Юрий Степанчук - Звезда и ключ Индийского океана

• Название: Звезда и ключ Индийского океана
• Автор: Юрий Степанчук
• Издательство: Наука
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1987

В книге очерков Юрия Степанчука, работавшего длительное время на Маврикии, рассказывается о встречах с маврикийцами, об истории и современных проблемах страны. Большое внимание уделяется культуре и фольклору, былям и легендам, сложившимся на острове, оказавшемся на перекрестке интересов европейских государств и заслужившем название «гнезда корсаров».

Избранная автором форма изложения позволила ему создать яркую картину жизни маврикийцев, их труда и быта. Читатель познакомится с островом, где созданный природой «рай» не приносит счастья большинству маврикийцев.

---

— Ты купил модель корвета? — спросил Ананд.

— Да, приобрел корвет, а вот сейчас посмотрел на демонстрацию илуа и вспомнил, что как раз, видимо, на таком корвете французы приплыли к острову Диего-Гарсия и другим островам архипелага Чагос. Если не ошибаюсь, в тысяча семьсот шестьдесят девятом году капитан Гренье увидел этот стров.

— Да, — подтвердил Ананд, — а год спустя французы вернулись к нему, исследовали большую удобную бухту, охваченную подковой суши.

— А когда его стали заселять?

— В тысяча восемьсот девятом году были образованы три поселения, состоявшие из доставленных с Иль-де-Франса рабов и нескольких французов, начавших на Диего-Гарсия производство копры. Потомков этих рабов и стали называть «илуа» («островитяне»). Они 150 лет делали копру, пока не пришли американцы. Их посадили на транспортные суда, это уже были далеко не корветы, и выбросили на пыльной набережной в нашем славном Порт-Луи…

У самого Кюрпипа образовалась пробка. Пришлось в конце концов остановить машину.

Ананд немного помолчал и снова заговорил:

— Прекрасные эти шестьдесят островов названы архипелагом Чагос. Они образуют пять групп вокруг Большой банки Чагос, вытянувшейся на сто восемьдесят километров с востока на запад и на сто двадцать километров с севера на юг. На северной оконечности банки находятся атоллы Соломон и Перос-Баньос, а на юге — Диего-Гарсия. Словно зеленое ожерелье брошено в самом центре океана. Берега, охватывающие лагуны, едва поднимаются над океаном, и во время шторма в самых низких местах волны, разбиваясь о берег, перекатываются через узкий перешеек суши и питают лагуны свежей морской водой. О рыбных богатствах лагун ходят легенды. «Ставь на огонь сковородку, — говорит илуа своей жене, — я схожу за рыбой». Он шел на берег ловить рыбу, и не было случая, чтобы сковородка оставалась пустой.

— Жизнь илуа, видимо, мало менялась? Люди собирали кокосовые орехи, производили копру, плясали сегу, пели песни и шутили под шум прибоя…

— И вот, — продолжил Ананд, — их выбросили на наш остров. Они никому не нужны. Им здесь все чуждо: погоня за деньгами и положением, учреждения, в делах которых и сами маврикийцы не всегда могут разобраться. Их выводит из равновесия грохот машин, а, главное, убивает равнодушие… Их называют «палестинцами Индийского океана». Почему так произошло? Все дело в англо-американском сговоре. Его цель — создание военно-морской базы в Индийском океане, которая бы угрожала всем народам этого региона. Англичане отторгли Чагос от Государства Маврикий и отдали его американцам, а маврикийские политиканы согласились на раздел нашей территории. А страдают простые люди. Ясно одно: несколько тысяч человек обречены, если им не будет оказана немедленная помощь или если их не вернут на родные острова.

Мы пересекли Кюрпип. Дорога стала узкой, извилистой, у самой обочины начинались чайные плантации. Между ухоженными рядами кустов виднелись широкие шляпы сборщиков листа. А чуть дальше, на пологих склонах Центрального плато, чай уступил место сахарному тростнику. В деревнях в павильонах предлагали бананы, манго.

Машина приближалась к аэропорту Плезанс, и было видно, как на взлетно-посадочную полосу опустился «Боинг-747». Не доезжая до поворота в аэропорт, мы свернули вправо, миновали деревню и к побережью решили пройти пешком.

Мы шли по полю, с которого недавно был убран сахарный тростник, обходя пирамиды из каменных глыб, спускались в низины, где ровными рядами зеленели грядки с помидорами.

— В тысяча восемьсот шестьдесят пятом году местный учитель Кларк нашел здесь сотни костей додо, — сказал Ананд. — Видимо, их смывали сюда с окрестных холмов дождевые потоки. Находки Кларка были отправлены в Лондон. По костям реставрировали скелеты и сделали чучела додо, их экспонируют в европейских музеях.

Легкий ветер шелестел в сухих листьях тростника, разбросанных по полю. Полевой дорогой мы добрались до ручья и узкой тропинкой вышли к берегу. Во влажном воздухе словно растворились брызги разбивающихся о желтый песок волн. Пахло водорослями.

На километровом пляже было всего несколько человек. Возле воды на черном камне сидел старый негр, чуть подальше расположились, судя по форме, пилоты и стюардессы. Вдоль берега прогуливалась пожилая пара: худая загорелая женщина собирала выброшенные на берег ракушки; коренастый турист фотографировал склонившиеся над пляжем пальмы. Женщина вдруг помахала нам рукой, приглашая подойти. Оказалось, туристы желали сфотографироваться рядом с негром и просили нас щелкнуть. Ананду пришлось объяснять старику по-креольски, чего от него хотят. Для фото туристы изобразили очаровательные улыбки и, дав старику несколько рупий, вернулись к своим занятиям.

Одна монета выскользнула из слабых пальцев старика и упала в песок. Ананд помог ее найти, и они заговорили между собой по-креольски. Старик заинтересовал Ананда.

— Этот старик не маврикиец, — сказал он мне, — оказывается, илуа с острова Диего-Гарсия. Он и несколько других семей илуа живут недалеко от аэропорта в бараках.

— Я слышал, что они расселились по всему Маврикию?

— Да, — подтвердил Ананд, — но больше всего их в пригородах Порт-Луи.

Мы расположились на камнях около старика. Я вслушивался в его неторопливую речь, узнавая отдельные креольские слова. Ананд переводил мне трудные обороты, задавал старику наводящие вопросы. Иногда он комментировал рассказ. Время от времени старик бормотал что-то непонятное даже для Ананда. За годы изгнания он, видимо, привык разговаривать сам с собой, и ему трудно было объяснять что-то другим.

Ветер играл в волнах, срывая белые барашки. В этом месте маврикийского побережья не было рифов, и крутые гребни спешили прямо к пляжу, выбрасывая на песок водоросли, мелкие камни и ракушки. Мы помолчали немного, пока старик не заговорил сам. Ананд слушал его, изредка переспрашивая. Видимо, ему не так часто приходилось встречаться и разговаривать с илуа.

— По утрам мы шли работать на плантации, собирать кокосовые орехи, — переводил мне Ананд. — Часть людей оставалась в деревне, они разделывали орехи, добывали мякоть. Ее сушили, чтобы получить копру. Два-три раза в год с Маврикия приходил корабль: на нем увозили копру, а нам оставляли рис, масло, куски материн, из которой женщины шили платья… В лавке мы покупали только кое-что из одежды, немного соли, чай. Кроме риса у нас всегда была рыба. Мы ловили ее, когда управлялись с кокосами. Иногда по вечерам танцевали на берегу сегу. Наш танец… Все было хорошо, пока к острову не подошли большие корабли. Нас собрали и сказали: «Американцы пришли, а вам нужно уходить». Я не верил этому, я думал, нас оставят в покое на острове, где мы родились, где похоронены наши отцы и деды, где мы жили так долго. Куда нам податься? На Маврикий? Сейшелы? Или на остров Агалегу? От нас требовали оставить дома, огороды, работу, к которой мы привыкли. Я не хотел уезжать, меня и моих близких насильно погрузили на корабль с последней группой. А потом просто оставили на причале в Порт-Луи. Илуа здесь как рыба, выброшенная на песок…

Старик не смотрел на нас, он вглядывался в набегающие волны.

Ананд поднялся.

— Поехали, может быть, еще успеем сходить в музей, — напомнил он.

Мне уже не хотелось вникать в историю птицы додо, давно истребленной.

Две принцессы и принц

Мы с Анандом отбирали книги для выставки, проставляли на них цены в рупиях. Ананд задержался на альбоме «Древнерусское искусство» и с интересом стал рассматривать росписи древнерусских храмов.

— Одно дело я так и не успел доделать в Союзе. Два раза был в Ленинграде, и не хватило времени, чтобы разрешить одну загадку.

— Опять загадка?

— Почему опять?

— Мало тебе маврикийских. Ты еще принялся разгадывать ленинградские!

— Да связаны они. Речь идет о жене царевича Алексея, сына Петра Первого. Хотелось бы узнать, где находится ее прах. Обычно царственных особ хоронили в каменных гробницах подклетей соборов. Нужно было найти захоронение принцессы Брауншвейг-Вольфенбюттельской, приподнять крышку гроба и посмотреть, что там внутри.

— Смеешься? — спрашиваю я. — Хороши шутки!

— Нет, почему же?

— Ну, тогда издеваешься. Если тебе надоело возиться с книгами или ты устал, оставим до завтра.

— А знаешь, что жена царевича Алексея почти тридцать лет прожила на Маврикии?

— Вот это новость!

— Послушай лучше, какая у нас, на Маврикии, известна история, возможно и придуманная. У принца Людвига Брауншвейг-Вольфенбюттельского в тысяча шестьсот девяносто четвертом году родилась дочь, которую назвали Шарлоттой да еще Софи. Росла девочка при дворе Августа Саксонского, горя не знала. Пришло время выходить замуж, и выдали ее за царевича Алексея. Надеялись, что станет царицей всея Руси. Россия — это тебе не какое-то там герцогство. Свадьба состоялась двадцать пятого октября тысяча семьсот одиннадцатого года в Торгау во дворце Августа Саксонского. Молодая жена пожила некоторое время дома, а летом тысяча семьсот четырнадцатого с большой свитой отправилась к мужу в Петербург. Вначале все шло как нельзя лучше. Белые ночи, Нева. В честь молодой жены устраивают праздники и фейерверки. Ее катают на лодке, отделанной бархатом с золотым шитьем, в подарок преподносят жемчужное ожерелье.