Михаил Алексеев (Брыздников) - Девятьсот семнадцатый

• Название: Девятьсот семнадцатый
• Автор: Михаил Алексеев (Брыздников)
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1931

«Старый большевик (член партии с 1914 года), проведший годы войны в царской армии рядовым пулеметчиком, активный участник Февральской и Октябрьской революций, деятель Красной армии — Алексеев имеет за своими плечами богатейший опыт, и потому совершенно естественна попытка его дать большой роман, охватывающий исключительную эпоху двух наших революций 1917 года. Нужно сказать, что попытка эта увенчалась успехом. Роман получился значительный и весьма нужный для широкой читательской массы, особенно же для нашей молодежи.»

---

— Чего тычешь? Какое имеешь право?

— Ах ты, негодяй? Грубиянить? Я покажу вам, как грубиянить. Позор! А еще форму русского флота носишь. Да знаешь ты, перед кем стоишь?

— Знаю. Перед золотопогонной шкурой. Снимай погоны!

Вокруг спорщиков образовалась большая толпа зрителей.

— Снимай погоны! — продолжал кричать Друй.

— Да как ты смеешь, собака!

— Не собака, а гражданин. А вот ты — собака, если по-человечески не понимаешь. Не хочешь снимать погоны, — так я сниму!

Друй быстро сорвал правый погон с плеча генерала.

— А, ты так, негодяй!

В руках генерала сверкнул сталью револьвер. Прозвучал выстрел. Но пуля попала не в Друя, а в длинного солдата-сапера, стоявшего зрителем, и убила его наповал.

— Долой контрреволюцию!

— Офицеры солдат бьют!

— Ишь ты, сволочь золотопогонная!

— Ребята, бей офицеров! Долой погоны! — раздались громовые выкрики.

— Господа… господа… Нельзя же так… Не тяни меня за руку… что за свинство!

— Чего там, бей его!

— Солдата убить — тебе семечки!

— Господа… Городовой, то есть милиционер!

— Городовой на том свете ждет тебя, сукин сын!

— Господ нет… Все — товарищи.

— Прошло ваше время царствовать!

— Господа, — не унимался генерал. — Это невозможно. Это же бунт.

— Так точно, — утвердительно крикнул из толпы чей-то звонкий голос. — Бунт как есть! Бейте его, братцы!

Толпа, в большинстве своем состоявшая из солдат, набросилась на генерала, и быстро прикончила его. Кое-кто из офицеров, находившихся здесь, поснимали с себя погоны и быстро разбежались в разные стороны.

— Так тебе и надо, — прорычал Друй, когда все уже было кончено. — Так и надо, царская собака. Все старый режим. Пуговицы. Погодите, это еще начало. Нет, не поеду я в Питер, а останусь в Москве. Тут порохом пахнет.

* * *

Под вечер Щеткин в сопровождении Друя зашли в штаб рабочей гвардии. Кроме солдат и вооруженных рабочих, в комнаты забегали студенты, подростки, что-то кричали, размахивали руками и бесследно скрывались.

Делегаты рабочих дружин настойчиво требовали оружия.

Щеткин до хрипоты в горле поддерживал эти требования. Но штаб гвардии приказывал ждать.

— Что будем делать, товарищи, когда от военно-революционного комитета нет указаний. Но мы меры принимаем. Оружие получите или завтра или сегодня в ночь.

— Какие там указания. Нечего ждать. Бери оружие сейчас же.

— Без боя не сдадутся.

— Подождем, товарищи. Не следует бить напролом. Наши возбудили ходатайство перед командующим войсками о вооружении рабочих для охраны революционного порядка.

— Так и поверят. Нашли дураков.

— Не волнуйтесь, товарищи.

— Да что мы, восстание делаем, или что? Чего ждать?

Щеткин слушал, слушал, потом ожесточенно плюнул на пол и побежал к выходу. Друй, как тень, последовал за ним.

— Вот недотепы! Восстали, а у врага же просят оружие, — говорил на ходу Друй.

— Непонятно. У меня в отряде на четыреста человек всего три винтовки и два револьвера.

Помещение отряда гвардии в заводском общежитии было переполнено людьми. Шумели и горячились рабочие.

— Оружия не дают. Тоже вояки.

— Если восставать, так нужно по-серьезному.

— Товарищи, — успокаивал рабочих Щеткин. — Оружие все равно будет. Намечено отпустить на район по десять тысяч штук винтовок, по сто тысяч патронов и по тысяче бомб. Погодите, все будет.

— Откуда будет?

— Чего годить!

Подошел помощник Щеткина по отряду, рабочий Иваницкий.

— Э, брат! Раздули мы кадило. Рабочие уже администрацию не слушают. Управление приказывает нам одно, а мы себе делаем другое, что на пользу. Сначала директор кричать было начал: «Уволю, рассчитаю», а потом, когда мы главного инженера на тачке вывезли за ворота, приумолк, голубчик. Теперь у нас завком — администрация. Вчера квартирную плату с рабочих отменили. А сегодня днем наш контроль везде. Директор приказал вывезти куда-то товары со складов, а мы отменили. Вот какие штуки!

— А как рабочие?

— Все ждут боя. Всем уже растолковали, что восстание необходимо и неизбежно. Только плохо — оружия нет.

Подбежал взволнованный Друй. Его матроска съехала на затылок и грозила свалиться на пол.

— Только что звонил по телефону в коллегию штаба гвардии.

— Ну и что же?

— Приступают к действию, черти. Да поздно. Оказывается, днем еще вызвали грузовики и послали за оружием в кремлевский арсенал.

— Привезли оружие?

— Как бы не так. Грузовики с нарядом поехали в Кремль…

— И что?

— Оказывается, не тут-то было. Еще ночью Кремль был занят юнкерами. Наших сняли с машин, хотели арестовать, но отпустили. А машины отправили в гараж.

— Провалилось.

— Вон какие вояки!

Слова матроса слушал не только Щеткин, но и десятки рабочих. Наступило тягостное молчание.

— Эх, не удалось, — сквозь зубы процедил Иваницкий.

— А без оружия, что сделаем?

— Все согласовывали… Соглашатели.

— Стой, ребята. Нечего ныть, — бодро сказал Щеткин. Мы сами все устроим. Они начали с нами войну. Хорошо, и мы не будем дураками. Начнем разоружать офицеров. Для этого у нас сил хватит. Ты, Друй, ступай в ревком и там с ребятами принимай оружие, а я сейчас созвонюсь с третьим полком, чтобы помещение для арестованных отвели. Будем разоружать и арестовывать офицеров. И солдаты и мы вышлем патрули. А вы, товарищи, как только вооружитесь, тоже валяйте в патрули, арестовывайте офицеров — и в ревком.

— Молодец!

— Это правильно.

— Вот это по-нашему, по-рабочему.

— Так бы давно. Ай да командир наш!

* * *

Всю ночь и следующий день у Друя было забот по горло. То и дело в комнату, где он сидел, входили вооруженные патрули рабочей гвардия и солдаты. Они приводили с собой арестованных напуганных офицеров всех родов оружия, не брезгуя военными врачами, интендантами и отставными генералами. И старые и молодые, проживающие в Москве и прибывшие с фронта, от генерала до прапорщика, все перебывали у Друя.

По временам появлялся Щеткин.

— Война идет, — радостно говорил Друй. — Уже две сотни револьверов, гора патронов и сабель.

— Идут дела, говоришь! — радовался не меньше его Щеткин. Лицо его, суровое, едкое, вплоть до рыжей колючей щетины, покрывавшей подбородок и щеки, казалось, светилось счастьем.

Офицеров разоружали…

— Фамилия?

— Добрынин.

— Звать?

— Вениамин Станиславович.

— Сдавай оружие!

— Но, господа…

— Господ нету!

— Но, товарищи. Я же с фронта, Ведь это позор. Мы…

— Ну, что ж. Сдашь оружие и поезжай себе на фронт. Там оружия много.

— Но, господа, это же невыносимо. Я протестую. Армия будет…

— Арестовать! Ведите его в полк.

— Следующий.

Члены ревкома, присутствовавшие здесь же, проявляли по отношению к арестованным терпимость и великодушие, сильно претившие матросу. Под их воздействием Друй вынуждался иногда отпускать офицеров на честное слово.

— Ведь он же доказал нам, что находится в Москве временно. Обещает не бороться против нас. Чего еще нам нужно. Отпустим.

Друй и Щеткин хмурились. Но рабочие и солдатские патрули понимали без слов их негодование. Они не желали этого великодушия, особенно по отношению старших офицеров. Частенько вбегали в помещение то рабочий патруль, то солдаты и, запыхавшись, говорили:

— Товарищ ревком… Вели мы полковника в казармы… А он давай ругаться и грозить… Ну, мы его того… Пристрелили.

— Бежал, что ли? — помогал им Друй.

— Нет, не бежал, но собирался.

— Ну, ничего… Следующий.

* * *

Офицеры битком набились в небольшой, уютно обставленный мягкой мебелью кабинет. Говорили наперебой.

— Господа… положение катастрофическое. Москва уже восстала. Это кошмар.

— Офицера расстреляли прямо на улице. Нас разоружают.

— За что расстреляли?

— За то, что он требовал от солдата дисциплины.

— Господин полковник, это невозможно!

— Нужно начать военные действия, пока не поздно.

— Вызовите казаков. Затребуйте поддержку с фронта.

— Полковник Перепелкин, юнкера и казаки ждут вашего приказания.

— Из Петербурга ужасные вести. Ждать дальше нельзя.

Офицеры суматошно бегали по кабинету, толкая друг друга, задевая мягкую мебель, сворачивая сапогами ковры.

В кабинете горела электрическая люстра. Под большим стенным портретом Керенского сидел полковник Перепелкин. Он нервно пожимал плечами.

— Господа, да успокойтесь же. Мы принимаем все возможные меры. Восстание будет жесточайшим образом подавлено. Все стратегические пункты города в наших руках. Вызван казачий полк.

— Этого мало. Нужно лишить чернь хлеба. Нужно костлявой рукой голода придушить революцию, — крикнул полковник Филимонов. — Нужно голодом взять их.