража‑то?

— Его самого не видали, а меч его в ночи непроглядной светом солнечным над всем Зелогривьем лучился.

— Правду говорят, что бабьи языки — что рогатовы хвосты на ветру. Даже если б страж твой невидимый и впрямь прилетал — что ему, другой заботы не было, как здешних девок брюхатить? Вот пустите такой слушок, и поедет он гулять по свету, небылицы на себя наматывая, как перекати–поле. Кому‑нибудь может и бедой обернуться.

— А, — беспечно отмахнулась Махида, — у нас уже сколько лет из уст в уста предвещание передают: родится, мол, новый бог. И принесет его неведомый, которого от других отличить легко, потому как будет он черным на белом и под белым. В Лилояне, где козлорогов разводят на шерсть да мясо, для того аманта держат, чтоб всех новорожденных козлят проверять. Ежели родится черный на белых ножках, его сразу в отдельный загон, за тремя загородками. Рожки прорежутся — снова проверка: у кого они белые, того еще пуще стерегут, чтобы, не ровен час, не принесли на спине или там меж рогов бога нового.

— Что, так и пропадает скотина зазря?

— Почему — зазря? Только их черепа и идут на рокотаны, лилоянским амантам большой прибыток.

Харр обсосал последнюю косточку наскоро обжаренного лесного голубя (а фазаночка была бы помясистее!), откинулся на постели. Что, не нагулялся в Огневой Пади? Судя по тому, как пола кафтана топорщится, то — нет.

— А что, Махидушка, — ухмыльнулся он — впрочем, без всякой задней мысли, — не сгожусь ли я тебе заместо Стража Солнечного? А там, глядишь, и за божком новорожденным дело не станет.

Но тут приключилось то, чего он меньше всего мог ожидать: Махида вся трепыхнулась, как утица, из воды выходящая, потом бросилась на колени подле постели и принялась жарко и липко целовать его руки:

— Как же ты догадался, желанный мой? Я все сказать тебе норовила, да подойду близенько — и испуг берет: ты ведь и за Мадиньку не порадовался…

— Ты что городишь? Орешков дурманных накушалась?

— Да каких орешков? В тягости я!

Оп! Не было ни гроша, да вдруг алтын. Сговорились они, что ли?

— И скоро порадуешь? — спросил он без малейшего энтузиазма.

— За Белопушьем, надо думать, так что нам еще миловаться — дней не считано!

Он критически оглядел ее — действительно, со стороны и не подумаешь — У таких, ширококостных, долго еще вся их девичья стать Р полной справе. На том и мужья, и родичи дотошливые запросто промахиваются.

— Ладно, коли так — давай сюда, — добродушно пробасил он. — Поздравлю.

А вот на Мадиньке–тонковеточке уже все было как пером написано. Явилась она на третий день, когда не ждали. Харр на собственное удивление засуетился, начал совать ей алые кружала в тряпице; она приняла, не ломаясь, но так, словно на плоту плыла, а все земное на берегу осталось. Золотые глаза ее сияли по–прежнему, но сейчас этот свет не разбегался солнечными бликами вокруг по хижине, а уходил куда‑то в глубь ее самой.

— Что, не по праву?.. — чуть ли не жалобно подал голос менестрель.

— Отчего же? — теплым, воркующим голосом отвечала она. — Только зря ты тратился, господин мой Гарпогар, ты ведь мне уже все заветы свои пересказал, и как нарушать их — научил.

— Выходит, нам и говорить не об чем?

— Если хочешь, я послушаю тебя, господин мой.

Нашлась слушательница! Он только махнул рукой безнадежно, вспомнив свои бессильные попытки сформулировать и обосновать то, что он в глубине души называл заветом заветов. Она подождала еще немного, закуталась в теплую шаль белоснежного пуха, вежливо попрощалась.

Он только пожал плечами и впервые почувствовал, что летняя теплынь кончилась, словно очутился он в самом конце тихрианской дороги, под закатным солнцем.

— Посылай куда хочешь, — угрюмо попросился он у Иддса. — Немало мне на одном месте.

— Что, новый дом не люб?

— Что ты! Обстава богатая, горница кругла, так что весь день солнышко в окна глядит. Лепота.

— Тогда не дергайся. Караваи железные мне доставили, теперь надо соображать, каким таким манером ковачу нашему заказ сделать, чтобы он до поры до времени не раскумекал, что к чему.

Харр почесал лоб под надбровной косицей:

— А подкоряжники не ожидаются?

— По правде говоря — навряд ли. В Медоставе Яром мудродейка отменная: наварила пчелиной сыти — приманка такая дурманная, смешала с кровью человеческой (нашелся телес неугодный), да этой заразой комья хлебные напитала. Едва рассвело, поставила на стену воинов, у которых руки поразмашистей, и этими комьями лагерь подкоряжников закидали. Тут как раз пчелы проснулись, их вокруг Медостава видимо–невидимо, приманку почуяли — и тучами на вонючек лесных! А жужжалки там, прямо сказать, что медвежата летучие, десяток насядет — и дух из человека вон. Так что не думаю, что те, кто в живых остался, успели залечиться…

Придумка была изрядной, и это Харра немного развлекло.

— Сделаем вот что, — проговорил он, чувствуя, что чужая затея заставила и его ум работать попроворнее. — Скажешь Лесовику, что надобно тебе отборное дерево на крепкие бороны, вот пусть он сам и укажет в роще, какие срубить. На бороны мы‑де насадим железные наконечники, и когда надвинется вдругорядь опасность ратная, этими боронами — колючками кверху — замостим берег ручейный, да и на дно ловушек покидаем. Под такую сказку сколь угодно наконечников наковать можно.

— А ты хитрован, — восхитился амант. — Только вот дочку за тебя я бы не отдал — ты своей жене всю дорогу мозги крутить будешь. Что, не так?

— Будто ты сам без греха… Ну, не надумал еще, куда меня с поручением послать? Побегаю, пока холостой.

Амант потер подбородок, насупился:

— Поручение‑то есть, да не про твою честь. Ты не вламывайся в амбицию‑то, на это дело нужен мастак, досконально все наши обычаи и нравы знающий. А ты ведь у нас в основном дока по чужим землям да придумкам хитроумным.

— А в чем дело, ежели не секрет?

Нельзя сказать, что ему было так уж интересно — просто не хотелось возвращаться домой, тоскливо глядеть в зеленый лиственный навес над головой… или в стрельчатое окошечко — на пустую крышу с башенкой посередине.

Амант, мужик прямой, кобениться не стал:

— Есть у нас закон неписаный: ежели два аманта третьим недовольны, могут они суд над ним учинить. Только не просто это: загодя следует гонцов в соседние станы направить, чтобы тамошние правители тайно выслали своих соглядатаев за подозреваемым следить. Вот ежели они вернутся и доложат, что действительно дело суда стоит, тогда из трех станов по три аманта съезжаются и учиняют Девятное Судбище. И его решение непреложно.

— И выше такого судбища ничего не стоит?

Иддс надул щеки, с шумом выдохнул:

— Куда уж выше… Пожалуй, выше‑то Тридевятое, только оно не собиралось ни в мой срок, ни в отцовский. Не людские судьбы оно вершит — всеземельные.

Дикая мысль ошеломила менестреля:

— Слушай, Иддс, а не думал ли ты, что и за тобой сейчас кто‑то приглядывает? И что это, скажем — я?

— Коли подумалось бы, так я тебя еще тогда, в сети, придушил бы, — ласково проговорил радушный хозяин дома. — Ну так посылать тебя в Медостав? Оттуда как раз и жалоба.

Харр почесал под бровью:

— Не сгожусь, потому как это мне не по нраву. Так что не взыщи, Стеновой, ежели в одно прекрасное утро я сам собой куда‑нибудь направлюсь. Душа просит.

— Погодишь, — просто отмахнулся Иддс — Похолодало, Белопушье скоро. Охота тебе мерзнуть?

— Охота пуще неволи. А через Медостав пройду, очень уж название притягательное. Какой амант там оскоромился?

— Копьевой, что частокольную оборону вкруг стана держать должен. Распустил он своих копьевщнков, половина из них к м’сэймам подалась. Подкоряжники через это чуть стан не захватили.

— М’сэйм… — задумчиво повторил Харр. — Никогда такого зверя не встречал.

— Иногда добредают и сюда, людишек сбивают с панталыку. Только всегда найдется кому донесть, а поймают — так и прорва ненасытная недалече.

— А ты говоришь — соглядатаем пойти! Еще примут за м’сэйма, опустят в эту самую…

— Тебя не примут — упитанный.

Иддс все‑таки запугал его холодами — как и все тихриане, Харр боялся пуще смерти как темноты, так и мороза. К ночам бессветным он сразу же привык, очутившись на Лютых Островах, и не по нраву ему были теперь только черные подземные переходы; настоящего же мороза он не встречал нигде, кроме Адовых Гор, куда пришлось слетать проводником на самой заре его знакомства с дружиной принцессы Сэниа. Вот и теперь он с опаской ждал цепенящей стужи, но Махида его успокоила: белый пух будет сыпаться лишь один день, даже листья не повянут. Свое время он коротал, двигаясь по привычному треугольнику: Махидина хижина — Идд–совы хоромы — его одинокий дом, солнечная, но безрадостная горница на высокой башенной опоре, про себя он так и кликал ее “поганкой”. Набаловавшись с амантовыми наследниками и погоняв стражников–лучников, он сытно обедал и направлялся в “поганку”. Несколько часов маялся у окон, щелкая орешки, по скорлупки собирая в кулак, чтобы не ровен час Мадинька не выглянула и не определила, откуда на ее теплую крышу устремлен тоскливый, ничего не ожидающий взгляд.