Михаил Алексеев (Брыздников) - Девятьсот семнадцатый

• Название: Девятьсот семнадцатый
• Автор: Михаил Алексеев (Брыздников)
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1931

«Старый большевик (член партии с 1914 года), проведший годы войны в царской армии рядовым пулеметчиком, активный участник Февральской и Октябрьской революций, деятель Красной армии — Алексеев имеет за своими плечами богатейший опыт, и потому совершенно естественна попытка его дать большой роман, охватывающий исключительную эпоху двух наших революций 1917 года. Нужно сказать, что попытка эта увенчалась успехом. Роман получился значительный и весьма нужный для широкой читательской массы, особенно же для нашей молодежи.»

---

Лицо Васяткина озарилось довольной улыбкой.

— Езжай, если надумал. В партию тебя примут. Я тут запаску товарищам напишу.

— Поеду нынча.

— А как думаешь, Нефедыч, если бы сюда из комитета кто приехал — навербовали бы мы в партию ребят?

— Конечно, навербовали. Я скажу вашим в комитете. Сколько езды-то?

— Железной дорогой полсуток.

— Так я поеду. Завтра утром буду там, а ночью возвращусь обратно.

— Езжай, езжай. Газет свежих привези да литературы. А я тут поработаю с ребятами. Нужно подготовить их, чтобы нетрудно было им без нас работать. Ведь мы, как выбранные от полка, уедем с тобой в бригадный комитет.

— Ну, ну, работай.

* * *

Попрощавшись с товарищами, Нефедов зашел в свою палатку за вещами. Когда он уже собрался выходить вон, то вдруг услышал чей-то стон и будто плач.

«Кто же это такой плачет?» — подумал Нефедов и оглядел палатку. Стон, казалось, шел от угла, заваленного мешками с мукой и солью. Он заглянул за мешки.

На земле, в пыли и грязи, лежал каптенармус Урюпенко и стонал. Лицо Урюпенко было иссиня-желтое, а гласа на выкате.

— Чего тебя черти занесли сюда? — спросил Нефедов. — Что, нездоровится?

— Помираю, — слабым голосом ответил Урюпенко. — Прости, что зло сделал — нечистый попутал.

— Какое зло? — спросил в недоумении Нефедов и тотчас догадался. «Так это он донес».

— Попутал грех… Деньги твои и кинжал в сундуке у меня. Возьми… Да прости ради Христа…

— Зачем; это сделал — бессовестный?

— За царя я всегда горой стоял… и теперь Только болею вот. Помру. А ты царя поносил.

— Дурак… Где ключи-то?

— Возьми в кармане у меня.

Нефедов нагнулся над умирающим. Стал шарить у него в карманах, с трудом нашел ключ.

И когда он уже разгибал спину, Урюпенко, словно кошка, оттолкнувшись от земли, кинулся ему на грудь. Цепкие пальцы его с силой сдавили горло взводного, а ноги, как щупальцы, обвились вокруг туловища.

Нефедов растерялся настолько, что даже потерял способность обороняться.

— Отступник… проклятый — бунтовщик против царя… шпион, предатель. Не выскочишь у меня… умрешь, умрешь… — шипел каптенармус, — погибнешь… Против царя.

Полузадушенный Нефедов наконец очнулся.

С той страшной силой, которая когда-то позволяла ему по тридцати пудов таскать на своих плечах, он швырнул от себя врага. Урюпенко упал между гирь на железные весы. Что-то хрястнуло, екнуло. Свернулась на сторону потемневшая голова.

Нефедов подошел — пощупал сердце. Урюпенко был мертв.

— Туда и дорога, — прошептал взводный и, позабыв о вещах, быстро вышел из палатки.

Зашел в комитет. Рассказал Васяткину о происшедшем.

— Ишь, гадина… Хорошо сделал, что пришиб.

— Ну, я поехал. Ты, Семен, распорядись, чтобы убрали падаль.

— Хорошо. Прощай. Не забудь про литературу. Да возьми вот записку в партийный комитет.

* * *

Солнце далеко перевалило за полдень, когда усталый и вспотевший Нефедов подошел к станции. Справился о поезде. Его ждали с часу на час. Взводный зашел за угол в тень и присел на траве спиной к кирпичной стене станции.

Вокруг него, на зеленом лужке палисадника, на разостланных шинелях и прямо так, на траве, расположились десятки солдат. Иные лежали в одиночку, вперив задумчивые взгляды в далекую синеву неба, другие играли в карты, курили, третьи, горячась, спорили между собой.

Неподалеку пятеро солдат закусывали хлебом и салом. А возле самой решотки палисадника молодой, чубастый казак, на виду у всех, старался подмять под себя простоволосую босоногую девку.

И девка и казак при этом так громко гоготали, что казалось своими голосами способны были разбудить мертвых. Но к удивлению Нефедова, на них никто не обращал внимания.

Возле всех без исключения солдат лежали разных систем винтовки, патронташи и вещевые мешки.

«На побывку едут хлопцы, — решил Нефедов. — Надо и себе, что ли, закусить».

Он развязал мешок, достал хлеб, кусок вареной говядины, остаток турецкого подарка. Хотел уже приняться за еду, но не нашел соли. Тогда он подошел к солдатам, все еще продолжавшим насыщаться, и попросил:

— Одолжите, товарищи, сольцы щепотку.

Ближайший к нему солдат повернул голову, посмотрел на него, и ответил:

— Чичас, Нефедыч.

Взводный изумился.

— Откуда знаешь меня, друг?

— Эв-ва! Мать родная. Да одного полка мы, чай.

— Как? А что ты здесь?

— Все мы здесь, — невозмутимо ответил солдат.

— Что, в отпуск, что ли? — спросил Нефедов, отлично зная, что полковой комитет никому отпусков не давал.

— Зачем в отпуск… Так. Совсем.

— Как так?

— Не хотим воевать, вот и весь сказ.

— То есть как же? Так вы ж дезертиры.

— Вот-вот, — утвердительно сказали несколько голосов. — Правильно. Дезертиры. Повоевали и будя.

— Пусть ноне офицера воюют.

— Так вас же арестуют! — вскричал Нефедов.

— Пускай попробуют только. Живыми в руки не возьмут.

— Да вы что же? Не знаете что ли? Как ребята, право. Арестуют вас непременно и в тюрьму посадят. А то и расстреляют.

— Чего так? Казак тот, что с девкой, три раза бегает, и ничего. У него и документ дезертирский есть. Любит его братва ужасно.

— Какой документ?

— А вот он покажет. Эй, Гриша! Довольно бабу мять-то. Иди-кось сюда. Дело есть.

Казак тряхнул вихрами, шепнул что-то своей подруге, ущипнул ее за грудь, медленно встал и нехотя подошел к компании.

— Ну, что… Чего вам?

— Вот человек хороший — интерес имеет. Покажь документ дезертирский.

— Сейчас. Это можно. — Казак полез за голенище сапога, достал оттуда потрепанную книжку, вынул из нее истасканный листок бумаги.

— На, читай… Ума-разума набирайся.

Нефедов развернул листок и прочитал его. На нем, в черной траурной рамке, стояло большими буквами:

ПОЗОРНЫЙ ЛИСТ

Отсылается волостному комитету на родину дезертира.

Исполнительный комитет совета солдатских депутатов N армии уведомляет, что Григорий Никифоров из деревни Вешние Дубки, солдат маршевой строевой команды — дезертир с 16 июня 1917 г.

Всякий, кому известно его местопребывание, обязан сообщить ближайшему комитету для высылки принудительно к этапному коменданту и далее в часть.

Солдат Никифоров Григорий — преступник против родины, народа и свободы, потому что не хочет их защищать.

(Печать)

Председатель исполнительного комитета совета солдатских депутатов (подпись)

Председатель комиссии о дезертирах (подпись)

Секретарь (подпись)

— Твоя? — спросил Нефедов, прочитав бумажку.

— Как же, моя-с, — ответил казак, снова тряхнув кудрями. — Я, то есть Никифоров Григорий, — есть преступник против родины и народа.

— Откуда это у тебя?

— В волостном комитете взял.

— И дали?

— Сначала не пускали. Сиди, говорят, дома. Документ у тебя есть, мол, дезертирский. Чего еще? Да не на такого напали. Я как стукну боньбой по столу. Ну и отдали. Иди, говорят, чорт с тобой, коли головы своей не жалко.

— То есть куда иди?

— Да на войну — известно куда.

— Так ты ж — дезертир… Тьфу… Запутал, окаянный.

— А чего путаться — известно. Дома работать надыть. Труд черный. Другое дело в моем приятном положении. Вот приеду я, скажем, в часть. Встречают меня — ну, как брата родного. Раскаиваешься? — спрашивают. Как же, — отвечаю. Ну, тады мне обмундировку новенькую, суточных и еще чего. А я поживу малость — да в другую часть. А надоест воевать, еду, значит, домой. Вот и сейчас домой навострил лыжи. Ну, домой явлюсь… и так и далее. Веселая жизнь. Война теперь плевая.

Обалдел Нефедов, не знал, что ему сказать в ответ. Он сплюнул на сторону, взял соль и отошел к своему вещевому мешку.

Закусывая хлебом и мясом, Нефедов усиленно соображал — хорошо или плохо то, что солдаты дезертируют. С одной стороны, подрыв дисциплины. С этим Нефедов не мог примириться никак. А с другой стороны, лозунг правильный дан: «Кончай войну». Как сделать, чтобы и войну кончить и дезертирства ее было бы?

Случайно взгляд его уперся в огромный плакат, висевший наискось от него у забора. На этом плакате большими жирными буквами значилось:

Кто ты?

Раб Вильгельма.

Холоп Николая?

Тогда сиди и жди праздника тиранов

И будь проклят.

Или ты русский революционер?

Так встань же и торопись на фронт.

Там кровью истекает свобода.

Или то, или другое.

Не смей колебаться!

Революция зовет тебя в свои батальоны.

Скорей к оружию! Еще не все потеряно.

Запись добровольцев принимает губернский комитет по организации добровольческой революционной армии в городе Б.