Джеймс Голдгейер - Цель и средства. Политика США в отношении России после «холодной войны»

• Название: Цель и средства. Политика США в отношении России после «холодной войны»
• Автор: Джеймс Голдгейер
• Издательство: Международные отношения
• Жанр: Политика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-7133-1350-0

Как формировалась внешняя политика США по отношению к России в 90-е годы XX века? В чем видела свои интересы в разваливающемся Советском Союзе правящая американская элита и правильно ли оценивала ситуацию? Какие были совершены ошибки и почему? На эти вопросы на основании широкого спектра источников, бесед с известными политическими деятелями, личных наблюдений пытаются найти ответ авторы нашумевшей в США книги.

---

Дэвид Малфорд и помощник министра финансов по международным вопросам Олин Ветингтон были убеждены в преждевременности рассмотрения любых программ помощи, даже если Москва выполнит основные условия создания рыночной экономики. Они считали главным, чтобы мировой рынок испытывал доверие к России, а это означало, что России необходимо избежать дефолта. По их мнению, это был единственный путь для вступления ее во Всемирный банк и Международный валютный фонд, что, в свою очередь, являлось ключом к получению западных кредитов. Учитывая природные ресурсы России, особенно ее запасы нефти и газа, многие выражали скептицизм по поводу якобы имеющей место ее неспособности погашать долги, к тому же в случае необходимости Россия всегда могла перебросить деньги из области обороны на другие цели{179}.

Представители Министерства финансов США не только считали, что Советский Союз, а затем Россия должны взять обязательство по обслуживанию внешнего долга, чтобы сохранить свою кредитоспособность, но также утверждали, что Россия никогда не ставила вопрос о прощении долга{180}. Отчасти это объяснялось стремлением российских представителей быть признанными в качестве государства — правопреемника Советского Союза. Но они также просто могли бояться поставить этот вопрос. Гайдар вспоминает, как Малфорд «угрожал, что, если не будет заключено письменное соглашение, он остановит поставки американского зерна». По сути, Гайдар утверждает, что новое российское правительство присоединилось к переговорам с западными представителями в Москве еще в ноябре

1991 года, когда советское правительство уже пообещало экспортировать 100 т золота. Однако Запад в ответ на готовность России подписать соглашение о солидарной и индивидуальной ответственности снял свое требование о продаже золота, экспорт которого, по словам Гайдара, означал бы «финансовый Брест-Литовск»{181}.[41] Дефолт, конечно, мог нанести серьезный ущерб международной репутации России, хотя критики вроде Сакса утверждают, что необходимость обслуживать долг (даже в ограниченных масштабах) способствовала «финансовой дестабилизации России в критический период начала 1992 года»{182}. Он также задается вопросом, что могло бы произойти, если бы «семерка» проявила инициативу и предложила России простить хоть часть советского долга, особенно после коллапса Советского Союза в декабре 1991 года. Кредитоспособность России была бы подорвана, но, как мы теперь знаем, она и так упала. Однако Россия все же не была бы обременена долгами, накопленными ужасным режимом, правившим страной на протяжении семи десятилетий. Консервативно настроенный Ричард Перл в то время говорил: «Мы должны найти какой-то способ списать долги и дать Ельцину шанс на победу. По крайней мере мы можем уничтожить долговые расписки его недемократических предшественников»{183}. Правда, Россия была должна Германии значительно больше, чем другим странам Запада, и Соединенным Штатам было бы трудно подбить союзников на такой шаг, поскольку из общей суммы советского долга на декабрь 1991 года в 65 млрд. долл. задолженность США составляла всего 2,8 млрд. долл.{184} И все же хотелось бы вообразить реакцию российского общественного мнения, если бы в конце 1991 года Соединенные Штаты предложили простить хотя бы часть этого долга в 2,8 млрд. долл., чтобы помочь новой России встать на ноги.

Между тем этому воображению не суждено было сбыться. Представитель Госдепартамента Дэннис Росс отмечает, что частично это было связано с тем, что Египту предложили простить долги за его участие в коалиции, которая вела войну в Персидском заливе, и на этом фоне Министерству финансов было крайне трудно выступить с новой инициативой о прощении долгов. Но он также сетует, что «проблема была не только в подходе Министерства финансов к долгам, тут сказывалось и отношение этого ведомства к оказанию помощи. Они выступали против и смотрели на проблему через темные очки. Мы готовили предложения, учитывали стратегические реалии, что было похоже на то, как если бы мы тащили в гору телегу, нагруженную камнями. Они сопротивлялись на каждом шагу. Брэйди всегда мог пойти к Бушу и свести все к узким экономическим интересам. И Бушу было трудно с ним спорить. Буш говорил, что он хотел бы что-то сделать, но все это сильно ограничивалось критериями, которыми руководствовалось Министерство финансов»{185}.

Вялая двусторонняя помощь

Двусторонняя помощь России была весьма ограниченной и оставалась таковой до конца администрации Буша. Помимо обстоятельств, на которые ссылался Росс, существовали еще две причины, ограничивавшие масштабы помощи: во-первых, опасение по поводу того, что может случиться с деньгами, поскольку никто не знал, куда делись деньги, которые были ранее направлены в Москву; во-вторых, принципиальное соображение политического плана в отношении иностранной помощи. После победы Харриса Вуфорда в ноябре 1991 года на выборах в Сенат от штата Пенсильвания президент был сильно обеспокоен, что оказание крупной экономической помощи России может повредить ему, поскольку опросы общественного мнения указывали на большие сомнения американцев в отношении его способности управлять экономикой.

Робость Буша видна из его собственных мемуаров. Описывая первое заседание кабинета после августовского путча, состоявшееся 4 сентября 1991 г., на следующий день после его возвращения из отпуска, проведенного в Кеннебанкпорте, Буш вспоминает: «Чем больше я слушал, как шло заседание кабинета, тем больше убеждался, что мы просто не располагали достаточной информацией для выработки конкретной программы помощи. Мы не хотели наступления голода в Советском Союзе или возникновения там дефицита лекарств. На мой взгляд, широкая программа помощи, согласованная «большой семеркой», была наилучшим вариантом… Прежде чем предлагать какую-то крупную финансовую помощь, мы должны были понять, как сложатся отношения между центром и республиками»{186}.

Для изучения вопросов помощи была создана небольшая межведомственная рабочая группа во главе с председателем Совета экономических консультантов Майклом Боскиным, в которую также вошли представители Белого дома, Госдепартамента и Министерства сельского хозяйства. Учитывая отсутствие заинтересованности в оказании помощи, направленной на решение задач перехода к рыночной экономике, группа довольно скоро сосредоточилась на краткосрочных задачах. 20 ноября 1991 г. США объявили о предоставлении продовольственной помощи в размере 1,5 млрд. долл., главным образом в виде гарантированных сельскохозяйственных кредитов. Через неделю Конгресс выделил еще 100 млн. долл. в качестве чрезвычайной помощи в рамках программы Нанна-Лугара. Однако к этому моменту у администрации все еще не было четкой стратегии в вопросах оказания помощи{187}.

Официально советник Госдепартамента Роберт Золлик возлагал ответственность на Советский Союз: до тех пор, пока в стране не будут проведены реформы, требуемые основными международными финансовыми институтами, деньги не окажут никакого эффекта. В начале октября 1991 года он заявил в одном из подкомитетов Конгресса: «Учитывая масштабы советской экономики, даже крупные финансовые вливания со стороны западных правительств будут недостаточны для решения фундаментального вопроса — обеспечения экономического роста. Мы окажем новым лидерам реформаторов плохую услугу, если затушуем тот факт, что только приток частного капитала даст им возможность создавать новые рабочие места и обеспечить экономический рост»{188}. Вопрос о прямой помощи России и другим республикам все еще не стоял в повестке дня.

Советский Союз на тот момент действительно еще не приступил к формированию основ рыночной экономики. Но не менее важной причиной дальнейших событий было то, что американская администрация не смогла наладить контакт с командой Бориса Ельцина, о чем говорит и Виктория Нуланд, работавшая в посольстве США в Москве осенью 1991 года, утверждая, что платой за «слишком большую привязанность к Горбачеву» явилось то, что американцы до весны 1992 года не могли установить рабочего контакта с командой Ельцина{189}. Нельзя сказать, чтобы команда Буша была настроена враждебно к правительству Ельцина. Просто американские официальные представители не могли как следует сфокусироваться на проблемах и нуждах нового российского правительства. Команда Буша откладывала налаживание отношений с российским правительством до тех пор, пока Советский Союз не перестал существовать, а это означало, что более четырех месяцев было потеряно как раз в тот момент, когда время бежало очень быстро{190}.[42] Контакты между командой Гайдара и администрацией Буша были эпизодическими. Самое поразительное, что объявленный в апреле 1992 года Бушем и Колем пакет помощи в размере 24 млрд. долл. не был согласован и даже не обсуждался с правительством Гайдара. Сам Гайдар узнал о нем всего за несколько часов до официального сообщения{191}. Этот провал был обусловлен не только бюрократическим ступором в высших эшелонах администрации, которая никак не могла решить, как ей подойти к правительству Ельцина, но и общим снижением роли Госдепартамента в экономических вопросах. Министерство финансов захватило инициативу и свело все к проблеме задолженности, в результате в течение нескольких месяцев после путча проблема экономической помощи оставалась вне поля зрения. Роберт Золлик вспоминает: «Когда Гайдар сменил Явлинского и Министерство финансов объявило, что оно берет дело в свои руки, для меня наступила пауза. Меня беспокоило то, что Минфин был слишком зациклен на проблеме задолженности, которая при всей ее важности была лишь частью более широкого микро- и макроэкономического вызова. Центр активности сместился в сторону министров финансов «большой семерки» и их заместителей, что сделало еще больший акцент на проблеме бюджетов и долгов, оставив в стороне вопрос о создании других основных элементов экономической конструкции». По его мнению, общественность придавала слишком большое значение размерам долларовой помощи, что еще больше искажало картину. Считалось, что критики администрации будут оценивать ее роль в оказании помощи России по числу долларов, которые она готова была дать России, хотя, если там не будет создано основ частной собственности, четких принципов контрактного права, конкурентного и прозрачного рынка, эти деньги будут потеряны. Он также утверждал, что американцы попали в трудное положение, поскольку, по его убеждению, русским прежде всего надо было решать вопросы микроэкономики. И хотя Золлик признает, что администрации, чтобы завоевать доверие в этой сфере, нужно было предложить значительно большие суммы денег, он в то же время отмечает, что если бы Буш заявил, что микроэкономика должна быть на первом месте, то критики президента заявили бы, что он «упускает великую историческую возможность»{192}.