Джо Данторн - Субмарина

• Название: Субмарина
• Автор: Джо Данторн
• Издательство: РИПОЛ классик
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-386-03492-4

Как начать с поцелуя и дойти до всего остального? Что делать с мамой, занимающейся бог знает чем со знакомым престарелым хиппи в отсутствие папы? Как спасти этого самого папу от депрессии, а брак собственных, вполне взрослых и самостоятельных родителей, — от развала? Как быть с отдельными частями своего тела, бурно реагирующими на любую красотку с журнальной картинки? И главное — как поскорее стать крутым парнем?

Дебютный роман уэльского автора Джо Данторна о 14-летнем подростке, его родителях, первых открытиях и чудачествах вдохновил режиссера (опять же дебютанта!) Ричарда Айоади на грандиозную экранизацию с британскими звездами в главных ролях. Фильм обласкан критиками и зрителями всего мира и получил премию «Золотой Грифон» как лучший фильм года на международном кинофестивале в Джиффони-2011.

Ранее роман выходил на русском языке под названием «Интимный дневник Оливера Тейта».

Блестящий первый роман молодого человека с беспощадным чувством юмора.

The Times

По терапевтическому эффекту сравнимо разве что с «Над пропастью во ржи» Сэлинджера. Кстати, на взрослых тоже действует.

TimeOut Москва

Вместо того чтобы задуматься о пустотности бытия, читателю предлагается не без удовольствия сосредоточиться на своих сенсорных ощущениях.

www.krupaspb.ru

---

— Понимаю, — ответил я.

Мы с Джорданой договорились встретиться в Синглтон-парке и вновь прогуляться по тому маршруту, где ходили с Фредом. В трудные времена привычные вещи успокаивают.

Прихожу пораньше и жду на скамейке у северного входа. Я купил Джордане подарок — коробок ее любимых экстрадлинных спичек.

Я вижу ее — она проходит через ворота, замечает меня и улыбается. Идет и улыбается; ее глаза полузакрыты. На ней штаны цвета хаки, розовые кроссовки и короткий топ с веселой рожицей. Волосы заколоты макушке на самурайский манер.

— Привееет, — говорит она.

— Алоха, — отвечаю я.

Грудь как-то странно сжимается, точно внутри меня заполняют строительной пеной. Я понимаю, что давно уже не видел Джордану. Если девчонка постоянно звонит, пытается назначить встречу и говорит, что ты ей нужен, единственный верный выход — игнорировать ее. Я поступил правильно; Чипс меня поддержал.

Строительная пена заполняет легкие. Я встаю. Смотрю ей через плечо. Мы обнимаемся.

— Я соскучилась, — признается она.

Пена затвердевает и подбирается к горлу. Я касаюсь губами пушка на ее шее. У нее гладкая бледная кожа, не такая сухая, как обычно.

— Извини. Я была в прострации, — говорит она. Сегодня ее валлийский говор слышится сильнее. — О боже! — Она и прижимает меня к себе. — Мне так хотелось тебя обнять.

Раньше я бы принялся снова рассказывать ей про слова. Сизигия — это когда три небесных тела выстраиваются в ряд.

У меня сводит челюсть и губы. Мы отходим на шаг и смотрим друг на друга. Я любуюсь ее туловищем и руками, шеей и ногами.

— Я написала тебе письмо, — напоминает она.

— Я видел.

Мы держимся за руки и идем молча. Проходим озеро, швейцарское шале и круг камней. Мы идем к ботаническому саду то выныривая на солнце, то скрываясь в тени; силуэты верхушек деревьев на тропинке, как дорожная разметка. Птицы свистят нам вслед.

— Я знаю, что в последнее время немножко отдалилась, — говорит она.

Мы идем дальше. Я чуть быстрее, чем она, поэтому каждые восемь шагов останавливаюсь и произношу слово «медуллобластома», чтобы она поспела за мной.

— Папа в ужасном состоянии. А брата тут домой копы привели. Они с друзьями катались на лошадях по улице.

На Мэйхилл есть маленькие островки с травой, и там пасутся дикие кони. Некоторые используют их как общественный транспорт.

Медуллобластома.

Я однажды видел парня без рубашки, который заехал на лошади на Касл-сквер. Кнопки на его брюках были расстегнуты до колен. Он был вооружен. Никому не хватило смелости остановить его, когда он начал лить в новенький городской фонтан жидкость для мытья посуды, брызгая ядовито-зеленой струйкой.

— Мама как будто помолодела. Стала такая тихая и спокойная, словно опять в ребенка превратилась. Или в хиппи. И она полностью изменила рацион.

Медуллобластома.

Мы приближаемся к черным воротам, ведущим в ботанический сад. Джордана всегда говорила, что ненавидит ботанику: Зачем называть подсолнух «талликус желтоватый»? Сомневаюсь, что психологическая травма сделала ее добрее. Наверное, за последнюю неделю ей пришлось купить немало букетов. Хорошо, что я так плохо с ней обращался. Помог ей стать сильнее.

В школе есть один мальчик, Графф Вон. Его родители умерли от разных видов рака. Учитель по физкультуре никогда не заставляет его играть в регби. И даже если он играет, никто не хочет его бить.

— Пойдем туда, — говорит Джордана и показывает на ворота. — Теперь собаки нет, туда можно.

Медуллобластома.

На воротах запрещающий знак: черная собака, перечеркнутая толстым красным крестом.

У входа Джордана замедляется. Она идет, как на похоронах. Теперь мне приходится останавливаться через каждые три шага.

Медуллобластома.

— Вторая операция в воскресенье.

— Твой папа сказал.

Вокруг какие-то высокие тонкие растения, стебли которых усеяны бледно-голубыми цветами.

Медуллобластома.

— Ты можешь ее навестить?

Она берет меня за руку.

Медуллобластома.

Я думаю о том, что уже произвел положительное впечатление на родителей Джорданы и было бы глупо его портить. Лучше уж я буду как тот игрок в «Поле чудес», который игнорирует крики зрителей «Суперигра! Суперигра!» и уносит домой двести фунтов и стиральную машину.

Медуллобластома.

— Брат будет там, но тебе необязательно с ним разговаривать.

— А что если я захочу с ним поговорить?

— Ладно, — говорит она.

Медуллобластома.

— В воскресенье?

— Нет, в воскресенье операция, а мы пойдем к ней в субботу.

Я останавливаюсь.

Медуллобластома.

Киваю.

— А чем ты вообще занимался?

— Был очень занят.

Медуллобластома.

— Готовился к экзамену?

— Ну, вроде того, да.

— Оливер, пожалуйста, я не могу…

Медул…

Она останавливается.

— Что происходит? — спрашивает она.

Я оборачиваюсь и смотрю ей в глаза. У нее слиплись реснички, как лапки у раздавленного паука.

— Моя мама может умереть…

Эти слова слишком сильно действуют на нее. На асфальте темные пятна — там, куда упали ее слезы.

— Я просто не могу… столько всего… что происходит?

Проблемы — как козырные карты. Мне выпали хорошие козыри: у моей матери интрижка на стороне. Но Джордане повезло больше: у ее матери опухоль.

Мне кажется, если произнести вслух — у моей матери интрижка, — это станет более реальным. Поэтому говорю совсем другое:

— Векторы, квадратные уравнения и респираторная система.

— Да пошел ты, — выдыхает она.

— Это все ненастоящее, — продолжаю я.

— Заткнись, — огрызается она.

Она совсем раскисла.

— На самом деле их не существует, — говорю я.

— Заткнись.

— Это обман.

— Заткнись. Склонив голову, она подходит ближе и кладет лоб мне на плечо. — Заткнись, — повторяет она, вытирая лицо о мои ключицы и прижимаясь к моей шее.

Я обнимаю Джордану. Ее руки остаются висеть. Я притягиваю ее к себе, но она отстраняется. Думаю, комплимент в данной ситуации поможет делу.

— У тебя красивая кожа. Сегодня.

Она не говорит «заткнись».

— Я почитал кое-что. Думаю, у тебя могла быть аллергия на Фреда, — замечаю я.

— Я сижу на маминой диете, наверное, поэтому.

— Ты стала привлекательнее.

— Мы едим китайскую кухню — там много имбиря.

— Курицу в лимонном соусе?

— Иногда.

Я беру ее за руку и кладу ее ладонь на квадратную выпуклость в заднем кармане штанов.

— Я тебе спички купил.

Она достает коробок. Снова обнимаю ее. Она кладет подбородок мне на плечо. Ее руки обвивают мою талию. Я слышу чиркающий звук и чувствую слабое тепло у шеи сзади.

И тут Джордана говорит такое, что я понимаю: слишком поздно, ее уже не спасти.

— Я заметила, что, когда зажигаешь спичку, пламя такой же формы, как падающая слеза.

Она стала сентиментальной, превратилась в сгусток соплей. Я наблюдал за тем, что происходит, и не сделал ничего, чтобы остановить это. Отныне она будет вести дневник, иногда записывая в него маленькие стишки, покупать подарки любимым учителям, любоваться пейзажем, смотреть новости и покупать суп для бездомных, и она никогда, никогда больше не подпалит волосы на моей ноге.

Юность

— И у тебя будет шанс продемонстрировать всем эти мышцы. — Мама тянется и сжимает папины бицепсы. — Ого, — говорит она, пытаясь притвориться удивленной.

Мы сидим в одном конце обеденного стола: я, папа и мама. Мама зажгла две свечи, и мы едим с квадратных тарелок: запеченная форель с лесными грибами и вареной молодой картошкой с маслом и петрушкой. Мама хочет уговорить папу заняться капоэйрой. Ее голос срывается — она пытается показать нам, как это весело.

— И они занимаются под такую красивую музыку, Ллойд, — она пытается поймать его взгляд.

Папа смотрит в тарелку и вонзает нож в шляпку гриба.

— Тебе должно понравиться: два барабана и еще один парень с однострунной гитарой, — добавляет она.

Звучит ужасно.

— Звучит ужасно, — говорю я.

— Ничего ужасного, Оливер. Твоему папе понравится. Эта музыка гипнотизирует.

Я вспоминаю, что Грэм умеет смотреть в глаза неотрывно, как гипнотизер.

— Грэм записал меня на аттестацию в субботу, — продолжает она.

Зачем она о нем заговорила? Жареный гриб поскрипывает у папы на зубах.

— Буду сдавать на желтый пояс, — не умолкает она. — Вы оба могли бы прийти и посмотреть.

Папа поддевает безголовую форель за позвоночник к осторожно тянет; маленькие косточки отделяются от розового мяса, плавник отходит вместе с кожицей. Папа торжественно кладет его на голубую скатерть.