Катрин Панколь - Черепаший вальс

• Название: Черепаший вальс
• Автор: Катрин Панколь
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-083804-2

Запретные поцелуи и первая любовь дочери, загадочные убийства и письма с того света, борьба темных и светлых сил, Средние века и будни богатого парижского кондоминиума, кровавый ритуал и лучший рецепт рождественской индейки — все смешалось в жизни Жозефины…

Роман Катрин Панколь «Черепаший вальс» взорвал французский книжный рынок, перекрыв тиражи Анны Гавальда.

---

— Не знаю. Это я и хотел с вами обсудить.

— Почему надо устанавливать охрану специально для нашего дома?

— Потому что на вас напали. Вы же не будете это отрицать?

— Я не уверена, что это тот же самый человек. Не люблю все валить в одну кучу и делать поспешные выводы…

— Но, мадам Кортес…

— Можете называть меня Жозефиной.

— Я… нет… Я предпочитаю «мадам Кортес».

— Как вам угодно…

Их разговор был прерван приходом Ширли, Гэри и Гортензии, нагруженных покупками и раскрасневшихся от холода. Они притопывали, дули на замерзшие пальцы и громко требовали шампанского. Жозефина представила всех друг другу. Эрве Лефлок-Пиньель церемонно поклонился Ширли и Гортензии. «Рад с вами познакомиться, — сказал он последней. — Ваша мама много о вас рассказывала». «Вот новости, — подумала Жозефина, — я вообще ничего о ней не говорила». Гортензия наградила Лефлок-Пиньеля самой любезной из своих улыбок, и Жозефина поняла, что тот сразу раскусил ее дочь. Гортензия явно была польщена и прониклась к нему величайшей симпатией.

— Вы, кажется, изучаете моду?

«Откуда он знает?» — удивилась Жозефина.

— Да. В Лондоне.

— Если вдруг я смогу вам помочь, скажите, у меня много знакомых в этой среде. В Париже, в Лондоне, в Нью-Йорке.

— Спасибо большое! Я запомню. Это очень кстати, мне скоро понадобится стажировка. Могу я записать ваш номер телефона?

Жозефина, не веря своим глазам, смотрела, как Гортензия пляшет вокруг Лефлок-Пиньеля, опутывает его паутиной, щебечет, кивает, записывает номер мобильного и заранее благодарит за помощь. Они еще поговорили о жизни в Лондоне, о системе образования, о преимуществах двуязычия. Гортензия рассказала, как она работает, принесла большую тетрадь, куда вклеивала образцы понравившихся тканей, показала наброски, которые делала, исходя из цвета и фактуры материи, вылавливая интересные силуэты среди прохожих. «Все, что ты нарисовал, надо уметь сшить. Это правило номер один нашей школы». Эрве Лефлок-Пиньель задавал вопросы, она отвечала неторопливо и подробно. Ширли и Жозефине достались роли статисток. Не успел он удалиться, как Гортензия вскричала: «Мама, вот мужчина для тебя!»

— Он женат, и у него трое детей!

— И что? Ты можешь с ним спать, а жене об этом знать не обязательно. И твоему исповеднику тоже.

— Гортензия! — возмутилась Жозефина.

— Отличное шампанское. Какого года? — спросила Ширли, чтобы сменить тему.

— Не знаю! Должно быть написано на этикетке, — рассеянно ответила Жозефина.

Что это еще за разговоры про соседа?! Нет, это надо прекратить, надо ей объяснить, что любовь — серьезная вещь, что нельзя кидаться на шею первому попавшемуся франту.

— Ну а ты, девочка моя, — спросила она, — ты сейчас… влюблена в кого-нибудь?

Гортензия отпила глоток шампанского и вздохнула:

— Ну вот! Снова здорово! Опять высокие слова! Ты хочешь знать, не встретила ли я красивого, богатого и умного мужчину, от которого потеряла голову?

Жозефина с надеждой кивнула.

— Нет, — проронила Гортензия после небольшой паузы. — Но зато…

Она протянула матери бокал за новой порцией шампанского и сказала:

— Но зато я повстречала парня… Красивого… Правда красивого!

Жозефина тихо ахнула.

Ширли следила за их разговором и молила про себя: «Не верь, моя Жози, не мечтай, опять налетишь на каменную стену». Гэри улыбался: он предвидел, каким ударом для сентиментальной Жозефины будет ответ ее дочери.

— И сколько это продолжалось?

— Две недели. Мы сплелись в душной страсти…

— А потом? — спросила Жозефина, еще на что-то надеясь.

— А потом все, стало неприкольно. Ни-че-го. Глушняк. Представляешь, однажды у него задралась штанина, и я увидела белый носочек. Белый носочек на волосатой лодыжке… Брр, чуть не стошнило!

— Боже правый! Ну у тебя и представления о любви! — вздохнула Жозефина.

— Да это не любовь, мама!

— Они сейчас сперва ложатся в постель, а потом уже влюбляются, — пояснила Ширли.

— Влюбленные мужчины такие скучные! — зевнула Гортензия.

— Но я в любом случае не собираюсь сплетаться в душной страсти с Эрве Лефлок-Пиньелем, — пробормотала Жозефина. Ей казалось, что все над ней смеются.

— А я бы на твоем месте не зарекалась, — хмыкнула Гортензия. — Он вполне в твоем вкусе и не сводил с тебя глаз. А глаза-то блестят! И он как будто ощупывал тебя, не касаясь, это было… неотразимо!

Ширли почувствовала, что Жозефине неловко. Пора кончать шутки, а то подруга воспринимает их слишком серьезно. Что случилось с ее чувством юмора? А может, этот человек ей и правда нравится? Он, my God, is really good looking[38].

— Уж не знаю, как это у мамы получается, но вокруг нее вечно вьются привлекательные мужчины, — примирительно заключила Гортензия, пытаясь свести все к комплименту.

— Спасибо, милая, — сказала Жозефина с натянутой улыбкой, чтобы закрепить это хрупкое перемирие. — А ты, Гэри? Ты романтик или потребитель, как Гортензия?

— Вынужден тебя разочаровать, Жози, но на данный момент я охочусь за жирной богатой телкой. Так что учусь быть жирным телком!

— Ясно. В общем, я одна среди вас такая клуша, как всегда…

— Ну нет, не одна! — проворчала Гортензия. — Есть же еще красавчик Лука! А кстати, почему он отсутствует? Ты его не пригласила?

— Он встречает Рождество с братом.

— Надо было и брата пригласить! Я видела его фотку в Интернете. Агентство «Сапфир», галерея Вивьенн. Этот Витторио Джамбелли обалденно красивый! Такой загадочный язвительный брюнет. Уж я бы его не упустила!

Их разговор прервал еще один звонок в дверь: явился Филипп с целым ящиком шампанского. За ним мрачно плелся понурый, тихий Александр.

— Шампанского на всех! — провозгласил Филипп.

Гортензия запрыгала от радости. «Рэдерер Розе», ее любимое шампанское! Филипп поманил Жозефину в прихожую — якобы помочь повесить их пальто.

— Надо поскорей развести кутерьму с подарками. Мы только что из клиники, это было ужасно.

— Стол накрыт. Индейка почти готова, через двадцать минут можно садиться. А потом подарки.

— Нет! Сперва подарки. Он тогда немного развеется. Поужинаем потом.

— Ладно, — согласилась она, удивленная его властным тоном.

— А Зоэ нет?

— Она у себя в комнате, сейчас позову…

— А ты-то как?

Он взял ее за руку, притянул к себе.

Она почувствовала тепло его тела под влажным шерстяным пиджаком, ее уши вспыхнули; она поспешно затараторила, скрывая замешательство: да-да, ничего, будь добр, разожги камин, а я пока переоденусь и причешусь. Он прижал палец к ее губам, постоял с минуту, пристально глядя на нее — Жозефине показалось, что прошла целая вечность, — и со вздохом сожаления отпустил.

В камине потрескивал огонь. На паркете, выложенном елочкой, сияла груда подарков. Компания разделилась на два лагеря: взрослые предвкушали лишь радость дарить и втайне надеялись, что не промахнулись, а молодое поколение нетерпеливо ожидало, сбудутся ли его сокровенные мечты. Одни слегка тревожились, а другие гадали, придется ли скрывать разочарование или можно будет предаться бурному и искреннему восторгу.

Жозефина не любила ритуал раздачи подарков. Каждый раз она испытывала какое-то необъяснимое разочарование, как будто разбивалась иллюзия бескорыстной любви, и каждый раз оставалась в уверенности, что не сумела выразить всю свою любовь. Ей хотелось разродиться горой, а на поверку почти всегда выходила мышь. Уверена, Гэри понимает мои чувства, сказала себе Жозефина, поймав его пристальный, ободряющий взгляд, говоривший: «Давай, come on[39], Жози, улыбнись, Рождество все-таки, ты нам весь вечер испортишь своей похоронной миной». «Что, так заметно?» — глазами спросила Жозефина, удивленно вздернув брови. Гэри утвердительно кивнул. «ОК, постараюсь», — кивнула она в ответ.

Она повернулась к Ширли, которая объясняла Филиппу, в чем состоит ее деятельность по борьбе с тучностью школьников.

— В мире каждый день умирают восемь тысяч семьсот человек, и все из-за этих торговцев сахаром! В одной только Европе что ни год становится больше на четыреста тысяч тучных детей! Сначала они морили рабов на плантациях сахарного тростника, а теперь взялись за наших малышей и обсыпают их сахарной пудрой!

Филипп успокаивающе поднял руку:

— Может, ты слегка преувеличиваешь?

— Они лезут в каждую щель! Ставят автоматы со своей газировкой и шоколадками в школах, у детей портятся зубы, они жиреют! Еще бы, там такие бабки крутятся! Просто позор! Тебе надо вложиться в это дело. В конце концов, у тебя сын, его это тоже касается.

— Ты считаешь? — спросил Филипп, взглянув на Александра.

Мой сын скорей погибнет от тоски, а не от сахара.

Первое Рождество Александра без матери.