Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 2. Одиночество

• Название: Собрание сочинений в 4 томах. Том 2. Одиночество
• Автор: Николай Вирта
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1981

Том составляет широко известный роман «Одиночество», посвященный событиям, развернувшимся на Тамбовщине в годы гражданской войны, борьбе крестьян за советскую власть против кулацко-эсеровской оппозиции, вошедшей в историю под названием антоновщины.

---

На лице Антонова-Овсеенко появилось недоумение.

— Позвольте, — он удивленно смотрел на своих спутников. — Значит, здесь мне придется принимать коммунистов из уездов и волостей, рабочих, агитаторов, пленных антоновцев, крестьян… Но не подумают ли они, что в Тамбов приехал не уполномоченный советской власти и партии, а новоявленный советский вельможа? Чепуха! Мне нужна комната в гостинице, где я буду жить, и две комнаты служебные: одну — мне, другую — помощнику.

— У нас дьявольская стужа в учгеждениях, — заметил один из военных с самодовольным лицом и редкими усиками, он заметно грассировал. — Пгосто собачий холод.

Скрывая резкость, Антонов-Овсеенко сказал:

— Благодарю, но эта роскошь не для меня. Поехали, товарищи.

В автомобиле военный с усиками, робея, обратился к Антонову-Овсеенко:

— Когда можете заслушать доклад о военном положении, товагищ Овсеенко?

— Да мы видели его в натуре, — рассмеялся тот. — И что вам докладывать? Положение!.. Хозяин положения в губернии Антонов, вот и весь ваш доклад. — Военный скис, хотел что-то сказать, но Антонов-Овсеенко уже разговаривал с Васильевым. — Пока устройте меня в губкомпарте. И доставьте, пожалуйста, сегодня же все тамбовские газеты за последние месяцы, воззвания Союза трудового крестьянства, приказы штаба Антонова, донесения укомов и волкомов и вообще все, что имеется по этой части. — Он обернулся к военным. — От вас, товарищи, потребуется дислокация регулярных воинских частей и коммунистических партизанских отрядов. Есть пленные антоновцы? — Это было обращено снова к Васильеву.

— Десятка три наберется.

Антонов-Овсеенко нахмурился:

— А где же сотни бандитов, взятых в плен? — Он искоса взглянул на военных. — Ну, ладно! Завтра же, товарищ Васильев, поедем с вами в тюрьму и поговорим с пленными. И прошу вас вот еще о чем: вызовите из уездов, пораженных восстанием, двадцать — тридцать крестьян. Вечером соберем губпартком, а попозже вызовите газетчиков.

— Хорошо, Владимир Александрович.

Антонов-Овсеенко помолчал и снова заговорил:

— Думается, что положение куда серьезнее, чем мы думали, читая победоносные реляции здешних военных властей, товарищ Васильев. Прежде чем взяться за бандитов, придется основательно познакомиться с моим однофамильцем и его повадками. Кстати, как его по имени-отчеству?

— Александр Степанович, — последовал поспешный ответ усатого военного. Хоть в чем-то он проявил свою осведомленность!

2

Через несколько дней Антонова-Овсеенко выбрали членом губернского исполкома и ввели в состав губкомпарта. Поначалу кое-кто из тамбовских властей отказывался понимать его. Ждали от него чудес в расправе с антоновщиной, молниеносных действий, строжайших приказов и выговоров, а он, обложившись картами уездов, дни напролет изучал донесения с мест; прокламации Союза трудового крестьянства, приказы антоновского штаба читал так прилежно, словно заучивал их наизусть; самолично допрашивал пленных бандитов, разговаривал с ними исключительно вежливо; рылся в старых протоколах губкомпарта, укомов и волкомов, в газетных подшивках; не сеял направо и налево выговоры и приказы; если вызывал кого-нибудь, то больше слушал, чем говорил, коротко давал наставления или советы.

Особенно интересовался он постановкой агитации и пропаганды на селе, бывал в редакциях газет, в губРОСТА, часами просиживал на совещаниях газетчиков, сам писал статьи, не брезгал маленькими, но всегда хлесткими заметками, составлял воззвания к восставшим крестьянам.

Часто в его кабинете видели секретарей губкомпарта, ответственных лиц — военных и гражданских, городских и сельских коммунистов, хозяйственников, агитаторов. Он подолгу совещался с ними.

Кое-кто пожимал плечами: что за напасть! Уж кому-кому, а Владимиру Александровичу вовсе не пристало медлить с бандитами. Член партии с девятьсот второго года, организатор восстания польского пролетариата против царизма, военный представитель в Петроградском большевистском комитете… Его приговаривали к смертной казни, заменили казнь двадцатью годами каторги… Антонов-Овсеенко бежит с нее и снова с головой уходит в революцию. В октябре семнадцатого года под его командованием и командованием Подвойского красногвардейцы берут Зимний; Антонов-Овсеенко лично арестует министров Временного правительства, того самого, которое упрятало его в Кресты за участие в июльском выступлении питерских рабочих. Потом он заместитель председателя Малого Совнаркома — один из ближайших помощников Ленина…

От него ли не ждать решительных и быстрых действий? Ведь в огне антоновщины почти вся губерния! Что-то загадочное было в его действиях для тех, кто привык болтать налево и направо о скором конце бандитизма.

Спустя некоторое время он собрал группу людей, на которых всецело мог положиться.

3

Антонов-Овсеенко сидел за столом и рассеянно пил жидкий чай, главным образом чтобы согреться. С ним делил компанию Васильев. Остальные расселись как попало и слушали ораторов, разливавшихся соловьями; иные не жалели ни своего, ни чужого времени и переливали из пустого в порожнее… Антонов-Овсеенко не останавливал их, а глаза из-под очков иногда смотрели хмуровато, порой насмешливо. Но он молчал.

Только что назначенный главой тамбовского военного командования командарм Павлов, не стесняясь в выражениях, громил тех, кто планировал разрозненные и бестолковые операции против Антонова, поносил беспечных людей, слишком раздувавших победы над антоновцами или, напротив, впадавших в панику. Антонов-Овсеенко слушал внимательно и чай отставил в сторону. Потом заговорил кто-то из военспецов, оправдывался…

— Позвольте, — мягко остановил пылкого оратора Антонов-Овсеенко. — То и дело мы слышим: бандиты, уголовники, кулаки… Если речь идет об уголовниках, сам собой напрашивается вопрос: почему вы не могли справиться с ними? Это во-первых. Во-вторых. По вашим словам выходит, будто главная военная сила антоновцев — сплошь кулаки…

— Конечно, но…

— Виноват… Я что-то плохо стал соображать. Или еще не добрался до истины. Прошу помочь. — Глаза Антонова-Овсеенко щурились то ли от ярких лучей холодного январского солнца, то ли от чего другого. — Вот вы доложили, что в армиях Антонова пятьдесят тысяч бандитов… Затем вохровский отряд Сторожева, сельская, волостная, уездная милиция, члены комитетов, агитаторы, вильники, секретная агентура… Это что ж, тоже все сплошь уголовники и кулаки?

По кабинету пронесся шумок.

— Ну, в большинстве, разумеется…

— Так, так, в большинстве! — быстро откликается Антонов-Овсеенко. — Кстати, откуда в губернии столько уголовников?

Снова пронесся шум и приглушенный смех.

— Однако замечу, — затаив усмешку, продолжал Антонов-Овсеенко, — не во всех кулацких дворах есть взрослые сыновья, могущие носить оружие. И не все кулацкие сынки живут в деревне. Они в нашей армии, на трудовом фронте, учительствуют, занимаются агрономией… Честно они служат советской власти или нет, это вопрос особый. Но нам придется все-таки вычесть их из общего количества кулаков. Что же получится? Если десятки тысяч вооруженных людей и антоновские активисты в большинстве кулаки, надо думать, что в селах ни одного кулака не осталось. Так ли это?

Васильев покачивает головой. Вздор! Правильно: очень много кулацких сыновей у Антонова, они — ядро его армий, но хозяева-кулаки — люди почтенного возраста, сидят, разумеется, дома и уж никак не могут участвовать в боевых действиях. Да и Антонов не такой дурак, — а он не дурак, — чтобы брать в армию стариков.

— Значит…

— Значит, армия Антонова комплектуется не только из кулачества, — отвечал Васильев.

— А дезертиры? — подал кто-то голос.

— Вы хотите сказать, что и дезертиры сплошь из кулацких семей?

Вопрос Антонова-Овсеенко остался без ответа.

— Но это еще не все, — отхлебнув чай, снова заговорил он. — Кто снабжает армию Антонова? Кто перевозит его воинские части, кто стоит караульными на колокольнях, кто эти вильники?

Помолчав и собравшись с мыслями, Антонов-Овсеенко начал выкладывать свои мысли.

— За эти недели, — сказал он как-то очень просто, — я кое-что уяснил, кое в чем разобрался. Может быть, бегло, не спорю. Быть может, ошибаюсь в выводах. Товарищи поправят меня. Положение вещей представляется мне в следующем виде… Крестьяне, я говорю о середняках, недовольны продразверсткой, затянувшейся войной, это неоспоримо. Кулаки лезут на стенку от ярости, вопят о разорении и сманивают середняков на открытое возмущение… Однако середняк очень хорошо знает, что за зверь его сосед-мироед, и о войне, ради его выгод, слушать не хочет. Тогда кулаки зовут на подмогу стародавних своих идеологов и приятелей — эсеров. Языки у этих демагогов, взбешенных потерей власти, подвешены хорошо, это мы знаем. И если середняк слушать не хотел разговоров мироеда о войне, понимая, что она принесет ему, эсеры — народ более хитрый, к тому же пользующийся несомненным влиянием в деревне, — демагогией и посулами подбили середняка на мятеж. Конечно, середняк знает, что в данном случае он заодно с кулаками, это его тревожит, но эсеры ему внушают: «Потерпите малость, отцы. Сметем коммунию, власть и землю поделим справедливо…» Вот и получается: то, что не сумели сделать кулаки с их откровенной ненавистью к советской власти и алчными планами, то сделали эсеры — ставленники кулаков. Так мне рисуется положение с восстанием. Вы скажете: а беднота? Беднота, отвечу вам, запуганная бандитами, держит нейтралитет, хотя, конечно, целиком на нашей стороне. Примерно так обстоят дела. Скверные дела, скажу прямо.