Михаил Алексеев (Брыздников) - Девятьсот семнадцатый

• Название: Девятьсот семнадцатый
• Автор: Михаил Алексеев (Брыздников)
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1931

«Старый большевик (член партии с 1914 года), проведший годы войны в царской армии рядовым пулеметчиком, активный участник Февральской и Октябрьской революций, деятель Красной армии — Алексеев имеет за своими плечами богатейший опыт, и потому совершенно естественна попытка его дать большой роман, охватывающий исключительную эпоху двух наших революций 1917 года. Нужно сказать, что попытка эта увенчалась успехом. Роман получился значительный и весьма нужный для широкой читательской массы, особенно же для нашей молодежи.»

---

Подул ветер, стал накрапывать мелкий дождь. Щеткин поднялся. Чтобы согреться, он принялся быстро шагать вдоль забора. Наконец из-за угла вышел Друй в сопровождении человека небольшого роста с приплюснутым лицом, одетого в синий рабочий костюм.

— Заждался, брат, — сказал матрос. — А это мой приятель, механик Стрельцов Никита. Большевик. Он тебе все объяснит и куда нужно сводит. А тут, брат, дела горят.

— Зайдемте вот в сад, покурим да поговорим, — предложил Стрельцов.

В саду они примостились на мокрой скамье. Пожелтелая листва пластами валялась на земле. Рыжая трава вымокла и пригнулась. С голых веток деревьев струились дождевые потоки.

— Как же у вас тут, рассказывай, Стрельцов, — смахивая со щеки каплю дождя, спрашивал Друй.

— Очень даже отличные дела.

— Давно так?

— Не очень. Когда Керенский рас стрелял в июле демонстрацию в Питере, вот с тех пор. Очень рабочие были возмущены.

— Да ну!

— Особенно, когда Корнилов хотел на Питер наскочить. Теперь весь завод идет за большевиками. Свой завком имеем. А раньше трудно было.

— Что, били, небось?

— Бить не били, а за эсерами шли да меньшевиками. Вот тут недалеко парк трамвайный Воровский. Так эсера Тарарахмана на руках носили. Красно, подлец, говорил о земле и воле. Один раз после митинга даже в особом вагоне домой отвезли.

— А у вас?

— И у нас тоже были дела. Махина-то, — больше восьми тысяч рабочих. Как мухи, облепили нас разные эсеровские, меньшевистские агитаторы. Завком был эсеровский. Нам никакого ходу не было. А теперь все наши. Как расправились с питерцами да Корнилов выполз, сразу все к нам. Узнали ребята, что Керенский с Корниловым сообща. Стали кричать: «Долой правительство министров-капиталистов, и вся власть советам». Недавно переизбрали думы районные — наше большинство. Советы переизбрали — то же самое.

— А что теперь делать собираетесь, — раз большинство? — спросил Друй.

— Сегодня собрание будет нашего партийного актива. Готовим вооруженное восстание. Настроение у рабочих самое боевое.

— А на других заводах и фабриках?

— То же самое. А ведь недавно еще на иных фабриках не то что меньшевистские или эсеровские настроения были — похуже. Оборонцы были. Против всякой политики. Как задеремся мы промежду собой, так кричат — долой, и слушать не хотят. Прямо толстовцы. Иные фабрики требовали, чтобы докладчики были беспартийные. Вот мы первое время и выступали, как беспартийные. А теперь горят все! Демонстрация была недавно. Меньшевики всунулись со своими лозунгами «Да здравствует коалиционное правительство», а никто из рабочих за ними не пошел. Шли за нашими лозунгами «Вся власть советам, и да здравствует диктатура пролетариата». Вот, брат, какие дела.

— А солдаты как же? — спросил Щеткин.

— На нашей стороне весь третий полк.

— Дела хорошие. А как бы мне в партию? — Все ближе к своим буду.

— Это, брат, устроим. Вот пообедаем да и пойдем вместе на актив. Зайдем в Московский комитет.

— А где пообедаем?

— Да у меня. Хоть и не ахти обед какой, а суп с картошкой будет.

— Идет, и я с вами, — заявил Друй. — В Питер уеду завтра. Посмотрю, что у вас. Ну, пошли, а то дождь припускает.

* * *

Над Москвой навис сырой, дымный туман. В окно наверху гляделась серая муть.

— Ну и осень у вас, — говорил Щеткин, прихлебывая суп.

— Да, осень сырая, — поддакивал ему Стрельцов. — Вот когда проведем свою революцию, и погода станет лучше.

— Так и получшеет, — возражала его жена, худая, как скелет, женщина. — Нынче по талону полфунта хлеба на душу дали. Что-то дальше будет. Ума не приложишь.

— А вот свергнем министров-капиталистов, своя советская власть хлеба достанет.

— Ну, так свергайте, чего же спите?

— Погоди, не спеши. Поспешишь — людей насмешишь.

В подвале большого дома, где жил Стрельцов, было чадно, сыро и бедно. Стол, кровать, полуразвалившаяся кухонная печь, три табуретки, два портрета на стенах — вот и вся обстановка.

— Вон она жизнь-то наша пролетарская, — поймав взгляд Щеткина, сказал Стрельцов. — А другие и того хуже живут.

Щеткин отложил в сторону ложку и, указав рукой да стену, спросил:

— Чей портрет?

— Это… это и ты, брат, не знаешь? Срамота. Это ж наш вождь — Владимир Ильич Ленин. Вождь нашей партии. Теперь скрывается он от Керенского. Это он сказал нам, что землю — крестьянам, мир — солдатам, фабрики — рабочим под контроль. Он же за то, чтобы свергнуть буржуев, и свою власть на их место.

Щеткин подошел к портрету, внимательно разглядывая его.

— Умный человек… И крепкий, видать. А про него у нас в армии говорили, что от немцев он вроде шпиона.

— Враки все это. Он против всех капиталистов — и русских и немецких.

— Поглядеть бы на него да послушать.

— Будет еще время, и повидишь, и послышишь. А теперь пошли в партию. Нужно Друя взбудить — ишь, заснул.

* * *

— Товарищ Бобров?

— Да.

— Тут делегат с фронта. Вот, Щеткин, поговори, а мы пойдем.

— Хорошо. Что скажете, товарищ? — спрашивал Щеткина человек быстрый в словах и подвижной. Лицо его, заросшее бородой, было бледно и утомлено.

— Хочу в партию записаться.

— Так. Откуда вы и зачем в Москву?

Щеткин коротко рассказал. Показал свое командировочное удостоверение.

— Отлично. В партию мы вас запишем. А вы надолго в Москву?

— Думаю скоро вертаться.

— Нет, подождите. Мы сейчас готовимся к перевороту. Вас задержим, пошлем в штаб рабочей гвардии. Каждый знающий боевое военное дело нам нужен. Вы принесете пользу делу, а потом и уедете.

— А скоро переворот-то?

— Трудно сказать. Возможно, на-днях. Пойдемте сюда, да не в эту комнату, а в другую. Здесь помещаются меньшевики. Видите их знамя: «Да здравствует демократическая республика».

— Вижу.

— Понимаете?

— Признаться, мало понимаю.

— Но это легко разъяснить. Демократия — народ. Есть слово греческое «демос». Значит, меньшевики за народную республику.

— Так что же плохого?

— А плохо то, что под народом здесь подразумеваются и капиталисты, и рабочие, и крестьяне, и помещики. Словом, все.

— Так.

— А власть не может принадлежать сразу и угнетателям и угнетенным. Потому что при таком порядке власть всегда будет в руках угнетателей.

— Понимаю.

— А мы говорим: не демократическая республика, а диктатура пролетариата, то есть власть советов. Мы стоим за власть трудящихся против помещиков и капиталистов. Стоим за такую власть, которая отберет у помещиков землю, у капиталистов — фабрики.

— Понял. Тогда зачем вы их не выгоните, а вместе сидите?

— Здесь совет. В совете есть фракции разных партий. Но дело не в этом, их-то выгнать можно без труда. Это пустяк, дело не в них. Нужно свергнуть Временное правительство, так как этот лозунг — «Да здравствует демократическая республика» — есть основа теперешнего строя. Не свергнув Временного правительства, мы не сумеем опрокинуть этот лозунг. Ну, пойдемте сюда.

* * *

На Калужской площади в штабе Красной гвардии было переполнено солдатами и рабочими. Щеткин сразу попал в родную обстановку. Начальник штаба, человек с ног до головы военный, расспросил Щеткина, тут же назначал его командиром сводного районного отряда и приказал действовать.

«Дело серьезное», — решил про себя Щеткин, ознакомившись с положением дел.

— Воевать надо по правилам. Нужно оружие достать, — сказал он начальнику штаба.

— Оружие всегда в нашем распоряжении. Весь кремлевский арсенал, — отвечал тот ему.

— Так надо брать.

— Спешить нечего. Нужно с толком.

— Как, нечего, чудаки вы, ребята! Воевать нужно по правилам. А что, если керенщики спохватятся и займут арсенал?

— Не отрежут, — там наши ребята.

Щеткин покрутил головой.

Вбежал солдат, взволнованным голосом крикнул:

— Приказ Керенского слышали?

— Нет, а что там?

— Закрывают большевистские газеты.

— Вот тебе и свобода слова. Ну, погодите же, будет наша власть, — закроем и мы.

— Арестовали большевиков в Питере. Ленин и Зиновьев скрываются. Вот она, контрреволюция!

— Братцы, да чего же ждать будем еще?

Снова вбежал запыхавшийся солдат.

— Товарищи! Буржуазия наступает, а мы ждем.

— В чем дело?

— Наш третий полк хотят убрать из Москвы и заменить казачьим полком.

— Да что ты говоришь?

— Ну!

— Не вышло у них. Мы не уйдем. Но действовать нужно. Так они скоро свяжут нас по рукам и ногам.

— А слышали, крестьяне-то уже землю отбирают. Помещики бегут. Чего ждем-то?

— Советы наши и в Москве и в Питере, — самый раз власть брать.

— Да, но только…

— Я был на этом демократическом совещании. Присутствовали представители советов со всей России. Хотя и меньшинство голосовало за нас, зато какое меньшинство, почти половина, да все представители настоящих советов всей России. Вся Россия за нами.