Дельфина Жирарден - Парижские письма виконта де Лоне

• Название: Парижские письма виконта де Лоне
• Автор: Дельфина Жирарден
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Публицистика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-86793-690-7

Если вам интересно узнать, как в Париже 1830-х годов запускали воздушный шар и открывали первую железную дорогу, покупали новогодние подарки и переезжали на новую квартиру, если вас интересует, чем крикливая школа в области моды отличается от школы загадочной, а светская хроника XIX века от нынешней, — читайте «Парижские письма виконта де Лоне». Эти очерки французская писательница Дельфина де Жирарден (1804–1855) еженедельно с 1836 по 1848 г. публиковала в газете «Пресса». Впоследствии у Жирарден появилось много подражателей, но она была первой — и лучшей. О подражателях помнят лишь историки литературы, а очерки Дельфины де Жирарден, умной и остроумной наблюдательницы парижской повседневной жизни, переиздавались во Франции и в XIX, и в XX, и даже в нынешнем веке. На русском языке «Парижские письма» публикуются впервые.

---

Последний полет господина Грина и большой бал в посольстве Австрии — два события, более всего занимавшие парижский свет на прошедшей неделе; не одна причудница[183] насладилась обоими этими развлечениями. Утром присутствовать при взлете воздушного шара, а вечером блистать на одном из прекраснейших празднеств года — вот последнее слово элегантности. Говорят даже, что один из воздушных путешественников, пользующийся большим успехом у женщин благодаря своему умению вальсировать, начал приглашать дам на танец еще до взлета; узнав среди зрительниц красавицу герцогиню де С…, он, говорят, прямо из корзины попросил ее оставить за ним первый вальс, а улетая, напомнил: «Так не забудьте, сударыня, первый вальс за мной!» Вечером храбрец был на балу и вальсировал с таким безмятежным видом, что догадаться о том, чем он занимался утром в лесу Бонди, было решительно невозможно[184].

Другому пассажиру воздушного шара пришла на ум мысль куда менее элегантная — облить зрителей водой в самый миг взлета; впрочем, у князя П… есть оправдание; он недавно побывал близ Ниагарского водопада и не может забыть увиденного. Когда корзина стукнулась о каменную стену, вся толпа испустила вопль ужаса; единодушие их было достойно восхищения; волнение оказалось столь заразительно, что даже те, кто ничего не видели сами, были испуганы не меньше других; впрочем, все успокоились, лишь только увидели, как господин Грин размахивает флагом, а вскоре никто уже не видел ровно ничего. Тогда зрители, расположившиеся на крышах и на заборах, отправились восвояси; начала расходиться и толпа, запрудившая двор Рыбной казармы, откуда взлетел воздушный шар; происходило это не просто медленно, а очень медленно! — нам, например, пришлось дожидаться экипажа не меньше получаса. Солдаты из местной казармы тем временем вернулись на квартиры, один из них в самый момент взлета пришел в величайшее возбуждение. «Глянь-ка, глянь! — закричал он. — Дама в моем окошке! в моей комнате!» Радость так переполняла его, что на это нельзя было смотреть без улыбки. Надо думать, он поспешил на квартиру одним из первых. Но как дурно все это было устроено! сколько грязи во дворе казармы! какое столпотворение при входе, при выходе! сколько красавиц промочили ножки, сколько нежных голосков охрипли, сколько все мы претерпели мук ради этой забавы! Право, так и кажется, что в Париже устроители празднеств вошли в долю с докторами.

Этот полет восьми путешественников привел нам на память первый опыт такого рода — он состоялся в 1784 году в Лионе, и весь город только о нем и толковал, g января Жозеф Монгольфье, принц де Линь, граф де Лорансен, маркиз де Дампьер и господин Ленуар взлетели из квартала Бротто на левом берегу Роны в монгольфьере, наполненном дымом. Воздушный шар — веревочная сетка, изнутри и снаружи оклеенная бумагой, — двадцать дней подряд, в самую скверную погоду, подвергался на глазах у всего города самым разным испытаниям. Наконец шар взлетел; две с лишним сотни тысяч зрителей съехались со всей округи, чтобы присутствовать при этом событии, — ведь в те далекие годы взлет воздушного шара был в новинку. Пассажиров едва не погубило странное происшествие. Девятнадцатилетний юноша по фамилии Фонтен, хороший знакомый семейства Монгольфье, тщетно домогался чести быть включенным в состав воздушных путешественников; господин Жозеф Монгольфье был неумолим. Тогда юноша прибегнул к отчаянной мере, к хитрости немыслимо дерзкой, однако превосходной — ибо она удалась; он примостился на самой высокой точке ограды и, когда шар стал подниматься в воздух и проплыл мимо него, со всего размаху прыгнул в корзину и приземлился там среди пассажиров, немало изумившихся этому новому способу догонять дилижанс; сотрясение было так сильно, что сетка в нескольких местах порвалась. Шар, правда, продолжал подъем, однако дыра с каждой минутой становилась все больше, и путешественники рисковали вот-вот упасть в Рону, над которой летели; воздушный корабль грозил стать водным, и встревоженная толпа следила за ним с ужасом; в ту же секунду, хотя никто не отдавал приказа и вообще не произнес ни слова, лионцы в едином стихийном порыве бросились к лодкам; вся река вмиг покрылась судами, и каждый лодочник, застыв неподвижно, выискивал в небесах того, кого был уже готов выловить из воды. В корзине тем временем воцарилось уныние; присутствие духа сохраняли только Жозеф Монгольфье и юный Фонтен: они стремились раздуть огонь в горелке и поддержать температуру воздуха внутри шара. Когда путешественники достигли того места, где в Рону впадает Сона, сильный порыв ветра швырнул их в направлении болота Жениссьё, куда они и рухнули. Господин де Лорансен вывихнул руку, господин Монгольфье лишился трех зубов, другие пассажиры более или менее сильно ушиблись. Всех их с почетом доставили назад в Лион, и вечером они явились в театре в ложе наместника; приветствовали их с энтузиазмом, доходившим до исступления. Брат господина Монгольфье занимал место в партере; его узнали и тотчас устроили ему своего рода триумфальное вознесение — подняли его на руках и вынудили расположиться в ложе наместника вместе с героями дня. Что, впрочем, не помешало местным шутникам сложить насчет этого происшествия не одну песенку; лионские ткачи помнят кое-какие из них и по сей день, например ту, что рассказывает о любителях полетов, которых их стремление к небесам привело прямиком в болото.

Теперь, покончив с воздушными шарами 1837 и 1784 годов, перейдем к брильянтам на балу в австрийском посольстве[185]; там их блистало великое множество. Крупные брильянты и длинные волосы снова в моде. Нынче дамы надевают все брильянты, какие имеют, — и даже более того; нынче дамы выставляют напоказ свои волосы — и даже чужие[186]. На балу только и было разговоров что о великолепных брильянтах герцогини де С… «Вы видели? — спрашивал один другого. — Она носит на голове миллиона два, не меньше», — после чего оба отправлялись любоваться роскошной диадемой; впрочем, прекрасные глаза и очаровательное лицо герцогини де С… заставляли столпившихся вокруг нее на мгновение позабыть даже о брильянтах.

Париж пляшет, Париж скачет, Париж забавляется без перерыва; он спешит, поскольку начало Великого поста не за горами. Все кварталы охвачены тревогой; вы ведь слышали, что предместье Сент-Оноре скакнуло так высоко, что едва не взлетело на воздух[187]; от газа случается и не такое; впрочем, сейчас это предместье опять пляшет как ни в чем не бывало; начались большие балы. Что же касается Сен-Жерменского предместья, оно не скачет, оно рушится; но и оно тоже вальсирует, ибо сочло возможным в угоду юным особам прервать траур и в нарядах, и в обрядах. В Сен-Жерменском предместье устраивают скромные вечера для немногих и тщательно избегают всего, что хоть как-то напоминает бал; например, здесь не танцуют — не танцуют, но вальсируют; вальс — это более печально и более прилично; это, можно сказать, дело случая. Кто-то, например, садится к роялю и начинает наигрывать вальс просто так, потому что мелодия нравится; тут все приходят в восторг, просят сыграть этот вальс еще раз и восторгаются еще громче; меж тем единственный способ воздать должное вальсу — это начать вальсировать; сказано — сделано, и вот вам контрабандные радости; бала никто не устраивал, приглашений никто не рассылал, матери по-прежнему облачены в траур, ну а если юные девицы надели белые платья и невзначай сделали несколько туров вальса под аккомпанемент господина де Икс или Леона де Б… — что же в этом дурного? Право, что ни говори, а дух партий дышит, где и как хочет.

Что же касается центра Парижа, он не вальсирует и не танцует, не скачет и не рушится; он кружится, мчится, падает, несется, стремится, клубится, валится, наступает, как армия, налетает, как ураган, обрушивается, как лавина, проносится, как самум; ад разверзается, демоны являются погостить на земле; кажется, что Шарантон[188] опустел, а Вечный жид пустился в свое бесконечное странствие; Мазепа мчится, привязанный к спине дикой лошади[189]; Ленора в объятиях мертвого жениха скачет сквозь леса и пустыни и не остановится, пока не умрет[190]; бредовые видения, кошмары, шабаш — все эти чудовищные наслаждения именуются двумя словами: галоп Мюзара[191]. Балы-маскарады на улице Сент-Оноре в нынешнем году пользуются таким же успехом, как и в прошлом. Наше положение… наш… траур[192] не позволяет нам их посетить; но мы можем рассказать о том, что там происходит… то есть нет, мы, конечно, не можем об этом рассказать, но можем приблизительно повторить то, что рассказывают о них другие. Кадриль из «Гугенотов»[193] имеет вид чудесный и в высшей степени фантастический; люстры гаснут, и зала озаряется красноватым светом, словно при пожаре; странное впечатление производят в подобном освещении радостные лица и развеселые маскарадные костюмы всех сортов и цветов. Все эти шумные призраки, все эти демоны наслаждения и безумия обрушиваются сверху, подступают сбоку, и все это кружится и кружится, катится и катится, мчится и мчится, толпится, пихается, толкается, спотыкается, уходит и возвращается, отступает и наступает, наступает еще, и еще, и еще, ни на секунду не останавливаясь, а набат гремит, а тамтам звучит, а оркестр неумолим: он ускоряет темп, он не дает ни секунды роздыха; он мастерски воспроизводит звуки стрельбы; слышатся крики, жалобы и хохот; идет гражданская война, настал час всеобщей резни: иллюзия самая полная. Как видите, в Париже по-прежнему все развлекаются: одни печально, другие роскошно, третьи откровенно; каждый на свой лад, но развлекаются все — за исключением тех, кому развлечения наскучили.