Рене Маори - Темные зеркала

• Название: Темные зеркала
• Автор: Рене Маори
• Жанр: Ужасы и Мистика

Где проходит грань между обычной реальной жизнью и жизнью параллельной – мистической? Как узнать, что ты переступил эту грань и видишь вещи не такими, какими они кажутся? Живешь ли ты в обыденности или уже перешел на территорию мечты? А может быть и наоборот. Где бы ни происходили события – в современности, в ХIХ веке, на другой планете - герои этого сборника рассказов узнаваемы, и жизнь их похожа на многие другие жизни. Но на бытовом фоне разворачиваются, поистине, фантастические события.

---

От автора

Это подборка состоит из рассказов разных лет. Что-то публиковалось, а что-то просто хранилось в архиве. Но наступает момент, когда необходимо упорядочить все, что написано за огромный промежуток времени. Иначе, такое небрежение грозит утерей текстов, что уже дважды случалось в моей жизни. Да-да, дважды были полностью потеряны архивы, тогда еще бумажные.

Жизнь скоротечна, и не хочется, чтобы после моей смерти ни одна живая душа не узнала, что был вот такой писатель – Рене Маори. Если смогу, то такие сборники сделаю из всех материалов, которые у меня хранятся. Я давно уже не стремлюсь к славе, тот скандальный кусочек славы, который имею – меня вполне устраивает. Но я буду счастлив, если мои произведения заставят кого-то задуматься хотя бы и на пять минут.

Жанр, в котором я работаю, трудно поддается известным определениям. Мои рассказы относят и к мистике, и к фантастике, и даже, не к ночи будь сказано, к фэнтези. Если первое и второе я приму, то уж третье – совсем не о том. Любители фэнтези могут не читать, для них существует масса специальной литературы.

В этот первый сборник вошли рассказы, написанные за последние четырнадцать лет. В них и кусочки нашей с вами жизни, и мои личные переживания и рассуждения. Надеюсь, рассказы найдут своего читателя.

Темные зеркала

Грань, отделяющая Жизнь от Смерти, в лучшем случае обманчива и неопределенна.

Э. А. По

Если пройти по одной крупной улице Москвы, да заглянуть во внутренний дворик, что находится прямо напротив лавки часовщика, можно увидеть высокий дом, выкрашенный когда-то в слабо зеленый цвет. Там в первом этаже, удивленными кошачьими глазами смотрят окна, напоминающие половинки круга. За этими окнами живет художник, живет и пишет свои картины. Попасть в его мастерскую можно только через внутренний двор, потому что парадным крыльцом мы воспользоваться не можем. Так уж получилось, иначе я повел бы вас совсем на другую улицу и сделал бы повествование более торжественным.

Стоит ли говорить, что большим признанием наш художник не пользовался, впрочем, как и многие представители его касты. Сейчас он арендовал непомерно дорогую для себя квартиру и, несмотря на солидный возраст, учился в Академии, проедая деньги с имения родителей.

Звали его Андрей Тимофеевич Варягин, и был он из тех самых мелкопоместных дворян, что проживают в самых глухих провинциях необъятной России. Мы застанем его в тот момент, когда он потчует чаем с ватрушками очередного гостя, писателя, некоего господина Яновского, и рассуждает о вещах, в которых имеет мало осведомленности. Но такова уж природа человека, мы любим кичиться просвещенностью, особенно в тех случаях, когда этой просвещенности не имеем. В то время особенно ценились разговоры о войнах. Но война с Наполеоном давно закончилась, а до Крымской было еще, ох, как далеко. Скажу с уверенностью, что герои моего рассказа до нее просто не дожили. Совсем чуть-чуть.

– А не скажите ли мне, милейший Николай Васильевич, не захочет ли Турция Крым отнять? – вопрошал Варягин, пощипывая скудную бородку. – Ведь они, поганцы, так и норовят наших земель откусить.

Тот, к кому он обращался, был худ и мал ростом. Лицо имел желтое, на котором выделялся лишь длинный нос, который при вопросе как-то странно наморщился, словно был отдельной частью и жил собственной жизнью, не обращая внимания на владельца.

– С чего бы это? – в свою очередь переспросил тот. – Разве разговоры такие идут?

– Идут – не идут, – уклончиво ответил Варягин, – А обезопаситься не мешало бы. А ну, как они свою армию двинут.

– Будет вам, любезнейший. Так и, бог знает, до каких глупостей договориться можно. Сейчас еще скажите, что Киев на Москву пойдет. Право, глупости.

– Вы уж скажете, – заулыбался Варягин. – Надо же, Киев на Москву. Спасибо, что не на Петербург. – И тут же перескочил на другое. – А я бы походом в Китай пошел. Ах, и страна, доложу я вам. А золота одного…

Он мечтательно возвел глаза к обшарпанному потолку и задумался.

– А я вот все больше человеком интересуюсь, – не слушая, собеседника продолжал Яновский. – Ведь что такое человек? Это – мир таинственный. И не знаешь, что ждать, а вот уже или враг тебе, или друг. И ведь не угадаешь. А смерть пришла, и все равно ей, колченогой, другом он кому был или нет. Страшно! А коли ты сам не распознал ближнего, так и не узнать никогда, кем же он был.

– Так есть ли в том смысл? – встрепенулся художник. – Ежели, все равно, не узнаешь, какой в этом прок?

– А мы, ну как помрем, Андрей Тимофеевич? Что про нас-то скажут? Может, скажут – пустые люди были, никчемные. А…

– Не все ли равно, милейший Николай Васильич? Раз помрем, так и не услышим, – перебил его Варягин. – Пусть себе…

– Не услышим, – словно в задумчивости повторил гость. – А вдруг? – шепнул он еле слышно, будто бы про себя. И дрожь всколыхнула его тело.

– Живем мы скучно, – пробормотал он, подавляя знобливость. – Ничего, кроме этого тумана не видим. Вы все в живописи спасаетесь, я в книжках своих. А нужны они, мои книжки, спрошу я вас? Вот и лезет всякое в голову. Сам бы все эти мысли вынул и новые вложил. Ан, никак не выходит. Стало быть, так и будем призрачные жизни создавать. А нет ли у вас чего нового? – перевел он разговор в безопасное русло. – Может, написали картинку какую? Давно я тут не был.

– А как же… Есть, есть. Вот, портрет неизвестного.

Варягин отвернул от стены холст и продемонстрировал портрет человека со впалыми щеками и горящими глазами. Впрочем, одет тот был прилично – белая рубашка, сюртук, на шее шелковый галстук. Что странным образом не вязалось с диковатым выражением лица.

– А? Хорош? Только вот, купит ли кто? – тоскливо добавил Варягин, глядя на портрет голодным взглядом.

– Это кто же такой? – слегка вздрогнув, удивился гость.

– Понятия не имею. Увидел как-то во сне, и запечатлел…мммм… видение.

Николай Васильевич вдруг как-то помрачнел и засобирался.

– Куда же вы, – удивился Варягин, – рано совсем, да и чай допить надобно.

– Не надобно, – отрезал гость. – Пойду. Утомился. Нехорошо я себя чувствую в последнее время. Звоночки с того света пошли, – попытался пошутить он, но лишь нервно скривился собственной шутке.

– Не в вашем возрасте думать о смерти, – предупредительно сказал Варягин, подавая гостю черный прогулочный плащ, который тот небрежно бросил на стул у двери. – Может, еще побудете, что же так убегать?

– Посетила меня одна мыслишка, – в тон ему ответил гость. – Спешу. Записать…, – он замялся и повторил. – Мыслишки кое-какие.

Николай Васильевич лукавил. Не было у него сейчас ни одной мыслишки, кроме той, что пробудил в нем портрет неизвестного. Если бы более точным, то он узнал человека, изображенного на портрете. Не то, чтобы он знал его лично – такого никогда не водилось. Ну, так и Варягин тоже его лично не знал, а увидал во сне. Николай Васильевич пытался заглушить в себе нервический трепет и отвлечься от мрачных мыслей, но, как бы он не старался, тайная тревога тяготила его разум. И была она связана с чем-то самым непонятным, непознанным и отвратительным любому здравомыслящему человеку. А все дело было в том, что уже несколько ночей подряд являлся ему этот незнакомец и говорил, говорил, не давая выспаться. Такое совпадение необычайно действовало на Николая Васильевича, и он все ускорял шаг, пока почти не добежал до своей квартиры, до кабинета, до письменного стола, возле которого без сил опустился на стул и погрузился в задумчивость.

Наконец, он заметил, что солнце уже садится. Затеплил свечу и размашистым почерком написал поперек листа: «Я вижу сам, что теперь всё, что ни выйдет из-под пера моего, будет значительнее прежнего». Странная эта мысль подбодрила его, Фраза нравилась. Он читал ее снова и снова, любовался, как ювелирным украшением, но не задал себе вопроса «каким образом, и с чего, все вдруг станет значительнее». К слову сказать, в последнее время он писал крайне редко и все больше статьи или письма. Иногда записывал мысли в потертый дневник, но того подъема, того запойного увлечения, что было прежде, не испытывал. Словно муза оставила его. Муза! Ему вдруг показалось, что само это слово – пошло. Нет, не муза, бог перестал водить его рукой. Зато вот этот давешний человек с портрета… Не он ли убивает дар, которым все восхищались. Внезапно его мысли переключились на другое. Андрей Тимофеевич, экий же смешной невежественный тип. «А не нападет ли Киев на Москву».

– Полноте, – вдруг вскрикнул он в темноту, – это же не он, а я сказал. Что же такое получается? Я схожу с ума? Не дождетесь! – крикнул он и погрозил кому-то в темном углу.

Чернота обволакивала комнату, не давая единственной свече рассеять вязкий мрак, что селился за шкафом и под столиком с гнутыми ножками, заваленном бумагами. И изо всех этих таинственных закоулков комнаты выползал ужас, природу которого объяснить было невозможно. Слишком часто в последнее время этот ужас заставлял его замирать, прислушиваясь к чему-то, как ему казалось, внешнему. Но на самом деле, он вслушивался в себя, ощущая тело свое той самой черной комнатой, которую не освещает ни единая свеча. И потом начинался припадок, во время которого все его тело пребывало в каталепсии. Вот и руки уже свело… По всему телу разливалось то, что он привык называть «окаменением», и только глаза оставались живы на оцепенелом лице. Он мог видеть, думать, но не мог пошевелиться. Проклятая наследственная болезнь превращала его в статую. В эти минуты он вспоминал, прочитанный в молодости «Трактат об ощущениях» Кондильяка, и мысленно хвалил себя за то, что не сошел с ума до сих пор. Хотя безумие было не за горами.